Глава I Восемь блаженств: программа духовного роста

Глава I

Восемь блаженств: программа духовного роста

Увидев народ, Он взошел на гору;

и, когда сел, приступили к Нему ученики Его.

2 И Он, отверзши уста Свои, учил их, говоря

3 Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.

А: Начнем со слов Иисуса: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное». Кто как понимает эту мысль?

Д: Нищий – это тот, кто не считает себя богатым. Очевидно, имеется в виду такое отношение, когда никакое богатство – ни духовное, ни материальное – не имеет значения. Человек не берет на себя смелость судить о своих заслугах, об уровне своей духовности, потому что знает, что Богу виднее. Он предстает перед вратами Царствия Небесного таким, каков он есть, не предъявляя собственных достижений или богатств, которыми якобы владеет, так как осознает, что все эти «ценности» уже сами по себе являются для него ловушкой греха гордыни; а ведь в таком случае ему никогда не войти в это Царствие.

А: «Я в суетной жизни с опаской великим дивлюсь добродетелям,

Приносящим великие блага своим добросклонным владетелям.

Оттого, что великие блага, уподобясь великим врагам,

Великими путами вяжут их по рукам и ногам»2.

Да, казалось бы, все понятно. И можно переходить к следующей строке. Или, может быть, кто-то хочет что-нибудь добавить?

М: Моя точка зрения очень близка к тому, что сказала Дарья. «Нищие духом» – это те, кому присуще смирение и у кого почти отсутствует эговая3 составляющая.

А: «Присуще смирение и почти отсутствует…» – так интересно это «почти».

М: Саш, среди простых смертных – а ведь Он обращается к обычным людям, к своим ученикам – вряд ли были такие, кто полностью преодолел свое эго*.

А: Вот стихотворение, которое, я считаю, подходит в качестве иллюстрации к третьему стиху:

Богатым не стал я,

ученым не стал я,

заслуги святой не обрел я,

и время мое истекло4.

Попробуйте прочувствовать состояние такого человека. Представьте себе, что вы собираетесь на Страшный Суд, а принести-то вам туда и нечего – нет никаких заслуг.

М: Но это перечисление – «Богатым не стал я, ученым не стал я…» – отнюдь не есть то, что приносят на Страшный Суд. Что имеется в виду? Некий не достигнутый за жизнь статус? Или не приобретенное богатство?

А: Я хочу, чтобы вы поняли, о каком состоянии идет речь. Попробуйте представить себе, что вы, каждый из вас, остался в горах один, и пришло время умирать – так получилось. И вы совсем-совсем одни – никто не утешит, платочек не подаст, не поможет. Только вы и небо над головой – безмолвное, нечеловеческое небо. Что такое человек? Просто какая-то ничтожная форма, которая пришла ненадолго – и нет ее. Динозавры, например, правили землей намного дольше, чем будут править люди. Homo sapiens на этой планете так долго не проживет. Даже они, такие устрашающие, огромные, все канули в Лету, и с нами будет то же. А небо как было, так и осталось. Оно никогда никому не принадлежало, но все принадлежало ему. Попробуйте это увидеть. Попробуйте ощутить эту трепещущую бездну беспредельного отчаяния, когда не на что положиться, нечего принести – хоть что-то, что могло бы как-то помочь. Вы собираетесь туда, к Нему – начинаете вспоминать свои заслуги: вот это я сделал, вот… ребенка вырастил, еще что-то вспомнится; и вдруг всё – без всякой подсказки – в ваших глазах оказывается таким ничтожным, ничего не стоящим, бесполезным. Все – и только одна пустота в ваших руках. А руки уже старенькие, покрыты морщинами, дрожат, ничего не могут. В таком беспросветном отчаянии есть только одна последняя мольба, молитва… Как православные говорят: «Остается только на Господа уповать». Только это упование на Господа. Больше ничего. Без всякой надежды, без всякого ожидания прощения. Помните притчу про мытаря?

Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь.

Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! Благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю.

Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаза на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! Будь милостив ко мне грешнику! (Лк.18.10–13)

И больше ничего. Ни-че-го. Потому что добавить-то и нечего.

Получается, что этими словами Иисус обосновал и предвосхитил свою собственную долю, свою собственную участь. Каким образом? Только когда ничего не ждешь и ни на что не опираешься, а самое главное – ни на что не надеешься – только в этом состоянии Царство Небесное входит в душу само. Тихо-тихо… Когда уже не осталось никаких надежд, чаяний, упований – ничего, на что эго могло бы опереться. Или во что оно могло бы упереться; что по сути, наверное, одно и то же.

