Глава III. Опрокинутый кувшин

Глава III. Опрокинутый кувшин

Наставник Гуйшань поначалу был главным по хозяйству при Байчжане. Однажды Байчжан решил выбрать настоятеля для нового монастыря и объявил, что им станет тот, кто сможет ответить на его вопрос. Затем он поставил на землю кувшин с водой и сказал:

– Кто может сказать, что это такое, не называя это кувшином?

Старший монах монастыря сказал

– Это, что ни говори, нельзя назвать деревянными сандалиями.

Тогда Байчжан спросил Гуйшаня. Тот сшиб ногой кувшин и пошел прочь. Байчжан рассмеялся и сказал:

– Старший монах проиграл.

И Гуйшань был назначен настоятелем нового монастыря.

Умэнь заметил: Гуйшань был очень смел, но не сумел обойти западню, устроенную Байчжаном. Он отказался от легкого дела и взялся за тяжелую работу. Зачем же он снял удобную шапку и надел на себя железную кангу?

Отбросив прочь шумовку и половник,

Он одним ударом сокрушил все препоны.

Хоть он не одолел преграды, воздвигнутой Байчжаном

Он отшвырнет ногой все на пути – даже Будду51.

А: У китайцев тема скрытых святых, которые работают простыми служками, очень любима и популярна и в этом смысле напоминает православные рассказы о том, как какой-нибудь монах, презираемый всеми, оказывается наиболее продвинутым святым. Поэтому то, что Гуйшань был всего лишь экономом, не случайно. Я хочу вам напомнить, что правильное восприятие гунъаней – на очень светлой энергетике, через смех. В них все основано на чувстве юмора.

У: А мы слишком напрягаемся.

А: Да, что для гунъаней совершенно не характерно, так это дух тяжести. Термин «дух тяжести» придумал Ницше. Это название главы в книге «Так говорит Заратустра»: на горной дороге на шею главному герою прыгает маленький карлик и так придавливает его к земле, что он еле-еле волочет свои ноги. По смыслу такой дух соответствует тому, что мы вкладываем в него сейчас: тяжеловесность, угрюмость, звериная серьезность – как способ выражения мысли, так и характеристика какого-либо состояния. Чань совершенно противоположен духу тяжести.

Если вы хотите понять эту притчу, представьте, что Гуйшань толкает этот кувшин с таким же выражением, как у монаха на рис. 14.

Рис. 14. Монах

У: Мне кажется, в таком состоянии ничто не имеет значения – вещи, имена вещей, формы, отсюда и это действие.

А: Если соотнести эту картинку с гунъанем, то к какому моменту развития сюжета она лучше всего подошла бы? В какой момент у Гуйшаня было бы такое выражение на лице?

Д: Мне кажется, после слов старшего монаха.

А: Молодец, Даша. Старший монах говорит что-то такое очень важное, и слова вылетают у него как мыльные пузыри. Представляете, какой значимостью он был наполнен? Ему же казалось, что он произносит что-то невероятно умное. «Это, что ни говори» – ощутите серьезность старшего монаха. А из какого состояния Гуйшань пнул кувшин?

Д: Мне это состояние незнакомо.

А: Оно тебе знакомо, просто ты его не идентифицируешь.

Д: Мне трудно передать его словами.

А: Видимо, Гуйшаню тоже трудно было передать его словами.

Д: Это такое интересное состояние, когда мы находимся внутри ситуации и у нас практически нет выбора. Если мы находимся внутри, мы выстраиваемся в соответствии с тем, как выстраивается ситуация, и получается, что у нас нет выбора: мы делаем то, что происходит в ситуации.

А: Получается какой-то раб ситуации.

Д: Нет, не раб – в том-то и дело!

М: Иногда мы попадаем в такие ситуации, когда совершаем поступок, а потом все говорят: «Надо же! Как он предугадал! Какая сильная интуиция!» А мы, оглядываясь, даже не можем дать себе отчет, почему мы действовали таким образом, только знаем, что в тот момент мы руководствовались не рассудком, не долгими размышлениями, а каким-то внутренним импульсом.

