Аяна-реальная

Аяна-реальная

Пошатываясь, он подошел к своему дому. Подниматься в разоренную, кое-как убранную и приведенную в жилой вид заботами родителей квартиру ужасно не хотелось. Встреча с Димычем затянулась допоздна. Они накачались пивом по уши и закончили разговор вполне дружеским рукопожатием.

– В партнеры я тебя больше не зову, – сказал Димыч. – Да и не знаю, если честно, хочу ли снова поднимать Lab34. Может, пойду куда-то в крупную корпорацию поработать, опыта поднабраться. Предложений на удивление много, с отличными деньгами. Ты, кстати, тоже можешь попробовать, если захочешь. Репутацию мы себе накрутили…

– Даже не говори, страшно подумать, – язык Санчеса уже серьезно заплетался…

Теперь Санчесу нестерпимо хотелось позвонить Аяне, упасть ей в ноги, плакать, целовать колени. Но он был основательно пьян – в таком состоянии серьезные отношения не начинают. Вряд ли Аяна оценит такую трогательную слабость. Он нагнулся и посмотрел на свое кривляющееся отражение в луже.

– Да и телефон у тебя не работает, чувак! – произнес он вслух, усмехнувшись при мысли о том, что индонезийский номер здесь уже не действует, а новый московский он еще не успел подключить.

Любовь Григорьевна должна была прийти днем – погладить вещи, приготовить еду. В Москве придется пробыть еще какое-то время, нужно обустраиваться.

«Может, проститутку вызвать? – думал он, прижимаясь к стене лифта, чтобы не так качало. – Все равно я уже на самом дне, здесь стесняться некого».

В полумраке своей лестничной площадки он долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Потом долго пытался провернуть ключ в замке. Черт! Гулко бухнула о кафельный пол выпавшая из рук книга – старая и потертая, в синем переплете, с выцветшей серебристой молнией на обложке. Санчес встал на одно колено, бережно поднял книгу, отряхнул пыль. Все-таки примирительный подарок Димыча, жалко бросать. На двери видны аккуратные дырки – наследство грабителей или погромщиков, высверливших замок. Рядом – следы грубого ремонта, осыпавшаяся штукатурка, остатки бумажной милицейской пломбы…

Неожиданно дверь открылась изнутри.

«Неужели Любовь Григорьевна еще здесь? Или еще хуже – мама. Объясняться придется».

В голубых джинсах и белой майке, с волосами, повязанными синей банданой, на пороге стояла Аяна. Собственной персоной. Она смотрела просто и естественно, как будто давно уже живет здесь и сейчас встречает загулявшего мужа. За легкой насмешкой и издевкой в ее глазах Санчес мгновенно увидел своим новым зрением, усиленным действием алкоголя, насколько сильно она волнуется и как отчаянно пытается это волнение скрыть.

На кухне за ее спиной горел свет. Посреди покосившихся, сбитых с петель и поставленных кое-как друг на друга кухонных шкафов стоял накрытый стол. Одна из ножек была выломана, и скособоченная столешница своим инвалидным углом опиралась на стиральную машину.

– Ты припозднился. Я уже начала беспокоиться.

– Как ты здесь оказалась?

– Думала подождать тебя под дверью, но тут была какая-то женщина… Может, твоя мама?

– Нет. Любовь Григорьевна. Она у меня убирает.

– Тебе точно это не помешает… Тут такое свинство! Она решила, что я Полина, и впустила меня. Я попросила у нее разрешения погладить твои рубашки. Не возражаешь?

– Это какой-то фарс. Или дурной сон. Ай! Ты больно щиплешься!

– А ты очнись и приди в себя… Ты пьян?! Вот это новость. Я тут его жду, ужин приготовила сама, впервые в жизни… Ладно, признаюсь, это Любовь Григорьевна, не я. Но я рубашки гладила. Одна из них тебе больше не пригодится, может, только на тряпки… Но она была все равно ужасного цвета… А ты, сволочь эдакая, являешься домой пьяным.

– Аяна, что с тобой случилось? Или со мной? Может, в коме я проспал какой-то важный этап собственной жизни? «О лучших моментах своей жизни он узнал утром из новостей». Это прямо про меня. Скажи скорей, как все было…

– Я – свободный человек… – Аяна надменно повела плечами и вернулась на кухню.

Оттуда, чувствуя себя более спокойно под защитой убогого беспорядка его кухни или просто избегая чудовищного чесночно-пивного перегара, она невозмутимо заметила:

– …Вольна сама выбирать – кого и как мне любить… Но ужин тебе придется съесть. А завтра – весь этот хлам выбросить. Если хочешь меня еще когда-нибудь здесь увидеть.