Есть еще одна тонкость в том, что касается «нищеты духа», о которой нельзя не упомянуть. Это отсутствие понятийной (да и вообще ментальной) опосредованности восприятия опыта. Проще говоря – так называемого умствования. Через смирение, через «сокрушение души», как объяснил эту строчку блаженный Феофилакт5, это отсутствие умствования тесно связано с тем, о чем мы только что говорили, но все же имеет и самостоятельный смысл. Чем больше объяснений, схем, рассудочных построений мы носим в своей голове, тем легче нам оправдать любые свои отступления от внутренней правды и тем труднее живому смыслу достучаться до нашего сердца. В этой точке понятия «умствующий» и «надменный» становятся очень близки. Блаженный Феофилакт, комментируя эту строку, пишет: «Так как Адам пал от гордости…» А ведь Адамова гордость выразилась в том числе и в том, что в ответ на упреки Господа в ослушании он принялся «умствовать», то есть выгораживать себя, перекладывая всю вину за вкушение от древа познания на Еву.

Понятно, что слова Иисуса прежде всего обращены к тем, кто «нищетой духа» отнюдь не отличался, то есть к книжникам и фарисеям. Однако если говорить о тех, кто исторически стоял наиболее близко к идеалу «нищих духом», то в первую очередь вспоминаются адепты и наставники чань, в наибольшей степени реализовавшие принцип «наполненного безмолвия». Естественно, после наших православных юродивых. И после исихастов6, разумеется, – священно-безмолвствующие вообще вне конкуренции.

Если рассматривать эту дилемму как парадигму – в чем заключено блаженство нищих духом: в стремлении к познанию или же в смирении – идеальным ответом будет: смиренное стремление к познанию. Но если рассматривать ее части как антагонистические полюса и ставить вопрос так: что важнее – смирение или стремление к познанию – то, я считаю, что смирение, вне всякого сомнения, важнее, чем стремление к познанию. Впрочем, в этом вопросе есть свои нюансы. Во-первых, почему важнее? Потому что стремящихся к познанию и впоследствии использующих обретение знания для укрепления своего эго очень много. И этот факт жизни отчетливо показывает, что стремление к познанию само по себе блаженства не приносит. Так же верно и другое: смирение тоже может быть неправильным. Стремление без смирения, как и смирение без стремления неконструктивно. Смирение, не несущее в себе потенциала к развитию…

М: Но это же не смирение.

А: Совершенно верно. А что это?

М: Перевертыш* гордыни.

А: Каким образом? Раскройте механизм.

М: Когда человек произносит слова: «Вот такое я ничтожество», всем вокруг кажется, что он раскаивается, но в глубине души он сам себе говорит: «Вот я какой – я раскаялся, я смог произнести вслух такие ужасные вещи». И начинает этим гордиться. Кроме того, такое уничижительное отношение к себе оправдывает многие неблаговидные поступки. Люди очень часто используют этот прием, чтобы оправдаться.

А: Смирение, стремящееся к оправданию своей ничтожности, занимается онтологизацией и гипостазированием своей ничтожности как сущности.

Д: Отвергая Божественное…

А: Да.

Д: Получается – хула на Бога.

А: Из такой позиции много что можно вытащить. Но самое главное свойство истинного смирения, на мой взгляд, заключается в следующем. Это настолько глубокая медитация и полная капитуляция*, которая очень сильно расслабляет человека изнутри его ничтожества, что дает ему возможность открыть каналы более глубокого взаимодействия с глубинными слоями его сущности. Ведь ничтожество – это всегда очень сильный спазм*: трусость – это спазм страха, глупость – спазм ума и т. д. В словах: «Да, я ничтожен, с этим ничего не поделать» во-первых, содержится момент несмирения и серчания, а во-вторых, утверждается такая позиция (являющаяся сама по себе спазмирующей), которая отрицает возможность какой бы то ни было помощи свыше, что полностью исключает возможность изменения сознания, пусть незаметного, но глубокого.

Стремление к познанию без смирения ни к чему, кроме укрепления гордыни, в принципе привести не может. Смирение без стремления к познанию превращается в вариацию той же гордыни и также исключает возможность развития, однако несколько иначе, чем стремление к познанию без смирения: под угрозой оказывается вообще возможность какого-либо изменения себя. В первом случае исключается возможность преодоления эго – оно только больше укрепляется; а во втором исключается в принципе возможность какого бы то ни было движения сознания, его развития. Поэтому блаженство нищих духом, видимо, следует признать чем-то более сложносоставным, чем нам с вами виделось в начале нашего рассуждения. В этой дихотомической паре – смирение и стремление к познанию – смирение очевидно играет более важную роль; во всяком случае, ловушка стремления к познанию с последующим переворачиванием в гордыню чаще встречается в сансаре. Однако было бы неправильно, рассудочно и ошибочно их противопоставлять. Наоборот, их нужно соединять между собой, привнося в стремление к познанию смирение, а в смирение – стремление к познанию (для профилактики онтологизирования своей ничтожности).

4 Блаженны плачущие, ибо они утешатся.

М: У меня возникает ассоциация с притчей о мытаре.