Д: Такие ситуации могут быть противоположным наполнены. Иногда бывает, что мы действуем не раздумывая из чистого сценария, а иногда – из этого состояния.

М: О том, из какого состояния мы действуем, говорит достигнутый результат. Если мы действуем сценарно…

Д: То мы становимся рабами ситуации.

А: Если мы действуем сценарно, то мы – рабы сценария, а в ситуации мы вообще при этом не находимся.

Д: А если мы действуем в ситуации в соответствии с этой ситуацией, то почему мы становимся ее рабами?

А: Давайте попробуем разобраться, что такое «в соответствии с ситуацией».

Д: Говоря, что у нас нет выбора, я имела в виду, что в каждой ситуации возможна только одна правильная реакция – самая спонтанная. И в этом смысле у нас нет выбора.

А: Сейчас я тебя опровергну, Даша – гунъанем № 48 из этой же книги.

У: Око – за око, гунъань – за гунъань.

А: Прочти заключительный стих гунъаня.

Прежде чем сделать первый шаг, ты уже у цели.

Прежде чем открыть рот, ты уже все сказал.

Прозренье приходит прежде, чем успел понять.

Так ты узнаешь, что всему есть исток.

А: Это прямой и непосредственный тебе ответ.

Д: Я не вижу, что он противоречит моим словам.

А: А он и не противоречит – он просто немного тоньше. Что такое «единственная реакция»?

Д: Я так понимаю, что вопрос о выборе совсем не стоит? Что выбирать, если человек и ситуация – практически одно и то же. Из чего выбирать?

А: Кресло, в котором ты сидишь, и ситуация, которая разворачивается в комнате, – это одно и то же?

Д: До тех пор, пока я гармонично во всем этом нахожусь, – да.

А: Да? У тебя получается, что кресло – просветленное.

Д: То есть, есть ситуация и кресло?

А: Да. Тебя нет в этом вопросе.

М: Я не вижу логической связи. Средний термин потерялся.

А: Ищите. Даша ведь как сказала: «Просветленный не отличает себя от ситуации».

Д: Да. Он в ней гармонично присутствует.

А: А что такое «гармонично присутствует»?

Д: Это когда он фактически настолько гармонично присутствует в ситуации, что он ее создает, что он развивается вместе с ней.

А: Кто-нибудь понимает, что хочет сказать Даша?

У: Я понимаю Дашину мысль: в этой ситуации есть только одно попадание в десятку, в сердцевину, а другие будут только рядом. И в этом смысле нет выбора.

Д: Какое ни возьми боевое искусство – там есть лишь единственная возможность, когда мы совпадаем с ситуацией. Попадание оно и есть попадание. Может быть, слово «выбор» не совсем удачное: мы либо присутствуем в ситуации, либо нет.

А: Никто еще не почувствовал подвох?

Д: К чему ты ведешь? К тому, что есть выбор?

А: Есть градация.

У: Но есть высшая точка этой градации.

А: Есть момент выбора и есть момент колебания.

У: Перед тем, как сделать выбор?

А: Да. И отсутствие этого колебания. Даша просто перепутала эти два понятия. В гунъанях всегда если «монах заколебался», значит, выпал из реальности – наставник ударил его. Это одно. А момент выбора как момент внутренней свободы – это другое. И они между собой не тождественны. Они связаны тесно и глубоко, но не тождественны.

М: Мне кажется, Даша вообще не говорила о колебании. Она говорила о точке выбора.

А: О колебании она не говорила. Об этом сказал я.

М: А почему ты говоришь, что она была не точна? Она разбирала следующий этап.

А: Да. Просто Дарья сказала, что выбора нет в ситуации, когда мы в ней присутствуем.

Д: Я имела в виду, что когда мы в ситуацию попадаем, в этом смысле у нас нет выбора – мы уже там. В принципе речь о выборе уже не идет.

А: А когда бывает такое, что мы не попадаем в ситуацию?

