2. «Не бойтесь отставки»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2. «Не бойтесь отставки»

Церемония ухода в отставку часто выглядит волнующе трогательно – а иногда угнетающе, – и, как сказал об этом Джон Стейнбек,[3] она «предсказуема, как перистальтика, и интересна, как ее результат». Слишком много речей, «импровизированные подарки и розыгрыши», набор клюшек для гольфа, дифирамбы, преувеличение заслуг, фальшивый смех и фальшивые рукоплескания.

А затем отставник поднимается и говорит примерно следующее: «По прошествии двадцати восьми лет мы с Мардж подумали, что пришло время остановиться и понюхать, как пахнут розы». (Все присутствующие знают, что он захотел «понюхать розы» после того, как компания попросила его уволиться.) Отставник подробно излагает, иногда прерываясь от смущения – а часто от переедания, – свой взгляд на то, какой вклад он внес в деятельность компании.

Я бывал сотни раз на таких мероприятиях и, уходя оттуда, клялся себе в том, что лучше съем свою шляпу, чем устрою подобные проводы по случаю своего ухода на пенсию.

Правда, была пара нестандартных вечеринок. К примеру, мой друг Брюс Банч, возможно, один из лучших специалистов по связям со СМИ, проработал на тот момент тридцать лет в GE. После двух лет непримиримых разногласий с руководством он уволился без социального пакета. Уэлч тогда сказал ему: «Ты поступаешь правильно». Джек высоко ценил Брюса и не хотел его терять, но всегда говорил, что сотрудник не должен терпеть ежедневный прессинг только ради того, чтобы не потерять хорошую работу.

Итак, Брюс уволился, и мы собрались на вечеринку в роскошном отеле GE, чтобы отметить его мужественный поступок весело, с шутками и песнями. Слово «отставка» ни разу даже не прозвучало. Впоследствии у него все сложилось удачно.

А вот другая преждевременная отставка прошла, мягко говоря, не очень хорошо. Это было в начале 80-х. В вестибюле роскошной штаб-квартиры GE, где рядом с конторкой портье висело недавно приобретенное полотно Роберта Мазеруэлла[4] «Арабеска» стоимостью в миллион долларов, будущий отставник сначала выстрелил в жену, а затем выпустил мозги себе. Когда меня спросили, что я думаю на этот счет, я ответил: первое, что они должны были сделать, – это снять Мазеруэлла со стены, чтобы его не забрызгало кровью.

Не припомню, чтобы ко мне в дальнейшем обращались по вопросам управления человеческими ресурсами.

* * *

– Ну что, Билл, собираешься ли ты устраивать званый вечер?

– На кой черт? Ненавижу вечеринки.

И все те месяцы, пока я еще был штатным, но уже отстраненным от дел сотрудником, меня продолжали этим доставать. Оказывается, множество людей относились ко мне с симпатией и хотели по-дружески на прощание посидеть со мной.

Мне сказали, что мистер Уэлч собирался прийти на этот вечер и что мне следует узнать его рабочий график и определиться с датой мероприятия. Чтобы устроить мой прощальный вечер, я должен ознакомиться с его рабочим календарем? Почему бы ему не навести справки о моих планах? Но, поразмыслив здраво, я все же поинтересовался расписанием Джека.

Мы условились провести мероприятие в один из летних вечеров. Мой давний друг и бывший шеф Джойс Хергенхан любезно предложила свой прекрасный дом с террасой и бассейном в Саутпорте, располагавшийся на той же улице, что и дом Джека. А на соседней жил Боб Райт, бывший президент компании Эн-би-си и вице-президент GE.

Соглашаясь на проведение этой вечеринки, я выдвинул три условия:

1. Я сам решаю, какие имена будут в списке гостей.

2. Никаких розыгрышей и прочего, никакого барахла в качестве подарков (я решил ничего не принимать, даже ноутбука или клюшек для гольфа).

3. Произнесена будет только одна речь, и произнесу ее я сам. А остальная часть вечера будет посвящена старым друзьям, будут смех и шутки. И посмотрим, напьется ли кто-нибудь до такой степени, что свалится в бассейн.

Я потратил три дня на написание своей пятиминутной речи. Я писал, зачеркивал, переписывал. В какой-то момент моя жена проходила мимо и с любопытством, которого за ней вообще-то не водилось, спросила:

– Ну и о чем же ты собираешься сказать в своей речи?

Я ответил:

– О деловом общении, о том, как мы его смогли изменить в GE.

– Надо же! Наверное, это интересно, – усмехнулась она.

Вот вредина.