Д: Это же о капитуляции: он сдался, открылся, признал свою вину, увидел свою греховность. Он обливался слезами, бил себя в грудь и говорил: «Господи, прости меня, грешного». Не расплачешься – не капитулируешь.

А: Как трудно вернуть свежесть словам… Бойко так у вас получается. Я понимаю, это не ваша вина. Фразы эти оскомину набили, впитались в плоть и кровь нашу… Блаженны не имеющие святой заслуги. Блаженны не имеющие мощного интеллекта, ибо их опыт более непосредственен, чем у всяких умников-заумников.

Опять опыт. Везде должен быть именно опыт. Давайте посмотрим, как это происходит. Человек плачет. Плачет долго и безутешно. Почему он плачет? Как правило, это связано с мыслью о каком-то разочаровании, огорчении, потере, о чем-то таком, на что надеялся, на что опирался, а оно вдруг – раз! – и нас оставило. Крайние случаи – это потеря близкого человека. И вот как интересно: в какой-то миг, в какой-то момент, когда слезы уже не могут литься, они уже закончились, внутри пустота… мы так долго предавались горю и отчаянию, совсем не осталось сил – и наступает совершенно удивительная тишина. Уди-вительная тишина. Как будто что-то подступает изнутри… подступает… подступает… утешает какой-то внутренней реальностью. Понимаете, в чем тут дело? Вот вы очень хорошо передали смысл этих слов. Все так бойко ответили. А в жизни этот сокровенный миг тишины все почему-то пропускают.

В: У меня обычно возникает очень сильное сопротивление: надо плакать, потому что так положено.

Д: После того, как я однажды этот миг почувствовала, для меня это одно из самых удивительных состояний. Очень короткое мгновение, когда не понимаешь: есть ты или нет тебя. Время останавливается и пульсирует в одной точке. И из нее может начаться все, что угодно. Новая жизнь…

А: Даша, ну значит ты – исключение, тебя, похоже, надо канонизировать.

Д: Если бы еще удавалось оставаться в этом состоянии, тогда – да.

А: Самое главное и заключается в том, что мы не можем там задержаться. В каждом плаче обязательно есть такой короткий миг просветления. Но мы его проскакиваем – из-за нашей эговости. Мы им пренебрегаем, мы не хотим в нем раствориться.

У: Почему мы его пропускаем? Из-за суеты? Из-за нежелания остаться? Почему?

А: Потому что мы не чувствуем его ценности. Мы не знаем, что он там есть. Когда он подступает, мы не воспринимаем его как утешение. Более того, мы на себя начинаем даже серчать и злиться. «Ну что? Отплакалась?» – говорим мы сами себе. Мы воспринимаем его просто как защиту от горя, которое на нас обрушилось, и отталкиваем его от себя, цепляясь за свое отчаяние. Мы не хотим раствориться в этой тишине. Доводим себя слезами до такого состояния, когда действительно срабатывает защита и наступает то одеревенелое бесчувствие, когда уже все равно. А вот этот миг – просвет в тучах, Божья длань, дар Его утешения нам – этот миг мы проскакиваем по своему бесчувствию, по какому-то напряжению, а самое главное, потому что мы свой плач считаем чем-то очень, очень…

В: …очень ценным.

А: Да. И когда оказывается, что что-то незначительное, что-то очень простое и легкое может снять с нас эту одебенелость душевную (как будто протерли окошко тряпочкой, смахнув с него толстый слой пыли), мы вдруг спохватываемся, мы негодуем, говоря: «Нет! Верните все на место! Наше отчаяние нам слишком дорого!» И ради этого мы жертвуем мигом утешения. Научиться этот миг воспринимать, научиться его впускать, погружаться в него – это великое искусство. Величайшее. Ибо на нем, как на острие лезвия, сходятся искусство присутствия и искусство капитуляции. Эти слезы должны быть очень одухотворенно пролиты – как проливаются слезы перед иконой. В обычных слезах этот миг тоже наступает, но мы его практически никогда – за редким исключением – не воспринимаем. Не очищают нас слезы. А почему? А потому что мы в негодовании отвергаем это очищение. Феофилакт по этому поводу говорит: «Разумеются плачущие о грехах, а не о чем-либо житейском». Я с ним согласен лишь отчасти.

Действительно, слезы могут быть злыми, а плач – эговым, и тогда, естественно, ни о каком утешении речи быть не может. Но если плач не вызван досадой или злобой, у него всегда есть шанс закончиться капитуляцией. Другое дело, что присутствие* в этой капитуляции, то есть, то самое Христово «утешение» – мероприятие весьма и весьма непростое, требующее немалого опыта внутренней жизни, утонченного самосозерцания и искусного навыка в обращении со своим духовным опытом.

Возьмем святое Евангелие от Матфея с толкованием блаженного Феофилакта.