Д: Когда мы либо уходим из нее, либо в нее проваливаемся. То есть не идем вместе с ней, не присутствуем в ней – вот: момент неприсутствия.

А: А что такое «присутствие в ситуации»?

Д: Присутствие в ситуации – это невовлечение, когда мы остаемся в своем центре, и тогда у нас есть возможность взаимодействовать с ситуацией адекватно.

А: В чем разница? Где проходит граница между присутствием и неприсутствием?

Д: Не знаю. Может, это степень наработанности. Степень свободы, которая позволяет адекватно реагировать на ситуацию, может быть очень разной. И чем она глубже, тем с более сложными ситуациями человек справляется. Просветленный, наверное, справляется со всем.

А: В чем ее глубина заключена?

Д: Я понимаю, что этим вопросам нет конца.

А: Этим вопросам есть конец…

Д: Только мы до него добраться не можем.

А: … вот этот момент внешнего и внутреннего.

Д: Интересное соотношение. По ощущениям получается, что чем крепче ты там сидишь, тем адекватнее ты реагируешь на все внешнее.

А: Ты сегодня говоришь просто чаньскими перлами – я до них не дотягиваю. Но мне ужасно интересно, что значит: «чем крепче ты там сидишь»? Кто-нибудь понимает, что это значит?

У: Это очень глубокая точка покоя, из которой мы действуем. И чем она глубже, тем точнее действие.

А: А что это за точка покоя?

Д: Это та точка, которую мы все ищем в дза-дзен.

А: Насчет точки покоя – это верное замечание.

Д: Видимо, когда человек нарабатывает присутствие в этой точке и может находиться там все время, постоянно, тогда он на любую ситуацию внешнюю способен реагировать адекватно. Он просто живет в этой точке покоя, и все.

А: Хорошо ему! А нам-то, сирым, что делать? Что делать с присутствием-то?

М: Мне кажется, что когда мы в эту точку попадаем, и мера присутствия увеличивается, тогда граница между внешним и внутренним начинает исчезать, и ситуация по отношению к нам перестает выглядеть как внешняя, угрожающая. Только в этом случае мы перестаем с ней бороться, и тогда – как Даша говорит – мы в состоянии действовать адекватно.

Д: Именно потому что границы исчезают – вот тут Рита права: это очень важно.

А: Это уже гораздо ближе.

М: Я сейчас сидела и пыталась понять, когда я могу так действовать. Крайне редко.

А: Это существенно.

Д: Это, действительно, все переворачивает, когда исчезают границы.

А: А когда исчезают границы?

Д: Когда мы капитулируем перед ситуацией.

А: Попробую зайти с другой стороны. Все, что вы рассказали о присутствии в ситуации – про невовлеченность, про меру и степень присутствия, про пребывание внутри себя – все правильно, но вам не хватает одного нюанса для того, чтобы все собрать в одну кучу. Как только этот нюанс обнаруживается, все становится понятным и все сразу выстраивается на свои места.

Д: Обозначь, пожалуйста, направление.

А: Что самое главное в дза-дзен? Каково самое главное качество дза-дзен, ради которого эта медитация практикуется и которое не только способствует грамотному проживанию любой обыденной ситуации, но и реализуется в повседневной жизни в любом аспекте – начиная от гущи мирской суеты и заканчивая практикой медитации во сне. Про стирание границ вы сказали верно. Но как оно происходит? Как? Вы уже очень близко.

Д: Чего ж не хватает?

А: Видимо, присутствия и не хватает.

Д: Как происходит стирание границ внутри во время медитации? У меня, видимо, нет такого опыта – я не могу сказать.