Вечеринка удалась на славу. Джек и несколько руководителей высшего звена, с которыми я проработал десятки лет, появились неожиданно. Присутствовала также группа сотрудников моего уровня и все мои любимые секретари. Все улыбались, и это были по-настоящему искренние улыбки. Потом Джек отбыл в Бостон.

После поглощения разной вкуснятины, приготовленной поварами отеля, и весьма умеренного потребления спиртного – примерно через час, когда слушатели, казалось, были готовы переварить любую чепуху, – я неуверенно пошел к трибуне (которую предусмотрительно установила Джойс), прихватив папку со своими записями.

Фрэнк Дойл, бывший исполнительный вице-президент GE и бывший мой босс, подскочил ко мне, схватил папку и притворился, будто хочет швырнуть ее в бассейн. Толпа одобрительно загудела.

Я пообещал Фрэнку, что буду краток, и он вернул мне мои записи. Я вновь направился к трибуне, сказав: «Не пугайтесь. Это займет всего пять минут».

И начал открыто признаваться в своей привязанности ко всем, кто был в тот вечер там. Это было не наигранно, я действительно испытывал к ним ко всем симпатию, а одного из этих людей (мою жену) даже любил. За двадцать три года моей работы в GE не набралось и пяти человек, кого бы я серьезно невзлюбил, и ни одного, кого бы возненавидел. И это я, один из самых самоуверенных и всегда имеющих собственное суждение людей на земле – «самодовольный дурак», как описал меня Уэлч. «Он хуже, чем я», – сказал бы он людям, стоявшим передо мной.

Я начал свою прощальную речь с 45-секундного трактата о роли случая в жизни, рассказав подробно, как я сидел однажды за обшарпанным металлическим столом в своем паршивом офисе в здании Пентагона (в той самой его части, куда через 22 года врезался «Боинг-767») и смотрел на короткое объявление, вырезанное для меня моим другом и начальником, армейским полковником по имени Вэн Флит. В объявлении говорилось о том, что требовался «спичрайтер, специалист по связям с общественностью для крупной, известной на мировом рынке компании».

Я откровенно сказал, что мне это неинтересно. Мне нравился Вашингтон. В одном здании со мной работали десять тысяч женщин; у меня была холостяцкая квартирка и мотоцикл. Мне нравилась моя работа: выбивать средства от Конгресса на новое вооружение. Зачем мне уходить?

– Ты же, – сказал полковник, – не хочешь оставаться жалким неудачником, который будет ходить в эту дыру двадцать лет, чтобы флиртовать с девочками? Что ты теряешь? Почему бы тебе не позвонить по объявлению?

Я так и сделал, просто чтобы доставить ему удовольствие.

Через несколько недель мне позвонил человек по имени Лу Марш – один из тех, кто позднее сыграет большую роль в моей жизни. (Спустя много лет он, уже, к несчастью, больной раком, будет присутствовать на моем прощальном приеме в Саутпорте.) Лу сказал, что ему понравились мое резюме и тесты. Затем он сказал: «Я из компании General Electric в Фэрфилде и хотел бы приехать в Вашингтон поговорить с вами».

В этот момент я чуть было не сказал: «Я не хочу занимать ваше время, потому что не поеду из Вашингтона в Коннектикут», – поскольку считал этот штат страшным захолустьем. Но над моим инстинктивным «какого черта» вдруг возобладал здравый рассудок. Я согласился на встречу – и год спустя уже сидел в Фэрфилде в гораздо лучшем офисе за столом, отделанным натуральным шпоном.

Прошло три года после моего прихода в GE, когда однажды снежным вечером, который я собирался провести наедине с большой бутылкой мартини перед телевизором, у меня вдруг зазвонил телефон. Мой друг, тоже спичрайтер GE, встречался с женщиной намного моложе него. Он пригласил ее к себе посмотреть футбольный матч, а она приехала с подругой. Судя по его голосу, подруга была просто необыкновенная.

– Почему бы тебе не приехать? – сказал он.

Я сильно выматывался, проводя выходные в Вашингтоне, а рабочие дни часто в Уэстпорте, и сказал, что никуда не пойду, тем более что на улице валил снег.

– Ты должен поднять свою задницу и прийти сюда, – настаивал мой друг.

Спустя двадцать минут я дотащился до его квартиры с дюжиной бутылок пива. Дверь открылась, и передо мной предстала двадцатиоднолетняя выпускница медсестринского отделения Коннектикутского университета с внешностью молодой Черил Тигз,[5] ростом метр восемьдесят и фигурой, которую моя мать назвала бы изящной, а я – потрясной.