«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное»

Комментарий блаженного Феофилакта: «Выставляет смирение как основание жизни. Так как Адам пал от гордости, то Христос восстановляет нас через смирение. Ибо Адам надеялся быть Богом. Сокрушенные душой – это нищие духом».

«Блаженны плачущие, ибо они утешатся».

Комментарий: «Разумеются плачущие о грехах, а не о чем-либо житейском. Сказал „плачущие“, то есть всегда, а не один только раз и не о своих только грехах, но и о грехах ближних. Утешатся они и здесь, – ибо кто плачет о грехе, тот духовно радуется здесь, – а тем более там».

«Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю»

Комментарий: «Некоторые под словом „землю“ разумеют землю духовную, то есть небо, но ты разумей и эту землю. Так как кроткие обычно считаются презренными и лишенными значения, то Он и говорит, что они-то преимущественно и имеют все. Кроткие же – это не те, которые совершенно не гневаются (ибо таковые лишены разума), а те, которые имеют гнев, но воздерживаются, гневаясь тогда, когда нужно».

«Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся».

Комментарий: «Когда Он намеревается говорить о милосердии, то прежде всего показывает, что нужно приобщаться к справедливости и не делать милостыню из награбленного. Правды должно искать со всяким усердием, ибо это обозначают слова „алчущие и жаждущие“. Так как и корыстолюбивые представляются живущими в довольстве и сытости, то Он говорит, что тем более праведные насытятся и здесь, ибо они располагают своим имуществом безопасно».

«Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут».

Комментарий: «Милосердие можно оказывать не только имуществом, но и словом, а если ничего нет, то и слезами. Они получают милость и здесь от людей, ибо тот, кто вчера оказывал милость, если он сегодня лишится всего, встретит милосердие со стороны всех; но особенно потом поможет ему Бог, после кончины».

А: Ваши впечатления?

М: Как-то поверхностно. Для бабушек, которые пришли в церковь. Значение слов поясняется, но не раскрывается глубинный смысл.

Д: Он говорит о том же, о чем и мы, но не наполняет слова пониманием.

А: Это словоблудие, Даша. Бессмысленное перебирание слов и больше ничего.

Д: Разбери, пожалуйста. Вот: «Блаженны плачущие…»

А: Хорошо. «Разумеются плачущие о грехах, а не о чем-либо житейском». Где Иисус сказал, что имеются в виду плачущие именно о грехах? Разве Он об этом упоминал?

Д: У нас о чем шла речь? «Плачущие о своем несовершенстве». Мы же говорили здесь о капитуляции.

А: Не-ет. Значит, ты чего-то не поняла, Даша. Плачущие об утрате. Но эта утрата может быть любая. Может быть утрата состояния – пожалуйста. Может быть утрата близкого человека, надежд. Это может быть даже утрата поста, должности. Не имеет значения, ибо не важно, с чего плач начинается. Важно, во что он перерастет. И сожалея о потерянной должности или утраченных деньгах, можно, в конце концов, прийти к пониманию тщеты всего мирского и обратиться взором к миру горнему. И наоборот, плача о грехе, можно сокрушаться о нем с тайным эговым самодовольством, впадая в еще бо?льший грех. Такое разделение плача, проводимое Феофилактом, слишком формально и не отражает динамики этого состояния, а она-то здесь как раз наиболее важна.

В: Мы говорили об искренности плача.

А: Мы говорили о плаче как о процессе. А здесь речь идет только о тех, кто плачет «о грехах, а не о чем-либо житейском». Мы обнаружили очень важную точку, которая возникает в самом конце плача и из которой есть выход в капитуляцию и расширение сознания*. У Феофилакта этот момент раскрывается так: «Утешатся они и здесь, – ибо кто плачет о грехе, тот духовно радуется здесь, – а тем более там». Вы можете эти слова в себя вместить? Они бессмысленны. Они, как камешки, перекатываются между пальцами, грохочут, но никакой сути в себе не несут. Благоговейно и бессмысленно. Вот, вспомнил подходящее слово – благоглупости!

В: Мне не кажется, что плачущий духовно радуется. Если человек плачет – он плачет, а не духовно радуется.

М: Он плачет, но при этом духовно радуется. Какое-то раздвоение личности.

Д: А ты уверен, что ты правильно понимаешь его? Все-таки это XI век, там слова могли иметь другие значения. Что могли тогда называть духовной радостью?

А: Видишь ли, мы тоже говорим, что плачущие утешатся и духовная радость наступит. Но процессуально она наступает после плача, а не в тот же самый момент. Здесь же – кто плачет, тот радуется. Плач равен радости. В таком случае не будет момента раскаянья. Не будет момента выхода из скорлупы эго. На самом деле, радость возникает только после исчезновения этой скорлупы. Если бы было верно то, о чем пишет Феофилакт, то тогда и Христос сказал бы: «Блаженны плачущие, ибо они утешаются» (прямо здесь и сейчас). Если говорить по сути – сюда вкралась онтологическая, то есть сущностная, ошибка. Видите ее?