А: Итак, мы добрались до точки, где у Даши нет опыта. Что же это за точка? Что же это за опыт? На самом деле, Даша, он у тебя есть – просто ты не можешь пока на него опереться и оттолкнуться от него в своем построении мысли. Этот опыт есть у каждого из нас. Это тот опыт, в котором каждый из нас провел большую часть своего детства. И потом, после трех лет, в течение которых идет формирование эго, этот опыт забывается, поскольку в том раннем детстве мы считаем его чем-то само собой разумеющимся и не придаем ему значения. Когда он утрачивается – мы не замечаем этой утраты. И только считанные единицы из всех людей во взрослой жизни во время духовных поисков возвращаются к этому и обнаруживают, что когда-то они внутри этого опыта жили. Что это за опыт? Вы знаете, что такое ментальный шум? Это мысли, которые нам постоянно мешают и которые мы привыкли считать самими собой – мы привыкли отождествлять себя с ними. На фоне этого постоянно меняющегося хаоса есть нечто молчаливое и неизменное и постоянно присутствующее в нас – это ощущение нашего «я», не меняющееся ни на вдохе, ни на выдохе. И это нечто, эта база, эта основа нашего «я» когда-то была для нас основой нашего бытия. Сначала было оно, а потом все остальное. Когда мы родились, мы воспринимали мир вот так.

Д: Все остальное вплывало в наш мир.

А: Да. Что потом с этим делали – сначала родители, потом педагоги, сверстники: ты где летаешь? в каких облаках? – это те слова, с помощью которых нас оттуда выдергивали, осуществляя переворот внутри нашего сознания – переворот, в результате которого все, что туда, в это молчаливое присутствие вплывало, становилось…

Д: … более важным.

А: Да. А это молчаливое присутствие превращалось в нечто несущественное. Этот переворот, в котором мы отрекаемся от молчаливого присутствия своего истинного «я», делает нас стихийными материалистами. И именно этот переворот дает толчок к формированию ментального шума, к материалистическому восприятию мира, ко всему остальному, что держит нас в сансаре. Техника дза-дзен направлена на одно: на то, чтобы этот переворот осуществить еще раз, вернув все на свои места. Ментальный шум возникает от неполноты нашего присутствия в этом молчаливом пребывании. Внутри каждого из нас живет богиня Тара, а мы от Нее отрекаемся. И когда мы перестаем в этом присутствовать, то объем нашего пребывания не уменьшается, он остается прежним, но не заполненным по-прежнему нашим присутствием, а поскольку его надо чем-то заполнить, он автоматически заполняется нашими умственными отбросами – так называемым ментальным шумом. Это действительно так. Когда мы с Ней отождествляемся, наш ментальный шум сам собой исчезает, и не нужно беспокоиться о том, есть он или его нет. Мы вообще забываем о нем как таковом. Если делаешь какое-то движение по-настоящему, то в нем нет ни внешнего, ни внутреннего. Понимаете, почему это деление отсутствует? Потому что на его месте возникает смысл. Это не внешнее и не внутреннее.

Теперь я хочу, чтобы вы посмотрели на то, как все, что мы проходили, разворачивается из этого опыта гармонично, естественно, полноценно и системно. Этот опыт стоит на вершине, у истоков, а из него все разворачивается, как свиток. Все, о чем вы говорили, встает на свои места. Вам не хватило этого переворачивания. И теперь, когда оно осуществлено, становится понятно, что такое присутствие. Присутствие внутри этого молчаливого пребывания, а не присутствие в ситуации. Нет присутствия в ситуации. На самом деле адекватность, присутствие в ситуации возникает благодаря ее восприятию изнутри этого опыта как ничтожной. Вот он, момент вовлечения и невовлечения. Почему мы вовлечены в ситуацию? Потому что она для нас очень значима. Когда мы присутствуем внутри себя, ситуация перестает быть значимой, но она сохраняет свою значимость. Каким образом? С одной стороны, она становится ничтожной, с другой стороны, ее значимость возрастает, потому что любая ситуация в действительности значима одним-единственным образом: через нее, через отношение к ней и поведение в ней мы проявляем и утверждаем то, где мы находимся: снаружи, в перевертыше, или внутри себя – в своем сознании. Любая ситуация имеет один-единственный смысл: через нее мы проявляем свой истинный внутренний расклад. Дело в том, что когда мы живем в перевертыше, мы все равно это делаем – проявляем свой истинный внутренний расклад, но дело в том, что в таком случае мы этого не замечаем. Это видно только со стороны, а сам человек об этом даже не догадывается. Материализм, вся ложь, все омрачения из человека лезут, но он этого не понимает, не чувствует, потому что смотрит на другое, потому что сам весь снаружи, во внешних привязанностях и оценках, и поэтому пропускает все, что у него внутри.