Она брезгливо кивнула на груду искореженного металла и пластика в углу, где раньше у Санчеса был домашний кабинет.

Санчес сделал шаг вперед и оперся о косяк кухонной двери. Он улыбнулся. Не так он представлял себе эту встречу, но реальность оказалась куда более приятной, чем его самые смелые фантазии.

Она заметила эту глумливую улыбку, плывущую по пьяной небритой физиономии, и схватила со стола половник:

– Нет, не-ет! Даже не думай! В душ, за стол и в кровать. Я уйду отсюда, как только удостоверюсь, что ты в безопасности! Ничего больше!

– Как же я смогу уснуть, если ты будешь сидеть рядом? Ты ведь даже без лифчика. Знаешь, в экваториальных джунглях, откуда я только что чудом вырвался…

Он сделал осторожный шаг в ее сторону, как крадущийся охотник, который боится спугнуть ценную добычу. Азарт стер с его лица пьяную бессмысленность.

– Предупреждаю, я в совершенстве владею секретным искусством фехтования половником. Не приближайтесь, сударь!

Она отступила за стиральную машину и схватила другой рукой чашку.

– Еще шаг, и эта чашка полетит тебе в голову! Я только с виду такая тонкая… А так я настоящий супермачо! Ой, мамочки…

Аяна испуганно закрыла рот половником, как будто хотела успеть перехватить им случайно вылетевшие слова.

– Ах, супермачо! Я тебе покажу сейчас супермачо! Какая же ты стерва, ты ведь надо мной все это время издевалась!

Санчес уже серьезно рванул к ней. Аяна бросилась за стиральную машину, вокруг стола, который на нее опирался. При этом она комично поднимала колени, чтобы переступить сложенные на полу сковороды и кастрюли.

– Нет, ай! Погоди! Я же просто хотела помочь. Не могла же я… Ой, ой, мама дорогая!

Сделав неловкое движение, она потеряла равновесие и сильно навалилась на стол. Лишенный ножки, он не выдержал напора. Угол, подпертый стиральной машиной, слетел, и вся сервированная красота съехала на пол. Санчес инстинктивно подхватил стол за кренящийся угол и смог остановить глобальное падение. Пострадали только пара вилок и большой салатник. Скользкие, щедро политые оливковым маслом листья зелени, красные сочные помидоры, влажные, уже пустившие сок огурцы и белый крошащийся козий сыр – все полетело на штаны Санчесу, пахучими брызгами обдало рубашку, руки, лицо.

Аяна не удержалась от озорного насмешливого взвизгивания. Воспользовавшись беспомощностью Санчеса, она заняла более безопасное и выгодное с точки зрения возможного бегства положение по другую сторону стола. Виновато улыбаясь и прикусив губу, она помогла Санчесу вернуть стол обратно в исходное положение – сломанным углом на стиральную машину, искоса поглядывая на него, недовольного, поджавшего губы.

– Знаешь, чего я всегда опасался в серьезных отношениях?

– Чего?

– Превратиться вместе со спутницей своей жизни в умиротворенную и счастливую пару, которую почему-то хочется пожалеть. Таких бывает много в ресторанах утром по воскресеньям. Нормальные люди выходят в свет вечером в субботу, а утром в воскресенье – спят. А эти свой субботний ужин «завтракают» в воскресенье. Понимаешь, о чем я?

– Не уверена, но очень красноречиво…

– Так вот, нашим с тобой отношениям это не грозит!

Он сделал шаг к ней, она снова отступила.

– Ты хотел сказать «нашим гипотетическим будущим возможным отношениям, которые так же вероятны, как стабильное социальное устройство в России»?

– Именно это я и хотел сказать.

Они стояли лицом к лицу и улыбались, как нашалившие дети.

– Значит, Supermacho – это ты? Что за идиотский ник ты себе выбрала? И зачем тебе это было нужно?

– Каждая женщина мечтает иметь мужскую сущность. Хотя бы виртуальную. Ну прости, я не нарочно.

– Ты про салат? Или про то, что полгода морочила мне голову через мессенджер?

– И про то, и про другое. Но там еще есть жаркое. Я попробовала – восхитительно… Любовь Григорьевна сказала, что это твое любимое блюдо.

– Оно меня достало, если честно. Но его можно есть холодным. Из холодильника. Прямо из кастрюли. Если лень разогревать. То есть всегда.

– Хотите, я буду разогревать его вам каждый день, о мой господин? Чтобы искупить свою вину, – с притворной насмешливой кротостью спросила Аяна.

– Хочу. Хочу, чтобы разогревала, а есть – не хочу. И штаны ты мне должна постирать, моя прекрасная Снежная Королева!