М: Ты говорил, что люди в основном проскакивают в плаче точку тишины. Мне кажется, он ее тоже не заметил. Он описал только состояние и выход из него.

А: К сожалению, в православии эта тенденция к благоглупости очень сильна. Здесь ничего не поделаешь, увы, это болезнь. Между прочим, блаженный Феофилакт был учителем риторов, то есть считался особо отличившимся в проповедничестве. Изданы все четыре Евангелия с его комментариями.

У: Отчего такое происходит? Они сами не понимают этой глубины?..

А: Да. Заменяют ее елеем.

У: …или они не хотят, чтобы мы, паства, это понимали?

А: Ну уж, в таком глубинном сатанизме я Феофилакта подозревать не стану. Кроме того, что я уверен, что подлинно глубинные толкования и были и есть.

Д: О-ох, ну значит, я не умею разбираться еще, где зерна, а где плевелы.

У: Я думаю, это воздействие духовного авторитета и пиетет… Даша, ты сама мне рассказывала, как Саша показывал ремесленническую икону, очень посредственную. А поскольку это была икона, то и впечатление было – а-ах! Так и тут, оно как-то бессознательно срабатывает.

А: Да. А ведь Иисус учил прежде всего с этими механизмами иметь дело: видеть их, работать с ними, не допускать их искажающего воздействия. И держаться только за правду, за живую истину.

5 Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

А: Что скажете? Давайте возьмем слово «кроткие».

Д: Это не про меня. Я про это ничего не знаю.

М: Что значит «кроткий человек»? Смиренный. Без гордыни. Кротость…

Д: Имеется в виду, что алчущим ничего не достанется. Достанется тем, кто ничего не жаждет. Причем они не просто «получат», а «наследуют».

А: Кто такой кроткий человек? Что такое кротость как психологическое качество?

М: Кроткий человек принимает любую ситуацию.

А: А кто ситуацию не принимает? Тот, который… что делает?

Д: Которому не нравится, как она складывается. Который ожидал чего-то другого.

М: Ожидания которого не совпадают со сложившимися обстоятельствами. Он либо ситуацию, либо себя в ней не принимает.

А: Да. У которого есть какие-то преднастройки…

Д: Получается, что кроткий – это тот, кто все надежды возлагает на Бога.

М: Не имея никаких ожиданий на будущее – преднастроек.

А: Да. В чем главная причина непринятия ситуации?

Д: Человеку кажется, что он знает, как лучше.

А: Нет. Главная причина в том, что ему кажется, что он – лучше, чем тот удел, который он получает. Не как лучше, а он лучше. Он не согласен с тем жребием, который ему выпал…

Д: И от этого очень сильно страдает, мучается.

М: А кроткий человек из-за этого совсем не изводится. И от этого некроткому становится еще хуже.

А: И так он, некроткий, в конце концов доводит себя до…

М: …до невроза.

А: Такой человек невротик уже потому, что он некроткий. Ему и не нужно доводить себя. Так что единственное, до чего ему осталось себя довести – это состояние полного исступления, переходящего в спазм хронического непринятия, то есть отчаяния. И получается, что кроткий – это тот, кто принимает смиренно себе в удел все, что Господь ему ни пропишет.

Д: А если человек всегда бедный, несчастный, на все жалуется, он кроткий или нет?

М, В: Раз жалуется – значит, не принимает.

Д: Значит, кроткий человек на самом деле должен быть спокойным и веселым.

А: Люди, забитые жизнью, кротостью не отличаются, это правда. Обида и унижение, как правило, порождают гордыню. Они начинают самоутверждаться за счет других. Я встречал людей, использующих оскорбления и унижения в качестве терапевтических приемов. Они искренне считают себя Мастерами и уверены, что очень хорошо помогают людям.

Д: Они, видимо, не очень озабочены результатом такой помощи: выплывешь – хорошо, а не выплывешь – туда тебе и дорога.

А: Хуан-бо тоже вел себя так с Линь-цзи. Вспомните историю просветления Линь-цзи7 – когда он приходит к Хуан-бо, а тот бьет его палкой.

М: Но ведь наставник не дал Линь-цзи уйти из монастыря, когда тот принял такое решение.

А: Ну, как «не дал»? Ему никто не препятствовал. Старший монах посоветовал сходить и попрощаться с наставником. Пойти и попрощаться, после того, как тебя три раза ударили палкой…

В: …тут немалая кротость нужна.

А: Другой бы не пошел. И я уверен – среди монахов было немало тех, кто не мог так смириться. И они уходили, кляня себя и все на свете за то, что связались с этим дурацким чань, а заодно и всех этих поголовно сумасшедших чаньских монахов. В Китае такое мнение бытовало и было очень распространенным. А поскольку душевнобольных среди монахов действительно было немало – люди просто не выдерживали суровости методов обучения – то это мнение подпитывалось реальными фактами.