Видите, как меняется ваше восприятие понятия присутствия? Как изменилось ваше восприятие адекватности ситуации? Теперь посмотрим на понятие свободы внутри этой ситуации. Смотрите оттуда, изнутри. Что вы видите? Чем оно наполняется? Наполняется ли понятие свободы как-то по-новому? Попробуйте наполнить его через понятие ви?дения.

М: Значит, до этого понятие свободы было наполнено чем-то другим. Потому что настоящая свобода – такая, какой мы ее сейчас рассматриваем, а все остальное – суррогат свободы. Мы называем это свободой, но в принципе мы не совсем свободны.

А: Понимаете? Понятие свободы неотделимо от понятия ви?дения. Когда мы не свободны? Когда мы не видим истинного расклада. Возьмем, например, тот гунъань, который мы сейчас разбираем. «Затем он поставил на землю кувшин с водой и сказал: – Кто может сказать, что это такое, не называя это кувшином?»

Кто может сказать, какая ловушка заключена в утверждении, сделанном Байчжаном?

Д: Слово «сказать»?

М: «Кто может». В первом классе ловят детей на этом: кто может? А они кричат: я могу! я могу!

А: На самом деле, ловушка станет понятна, если расшифровать фразу Байчжана так: «Кто из вас будет самым хорошим, послушным и умным мальчиком – таким, который сможет что-то сделать». Какая в этом ловушка заключена?

Д: Рита же обозначила: я! Я могу!

А: А назвать ее как-то можешь?

В: Эговая.

А: «Кто из вас проявит свою зависимость, проявив при этом свободу? Проявите свободу в зависимости от моего мнения!» Понимаете эту провокацию – почему он засмеялся, когда сказал, что старший монах проиграл? Байчжан засмеялся, потому что Гуйшань увидел эту провокационную двоякость его утверждения и отреагировал двояко: он, с одной стороны, проявил свою свободу, а с другой стороны, проявил свою независимость, когда пошел прочь. Вот реакция Гуйшаня на то, что он увидел в словах Байчжана. Свобода – это ви?дение. Гуйшань увидел, и он действовал, исходя из своего ви?дения. Вот это действование, исходя из ви?дения, и есть действование единственным способом или, другими словами, действование без колебаний. Но при этом ви?дение у нас одно, а возможностей проявлений свободы продолжает оставаться бесконечное количество. Мы не испытываем колебаний по отношению к тому, какой из этих бесконечных вариантов мы выберем. Почему мы не испытываем этих колебаний?

М: Ты показывал пример из айкидо, когда на один и тот же взмах руки ты можешь применить несколько приемов. Ты же об этом сейчас говоришь? Но мне еще тогда показалось: все равно только один из этого множества будет самым правильным в той или другой ситуации. К Веронике ты мог применить все три. Но если бы ты встретился с серьезным соперником, ты смог бы применить только один.

А: С серьезным соперником можно не только без выборов, но и без вариантов остаться… Если вообще останешься… в этом бренном мире.

Д: Но заранее ты не можешь это просчитать.

У: Есть масса вариантов, но только один может быть выбран без колебания. А другие могли бы быть выбраны без колебания?

А: Да.

У: Но выбирается только один. Почему?

А: Потому что не выбирается.

Д: А как происходит это не-выбирание?

А: Это момент творчества. Момент слияния абсолютной уникальности каждого из нас с абсолютной уникальностью ситуации. И уникальности не эговой, а космической. Когда происходит колебание? Когда колеблется наше ви?дение. Оно не может сфокусироваться, когда мы сомневаемся в том, как действовать правильно, чтобы это «что-то» в себе сохранить. И когда мы сомневаемся, то мы «это» уже утратили. Понимаете, почему? Потому что от того, что мы сделаем, начинает зависеть, утратим мы это или нет. А это уже перевертыш – он возникает просто от такой постановки вопроса – и обратное впадение в духовный материализм. В какой момент возникает колебание?