– Там на кровати лежит целая стопка вещей. Думаю, там должны быть и штаны…

Санчес нашел свои любимые парусиновые брюки и чистую выглаженную майку.

– Слушай, а Освальд – это кто? – крикнул он из комнаты.

– Бывший ухажер один. Всегда готов для меня украсть что-нибудь секретное, не задавая лишних вопросов. Ну разве не милашка? Он – Оскар, правда. Но для конспирации я нарекла его Освальдом. Ему понравилось.

В ванной Санчес умылся, почистил зубы и переоделся. Посмотрел на себя в зеркало, но остался совершенно недоволен собственной помятой физиономией. Опьянение как будто прошло, но появились предательское головокружение и тошнота. Во рту пересохло.

Он вышел из ванной. Аяна стояла посреди кухни с двумя стаканами.

– Бокалы не пережили твоих… бурных деловых игр. Остались только стаканы. Я принесла чудное вино из папиной личной коллекции. Но по твоему внешнему виду решила, что ты будешь пить сок.

Она протянула ему стакан. Он жадно выпил. Яблочный сок. Она молча взяла пакет и налила ему снова полный стакан. Приложилась к своему стакану и блаженно сощурилась.

– М-м-м, великолепное вино. Хочешь попробовать?

Протянула ему стакан, но, не выпуская, дала выпить из своих рук. Он подошел вплотную, поставил свой стакан за ее спиной на стол и сделал глоток. Вино оказалось восхитительным, со странным, незнакомым ароматом, без привычной терпкости или пряной кислинки.

Он обнял ее за талию. Впервые дотронулся до ее тела, тонких волнующих изгибов. «Примерно в том районе, где график логарифмической функции с основанием 0,5 должен пересечь ось Х» – вдруг подсказало его поэтическое воображение…

– Зубная паста приятная у вас, молодой человек.

– «Колгейт», по-моему. А может, «Чебурашка», не помню.

– Но вы пьяны и устали. И у вас все равно несет изо рта… Лучше я зайду завтра, мне нужно идти.

– Вам уже никуда не нужно идти, моя супермачевская королева. Или лучше называть вас королевой супермачей?

– Ни тот ни другой вариант мне не подходит. Называйте меня просто и скромно, Снежной Королевой, как и раньше. Я так скучала по этому титулу…

– О! У меня есть отличное решение «Проблемы-2000»!

– Интересно…

Если Любовь Григорьевна готовила свое коронное блюдо – жаркое – значит, не обошлась без своего любимого компонента. Санчес с трудом оторвался от Аяны и открыл холодильник. Так и есть! На пустой полке для яиц серела одинокая головка чеснока. Санчес отломил дольку.

– Это так… неромантично, – сморщилась Аяна.

– Зато гигиенично и очень полезно для здоровья.

– На самом деле я обожаю чеснок! Дома мне никогда не разрешают его есть в сыром виде.

Она решительно сжевала дольку и запила остатками вина из стакана. Дохнула на Санчеса, он картинно сморщился.

– Ты же не обижаешься за Supermacho? Я совсем не думала, что так все обернется. Хотела узнать тебя поближе, по-дружески поддержать в трудную минуту. Сначала было просто любопытство, потом втянулась. В работу твою. В мысли твои. Так втянулась, что больше ни о чем и ни о ком думать не могла. Может, влюбилась, пока не знаю. Стала представлять себе Аяну-альфа, как ты ее обрисовал. И знаешь, вдруг подумала, что именно такой хочу быть. Удивительно, да? Не умею загадывать далеко, но сейчас могу сказать одно. Александр, вы мне крайне интересны. Вы меня волнуете. Это я как женщина, выпившая два бокала вина, говорю вам со всей ответственностью.

Он молча, не двигаясь, разглядывал ее глаза. Так близко он их никогда не видел. Сейчас они были еще прекраснее, чем он мог представить. Аяна-реальная была лучше своего альфа-аналога в миллионы раз.

– Что дальше? – спросила она, отставляя в сторону свой импровизированный бокал и закидывая длинные тонкие руки на плечи Санчесу, когда пауза слишком затянулась.

– А дальше мы будем разговаривать… Долго и увлекательно. Пока у тебя не выветрится этот чудовищный запах чеснока.

– Наконец-таки обсудим вопрос – останется ли место для настоящей человеческой любви в мире победившего компьютерного разума?

– Что? Ты это о чем?

– Так, уже и не важно. Погоди минуту, мне в туалет надо.

– Это еще что за натурализм такой антисексуальный! Всю романтику обломала.

– А если бы описалась от счастья – это было бы романтичнее? – донеслось из-за закрытой двери.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.