Д: А где же грань между кротостью и мазохизмом? Как ее определить?

А: Интересный вопрос. Я думаю, что если чаньский наставник видел перед собой человека, склонного именно к мазохизму, то, будучи просветленным, он к нему таких методов не применял. В чань к разным людям применялись разные методы обучения. Например, отрицание интеллекта, преуменьшение его значения, пренебрежение им встречалось только в определенных случаях – например, при работе с очень образованными и высокоинтеллектуальными людьми, которым привычка к концептуализации мешала. Во всех остальных случаях развитие интеллекта никак не пресекалось, а наоборот, поощрялось. С другой стороны, если кто-либо из наставников применял суровые методы без всякого основания, он считался лже-наставником. Есть притча про Наньцюаня, когда он пришел к такому лже-наставнику, у которого было пятьсот монахов в учениках. Наньцюань хотел его испытать, так как прослышал о его необычайной суровости. Он быстро подошел к нему и крикнул «Кхэ!»* Наставник же растерялся и не смог ответить. Тем самым он проявил себя как лже-наставник, ибо оказалось, что он не справился с теми требованиями, которые предъявлял своим ученикам. И в тот же день все пятьсот учеников его покинули.

Забегая немного вперед, все же скажу, что разница между кроткими и мазохистами заключается в том, что мазохисты при кажущемся смирении продолжают оставаться эгоцентрично сосредоточенными на себе, а вот кроткие…

Кто же такие кроткие и почему именно они наследуют землю? Давайте для начала поставим вопрос так: почему именно землю? Ответ на вопрос находим немного дальше: глава 6, стих 9—10: «Молитесь же так: Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе». «Да будет воля Твоя и на земле, как на небе» – что эти слова означают?

Итак, первое: «да приидет Царствие Твое». Значит, Царствие Твое идет. Оно уже в пути. Оно идет и «да приидет». Но оно уже в пути. Куда и как оно идет и откуда оно идет?

«Да будет воля Твоя и на земле, как на небе». Значит, воля Господа на небе абсолютна, ибо небо – Его дом. Небо в метафизическом смысле – мир горний, мир духовный – полностью пронизано Божьей волей. А на земле что с волей Божьей происходит?

Д: Грешные мы. Не хотим мы эту волю принять и всяко ее коверкаем.

А: Да. Вот идет это Царствие, и оно встречает препоны.

У: Что про нас говорить, когда сам Христос в какой-то момент в Гефсиманском саду…

А: «…да минует Меня чаша сия» (Мф. 26.39). Был какой-то краткий миг, и то неизвестно, колебание это было или что-то другое. Может быть, Он желал, чтобы эта чаша Его миновала по какой-то более высокой причине. А ведь эта чаша, испитая Христом, означала не только то, что Он выполняет свою миссию и спасает человечество, но и то, что иудеи отпадают от Божьей воли, нарушают ее. Он же искупает нарушение Божьей воли предаванием себя на крест.

М: Берет на себя человеческие грехи.

А: Да. Считается, что Христос, отдав себя на распятие, искупил все человеческие грехи, природу человеческую в принципе. Вы не задумывались над тем, какой в этом заключен гигантский парадокс? Как же Он ее искупил, если Он – нельзя, конечно, сказать, что спровоцировал, но… ну, да, наверное, по сути так и есть… – спровоцировал такую мощную волну самой низкой страсти в толпе – страсти к убийству; если своим присутствием, своей фигурой Он вызвал в иудеях жажду неправедного убийства праведного человека; если благодаря тому, что на землю пришел человек такой величайшей святости, духовности (Сын Божий!), иудеи отдали на крест, на крестные муки человека непостижимой высоты духа, невиданной чистоты, какого раньше и не было на земле? А стало быть, и греха такого раньше они на душу взять не могли. «Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха; а теперь не имеют извинения во грехе своем». (Иоан. 15.22) А ведь чем более свято существо, которое мы обижаем, а тем более хотим его смерти, тем больший грех мы совершаем – это положение одинаково для всех религий. В ад попадает тот, кто только захотел причинить вред Бодхисаттве*.

Д: Это не Его забота.

А: А каким образом Он грехи искупил? Что значит: «не Его забота»?

Д: Каждый о своей душе сам должен думать.

А: Но Он пришел, чтобы спасти в том числе и их души. Каким образом Христос, отдав себя на распятие, искупил грехи всего человечества. Подчеркиваю – всего.

Д: Уже совершенные?

А: И те которые будут совершаться. Человечества как вида биологического, как homo sapiens.

Д: Отдав одного себя?

А: Да. Отдав одного себя. Представляете?