У: Когда мы попадаем в зависимость, сбой какой-то происходит. Когда мы выходим из этого состояния.

Д: Из себя выходим.

А: А когда это происходит?

В: Когда задумываемся. Когда в этой мысли застреваем.

А: То есть колебание возникает тогда, когда мы начинаем колебаться?

Д: Получается, что да. Как-то трудно ответить, что является первопричиной.

У: Когда мы впускаем постороннюю мысль извне.

А: Ответ каждой из вас очень близок к истине.

Д: Как всегда, не хватает нюанса.

У: А… так это когда мы совершаем обратный перевертыш?

А: Да. Совершенно верно. Когда ситуация нас как-то задевает и пугает. Почему Байчжан сказал: «Старший монах проиграл»? Потому что он стал играть. А что такое «играть»? Игра, выигрыш?

М: Вовлеченность. Когда мы напрягаемся, мы моментально вылетаем из этого состояния.

Д: А почему мы напрягаемся?

М: Потому что ситуация становится для нас значимой.

Д: А почему она стала для нас значимой?

А: Кто сможет ответить на Дашин вопрос? Она его правильно задала.

Д: Потому что эго душит.

А: Эго появляется уже в результате переворачивания, в результате ментального шума, но каков изначальный толчок? Какую угрозу мы чувствуем? Угрозу и сомнения. И колебания в том, что мы сможем сохранить это состояние – вот это присутствие внутри себя, присутствие нас в белой Таре.

Д: Мы находимся в этом состоянии, и вдруг ситуация становится угрожающей. Угрожающей чему?

А: Нашему присутствию.

Д: В этой ситуации?

А: Нашему присутствию внутри себя.

Д: И как только мы чувствуем угрозу этому присутствию внутри себя, мы тут же выпадаем?

А: Да.

Д: А что может угрожать этому состоянию?

А: Ситуация, в которой мы не знаем, как себя вести, и, следовательно, проявляем колебание.

Д: Какой-то замкнутый круг.

У: Вроде, если мы находимся в этом состоянии, то не должно быть такого.

Д: Так что это за ситуация? Боязнь потерять это состояние?

А: Да. Но мы не можем даже бояться потерять это состояние, пока мы в нем находимся. И страх потери, который, действительно, возникает, и, возникая, провоцирует эту потерю – он возникает как страх потери этого состояния в чужих глазах. И как только даже тень этого страха появляется на краю нашего сознания – мы выпадаем из своей целостности, мы расщепляемся, и процесс творчества или даже просто спонтанной и чисто интуитивной реакции становится невозможен.

В: Почему?

А: Потому что мы впускаем в себя зависимость от внешнего – еще даже как преднастройку к возникновению такого страха. Весь парадокс этой ситуации заключается в том, что мы еще даже не успели этот страх испытать, а то, чего мы только еще собираемся испугаться, уже случилось. Но самое парадоксальное в том, что случилось оно именно оттого, что мы собрались его бояться, и ни от чего другого.

Д: Если мы в нем находимся изначально, то мы не должны бояться его потерять.

А: Да, Даша, только изначально мы его потеряли давным-давно. Сейчас мы пытаемся в нем как-то утвердиться, укрепиться.

Д: Я думала, мы говорим об изначальном состоянии.

А: Изначальное состояние буддисты называли природным просветлением. Дети, находящиеся в нем, не обладают самым главным – знанием ценности пребывания в этом состоянии. И когда их родители, не будучи заинтересованы в их самостоятельности, самодостаточности, адекватности, из этого состояния их выдергивают, то они, покупаясь на базовую зависимость от родителей…

Д: То есть даже в этом замечательном состоянии зависимость сохраняется?