Я был известен своим остроумием и располагал к себе женщин добродушным подтруниванием. Поэтому, изобразив, будто у меня отвисла челюсть от изумления, я обворожительно улыбнулся и произнес:

– Ну надо же, какая ты большая.

Придя в тот вечер домой, она сказала своей матери: «Я только что познакомилась с человеком, за которого собираюсь выйти замуж… Но он абсолютный болван».

Спустя полтора года я не впал в надвигавшуюся на меня в связи с сорокалетием депрессию, потому что у нас был медовый месяц, который мы провели в Лас-Вегасе и Сан-Франциско.

Превратности судьбы всегда вызывали у меня интерес, поэтому почти минуту в своей прощальной речи я посвятил этой теме. Уэлч часто сравнивал карьеру с прыжком с парашютом: одни приземляются в стальной отрасли или в резиновой промышленности, а кому-то случайно повезет приземлиться в GE.

Но предметом моего короткого выступления у бассейна в тот вечер (как и темой данной книги) была не случайность, а умение воспользоваться случайностью, умение как со стороны компаний, так и со стороны людей – таких, как мы с вами, – поймать шанс.

Я особо подчеркнул, что испытываю чувство гордости за свой вклад в изменения в сфере коммуникации и введение новых подходов к деловым презентациям в GE.

Уэлч подошел ко мне в тот прощальный вечер и сказал:

– Вы сделаете хорошие деньги, с вашим-то мандатом.

Я спросил:

– Какой еще мандат? Вы, что ли?

– Вот именно.

Мы полностью изменили коммуникационный процесс на корпоративном уровне; правда, чуть меньшим оказался наш успех в преобразовании культуры обмена информацией на местах – в десятках крупных предприятий GE, разбросанных по всему земному шару.

Мы доказали, что изменение коммуникационного процесса возможно. И вы сможете осуществить это в своей организации, если вы в этом заинтересованы.

Когда я пришел в GE, презентации на важнейших заседаниях компании были в числе самых безупречных (и самых дорогостоящих) в корпоративной Америке. Но они, если честно, в основном никуда не годились и зачастую были откровенно скучны. После легендарного выстрела из ружья, сделанного Четом Ленгом, о котором будет рассказано ниже, они погрузились в душную и сонную атмосферу скуки, фальши и корпоративной нечистоплотности.

Как-то Джек говорил об одном отраслевом собрании, на котором он побывал в 1977 или 1978 году, и сказал, что там «за три дня не прозвучало ни слова правды». Ни слова! Собрания в GE представляли собой просто шоу.

В течение нескольких лет нетерпимость Джека к этому притворству и чуши, а также мои рекомендации выступающим – при поддержке Уэлча – смогли существенно изменить эти собрания и превратить их в полезные разговоры, я бы даже сказал, семейные встречи, где люди могли поделиться тем, чему они сами научились, даже если это был нелегкий и болезненный процесс. Они обсуждали такие темы, как понимание нужд потребителя, насущные технические вопросы, рыночные возможности и риски. Раньше это была демонстрация корпоративной помпезности (над которой посмеивались за разговорами в ночном баре), теперь это стало полезным конкурентоспособным инструментом. Никаких скрытых намерений, никаких иных целей, кроме стремления поделиться опытом друг с другом.

В 80-е годы становилось все более очевидным, что ключевым фактором в достижении значительного богатства является биржевой курс акций. Зарплата (по крайней мере моя) не столь важна. Помню, когда я заполнял заявку на получение кредита в одном из универмагов торговой сети Sears, мне пришлось отвечать на вопрос о моей зарплате. У меня тогда было всего каких-то двадцать пять тысяч в год. Надбавка, или поощрительная премия, была высокой, но фиксированной. Джек называл ее «пособием на услуги стоматолога». А вот опционы – это другое дело, и пять бонусных эмиссий акций при Джеке заставили многих таких же ворчунов, как я, украдкой взять в руки калькулятор и биржевую сводку по опционам после удачных для GE торгов. Помню, когда я был в офисе совсем один, у меня даже вырвалось «черт возьми» после того, как я посчитал цифры. Кажется, мой парашют приземлился в правильном месте. Уходя из Пентагона, я испытывал боль сожаления и в какой-то степени чувство вины, поскольку всегда был искренне убежден в необходимости создания новых танков и вертолетов и теперь ощущал себя дезертиром. Даже будучи гражданским лицом, я с любовью относился к армии, которая защищала мою страну в атмосфере холодной войны 1970-х. И теперь я отказывался от благородной миссии защитника страны, чтобы, как я сказал своим друзьям, «отправиться в Коннектикут и быть мальчиком на побегушках у электрических лампочек».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.