М: Грешные люди после смерти попадают в ад, и у них как при этой жизни, так и после смерти нет возможности очиститься от своих грехов то есть перейти в Царство Божие. Ты сказал, что люди не могут это сделать потому что если не происходит полнейшей капитуляции, они остаются в вечных кругах ада8. Он показал, что есть возможность обрести Царство Божие и для тех, кто жив, и для тех, кто умер.

А: Да, все это практически верно. Почему Христос спас мир, взойдя на крест? Что произошло с метафизической точки зрения? А произошло вот что. До появления Христа на земле метафизическая ситуация была следующая: Господь и высшие силы духовные были где-то там (в иудаизме и сейчас так), а люди – стадо человеческое – были здесь, погрязшие в грехах, и ничто их из этого мрака вытащить было не в состоянии. До Христа Господь использовал все средства: приходили мессии, пророки, передавали волю Божью. Господь всячески объяснял и обосновывал свою волю: где словом, где чудом, где карой, где манной небесной, где огнем, сходящим с небес и попаляющим нечистоту, где волнами, расходящимися и пропускающими племя иудейское, бегущее из Египта. Вот требовали евреи чудес от Христа – почему же Он их не показывал? Да потому что было показано сверх всякой меры! Ничто не сработало. На какое-то время – а-ах! – а потом опять все возвращалось в тот же мрак, ничтожество и убожество.

Д: Когда Бог где-то там, это чистый материализм получается.

А: Да. В этом смысле иудаизм глубоко материалистичен в своей основе. Ты правильно разгадала его суть, Даша. И что дальше? Получается такая картина: Господь испробовал все средства, но народ настолько погряз в своей низости, что его оттуда не было никакой возможности вытащить. Оставался один-единственный способ. Какой? Каким Он уже однажды поступил с Содомом и Гоморрой. Помните разговор Господа с Авраамом? Когда Господь говорит, что хочет уничтожить город, в котором собрались одни грешники.

И подошел Авраам, и сказал: неужели ты погубишь праведного с нечестивым?

Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты погубишь, и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников в нем?…

Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу все место сие.…

Авраам продолжал говорить с Ним, и сказал: может быть, найдется там сорок. Он сказал: не сделаю того и ради сорока.…

И сказал Авраам: … может быть, найдется там тридцать. Он сказал: не сделаю, если найдется там тридцать.

Авраам сказал: … может быть, найдется там двадцать? Он сказал: не истреблю ради двадцати.

Авраам сказал: … может быть, найдется там десять? Он сказал: не истреблю ради десяти. (Быт. 18.24–32)

Вот как интересно получается. Без человека так хорошо было бы на планете. Жила бы себе планета, шумели бы леса, зверья было бы навалом, вода была бы чистейшая, я уж не говорю про воздух. И ради чего нас Господь терпит? Чтобы мы все испоганили? Чтобы развели всюду гнусность и мерзость, наблюдаемые повсеместно, куда только ни бросишь взгляд? Конечно, ради этого Он нас терпеть бы точно не стал. Значит, было сделано, сотворено что-то очень большое, ради чего высшие силы согласились нас терпеть вместе со всей нашей низостью и ее последствиями. Так чем же было это «что-то»? А было оно величайшей тайной воплощения Бога в человека, величайшим таинством Вселенной, когда-либо происходившим в этом мире. Сам Бог взял и воплотился в человека. Если однажды вам откроется подлинный смысл этих слов, у вас мурашки по коже побегут.

Что произошло после того, как Дух Святой снизошел на Деву Марию? Без понимания уникальности этого события, его беспрецедентности нам невозможно будет понять христианскую культуру в принципе. Когда Бог Святой Дух в виде голубя снизошел на Марию и она от него зачала и понесла, то произошло следующее: не просто некая душа воплотилась в чреве женщины – а прямо из глубин, из самых недр Космоса (того Космоса, который из века в век противостоял всей грязи, всей пошлости – всему, что человек отрицал в себе и в других, и тем самым отторгал Господа, отделяя себя от Света), из этого самого Света вышел луч и спустился прямо в чрево простой смертной женщины и внутри ее чрева начал свой путь: начал развиваться и потом родился ребенок. Это очень глубокий символ, часто изображаемый на иконах. И когда Он родился, то Он родился в той идеальной чистоте, в какой Господь хотел бы видеть всех людей. Мотивы подражания Христу, следования Христу очень распространены в христианстве именно по этой причине.

Но что потом произошло с этой чистотой? Она естественным образом вступила в конфликт с грязью. Впрочем, по сути все как раз наоборот: грязь вступила с чистотой в конфликт, потому что не могла ее вынести, потому что эта первозданная чистота самим фактом своего присутствия среди людей уже ее обличала. Если вдуматься, это и есть главная причина, по которой иудеи предали Христа на распятие: грязь, разлившаяся среди человеков и прочно утвердившаяся в них, не желала терпеть рядом с собой такую чистоту, которая обличала ее самим фактом своего существования. Есть авторы, которые утверждают, что нетерпимость иудеев к Христу сохранилась до сегодняшнего дня.