А: Ее там нет изначально как зависимости. Изначально есть любовь и привязанность, однако, смешанная с неведением. Но в этой любви и привязанности существует базовая архетипическая проекция на родителей как на существ высших по отношению к детям. И эта проекция заставляет оценивать их требования по отношению к ребенку самим ребенком как справедливые и исходящие из высшей инстанции.

Д: Поэтому ребенок соглашается потерять это состояние.

А: Да. Потому что он, во-первых, не знает его ценности, а, во-вторых, он ориентирован на родителя как на некое божество. Если бы родитель был при этом прозрачен в том смысле, что между его базовой сущностью и ребенком, глядящим на него, не стояло бы родительское эго, то тогда взгляд ребенка был бы адекватен, и в нем не было бы зависимости. Как зависимость он возникает не у ребенка, она создается эговостью родителя.

Д: А мы сейчас обсуждаем ситуацию, когда ребенок вырос.

У: Он уже знает ценность этого состояния. И он боится его утратить. Он боится посягательств на это состояние.

Д: И тут же его теряет.

А: Почему он боится его утратить?

Д: Потому что он начинает наделять это состояние необыкновенной ценностью.

А: Но утрачивает он его не из-за того, что наделяет его необыкновенной ценностью.

Д: Из-за страха он его утрачивает.

А: Да. А что страх в нем делает такого, что он его утрачивает?

Д: Страх всегда что-то перекрывает. В этом состоянии должно происходить какое-то спонтанное движение, которое страх должен перекрывать.

А: Попробуйте сейчас не на уровне слов это понять, а через состояние, через переживания. Поймите, как тишину, молчание – неважно как, но поймите всем сердцем. Это состояние подвергается угрозе выпадения из него тогда, когда у человека, испытывающего это состояние, нет в нем такой достаточной укорененности, которая вызывала бы в нем веру.

Д: Уверенность?

А: Нет, именно вера! Не уверенность – это именно вера. Когда мы начинаем выпадать из этого состояния? Когда мы начинаем искать что-то, чтобы его сохранить, мы отказываем этому состоянию в его субстанциональности, в его первичности. Когда мы начинаем искать что-то, чтобы его сохранить, мы тем самым уже ищем подпорку для него. И когда мы ищем что-то, чтобы его сохранить, то в этом поиске мы его теряем. Именно потому, что мы хотим что-то сохранить, «оно» сразу становится хрупким и легко поддающимся разрушению. Должно быть именно состояние веры, незыблемости. Нам должно быть все равно, как мы в этой ситуации выглядим. Для нас должно быть гораздо важнее, сохраним мы свое состояние или нет. И когда мы говорим: «Все равно, что здесь случится – главное, чтобы я в нем остался, не вышел из него», – оттуда, изнутри, прямо из этого состояния, приходит помощь в виде того спонтанного озарения, которое и является единственным – тут ты, Даша, абсолютно права – адекватным реагированием на ситуацию.

Нам очень не хватает именно веры. Остаться в этом состоянии, что бы вокруг ни происходило. Все равно в нем остаться! И ситуация чудесным образом перевернется… Не выпрыгивать из себя. Нас выманивают из этого состояния демоны внешнего мира, чтобы, выпрыгнув из него, мы выпали и из той единственной крепости, которая нас сохраняет. Это и есть то состояние, из которого действует просветленный. И оно возникает не сразу – оно возникает в результате длинной практики.

Что происходит при таком восприятии? Наша адекватность в ситуации перестает иметь для нас значение оценки: зачет – не зачет, сдал – не сдал. Любая ситуация приобретает для нас значение тренинга, но не теста. И когда это происходит, мы уже не так зациклены на том, сможем мы ее пройти или нет. Если не смогли – прекрасно! – значит, есть над чем работать! Надо поклониться этой ситуации и испытать к ней чувство благодарности, потому что благодаря ей обстоятельства, или божество, стоящее за ними (как в некоторых учениях тантрического буддизма), милостиво показали нам наше слабое место. Благодаря ей мы сможем теперь его увидеть и продолжить свою работу над своими недостатками. Я приведу пример: когда у Линь-Цзи умер его учитель Хуан-бо, Линь-Цзи, уже к тому времени известный просветленный, патриарх, стоял возле погребального костра и плакал. Слезы безостановочно текли по его лицу. Ученики, бывшие рядом с ним, с удивлением глядели на плачущего Линь-Цзи и спрашивали: «Учитель, как же так? Почему вы плачете? Вы же просветленный! А для просветленного не имеет никакого значения – жизнь или смерть. Ушел ваш учитель Хуан-бо, но он же ушел в пустоту, он же на самом деле не умер. Раз вы просветленный, вы должны понимать. Как же так? Почему вы плачете?» А Линь-Цзи им отвечал: «Да я и сам это все знаю, – то, что вы мне говорите. Но почему-то слезы льются из моих глаз. Не останавливать же мне их нарочно». Понимаете, да? Вот этот момент капитуляции – даже перед собственной реакцией. Вы можете себе представить, чтобы просветленный стоял с каменным лицом, сдерживая слезы, из-за зависимости перед мнением учеников? И то, как он ответил – сколько в этом было внутренней свободы и независимости от их мнения, от того, как они его воспринимают – как просветленного или непросветленного. И именно поэтому он еще больше укрепил свой статус. Эта ситуация вошла как гунъань в историю чань-буддизма. Вернемся к нашему гунъаню.

Умэнь заметил: Гуйшань был очень смел, но не сумел обойти западню, устроенную Байчжаном. Он отказался от легкого дела и взялся за тяжелую работу.

Отбросив прочь шумовку и половник,

Он одним ударом сокрушил все препоны.

Хоть он не одолел преграды, воздвигнутой Байчжаном,

Он отшвырнет ногой все на пути – даже Будду.

А: Что за преграда была воздвигнута Байчжаном?

Д: Видимо, в ловушку Гуйшань все-таки попал.

А: Попал, попал.

Д: В результате он стал настоятелем. Вот в эту ловушку и он попал.

А: А что за преграда была воздвигнута Байчжаном?

Д: Ловушка и преграда – это разные вещи?

А: Да нет, в принципе, здесь это одно и то же. Одну ловушку Гуйшань преодолел, а вторую – нет. Какую ловушку не преодолел Гуйшань? Какое у нее имя? Эта ловушка называется «старший монах». Если бы Байчжан пригласил одного Гуйшаня и рядом не было бы старшего монаха… Посмотрите, для чего Байчжан пригласил старшего монаха? Почему он рассмеялся? Байчжан мог вызвать Гуйшаня в уединенное место, поставить ему эту задачу и сказать: «Одолеешь – станешь наставником». Что, Байчжан не знал, кто лучше ответит на этот вопрос? Зачем ему надо было приглашать старшего монаха? Неужели никто из вас не задался этим вопросом?

М: Я думала, что там у них был общий сбор. Задали задачу: кто лучше ответит, тот и станет настоятелем.

А: Знаешь, Рита, может, там и был другой народ. Но в гунъане осталось только два человека. Значит, не важно, сколько их там было еще в реальной ситуации. Для смысла гунъаня достаточно было оставить двоих – для того, чтобы показать, как Байчжан использует ситуацию. Какая мудрая стратегия! Как он поймал Гуйшаня! Почему он рассмеялся: «старший монах проиграл»? А кто выиграл – разве Гуйшань? Выиграл Байчжан!

У: Он добился того, чего хотел.

Д: А если бы не было старшего монаха, он мог бы просто отказаться.

А: Да, он бы мог что-нибудь учудить. Байчжан «сделал» Гуйшаня: он не увидел чуть-чуть дальше, чем увидел Байчжан. Почему старший монах проиграл? Потому что выиграл в этой игре только Байчжан. А Гуйшань ни выиграл, ни проиграл: он выиграл у старшего монаха, но проиграл Байчжану. Вам удалось почувствовать, как это все проникнуто духом легкости, веселья? Вот она, истинная суть чань-буддизма – за каждым из гунъаней стоит легкий и одновременно сотрясающий основы мироздания смех.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.