У: А в чем суть-то этой ненависти?

А: Ее очень трудно понять. Она носит иррациональный характер. Ортодоксальные иудеи говорят, что Христос – сын проститутки и римского легионера, говорят еще что-то в этом роде, но все это пошло, грязно и неубедительно…

Д: Это политика.

А: Да, это чистая политика. Но вернемся к нашему размышлению. Итак, появляется человек, который учит Истине, глаголет Истину, ведет себя, как настоящий чаньский наставник. Я читал, о том, что чаньские наставники очень любят Новый Завет. Им нравятся деяния Христа, они говорят, что это настоящие чаньские деяния, что Христос был просветленным, что Он обладал всеми качествами чаньского наставника. Зарождение христианства – это первый век нашей эры, а чань оформился в начале шестого. Это к вопросу о том, кто кого опережал – Запад Восток или Восток Запад.

Д: Наверное, не случайно Он и появился среди иудеев, потому что там было хуже, чем где-либо?

А: Я так не думаю. Были разные места.

Д: Получается, что до Христа все высшие, да и низшие, силы были снаружи, и у язычников…?

А: Все-таки я бы был более осторожен и говорил о течении иудейской религии.

Д: А как было у язычников?

А: А кто такие язычники, Даша? Язычники настолько отличаются друг от друга, и боги у них такие разные.

Д: Саш, но чтобы поместить Господа внутрь себя, требуется все-таки определенный уровень.

А: Даша, ты не совсем правильно понимаешь мои слова. Это не рассказ о том, что в принципе происходило на земле. Речь идет о восприятии происходившего с точки зрения христианской культуры.

Д: Как же ее можно рассматривать в отрыве от остального?

А: Сначала ее надо рассмотреть в ее целостности. А чтобы это сделать, необходимо рассмотреть ее именно в отрыве, то есть отдельно. И лишь потом, когда этот этап будет пройден, мы сможем рассмотреть ее не в отрыве. Это диалектика: хочешь какую-то мысль сопоставить с другой мыслью, сначала проследи ее полное логическое развитие и только потом диалектически сочетай ее с другой мыслью.

Итак, свет столкнулся с тьмою. Грязь столкнулась с чистотой. И оказалось, что грязь гораздо более нетерпима к чистоте, чем чистота к грязи. Оказалось, что не чистота грязи не выносит, как нам всегда внушали, а наоборот – грязь не терпит чистоту. А чистота грязь очень даже терпит: в силу своей кротости, в силу того, что она знает о своей первичности – статусе более высоком по определению, онтологически, сущностно, от Бога. Это грязи надо что-то доказывать, а чистоте ничего не нужно доказывать. По крайней мере, для себя.

И вот грязь решила с чистотой расправиться. Просто чтобы убрать беспокоящий фактор. И все грязь рассчитала правильно, все сделала правильно. Все, кроме одного: она позабыла о самом главном, о самом важном. Она забыла о том, что в фигуре, против которой она ополчилась, – фигуре Христа – Божественное и человеческое слились нераздельно, заключив между собой Завет на веки вечные. Что получилось благодаря этому? Обратите внимание: именно здесь находится вся суть, весь корень христианства. Как свет и чистота «переиграли» тьму и грязь с помощью заключения Завета? Когда Завет уже был заключен, стало совершенно неважно, что будет с фигурой Христа – расправятся с ним или нет… Существовал ли такой вариант развития событий в реальности, в котором Христа миновала бы чаша распятия? Если да, то что бы было в этом случае? Не знаю. История не знает сослагательных наклонений. Стало ли бы христианство мировой религией, если бы Христа не распяли и Он дожил бы до преклонных лет? Думаю, что стало бы.

У: Даже без Воскресения?

А: Неизвестно, что было бы потом.

Д: Христианство уже пробивалось. В Древнем Египте…

А: Что там Древний Египет… В самом иудаизме христианства очень много. Любой иудей, взглянув на христианские заповеди, найдет в них много общего со своими взглядами. Да и христианин, столкнувшись с иудейской мыслью, скорее всего не отличит ее от христианской (если только оба заранее не будут знать о ее источнике). Одно выходило из другого. На этот счет есть много исследований. Но я сейчас излагаю главную мифологемную концепцию христианства: то, что оно вообще сделало в сознании людей, что оно принесло в языческую ойкумену, когда уже сложились Евангелия и когда христианская мысль начала подбирать под себя все нехристианское, что было вокруг.

Так вот: что произошло в результате слияния человеческого и Божественного начал в фигуре Христа? Произошло следующее. Теперь тьма, разлитая и укоренившаяся в людях – тупость, жадность, ненависть, страх – все то, что противостояло Божественному – в своих попытках противостоять Божественности Христа, не могла не противостоять также Его земному началу, ведь Он был Сын Человеческий. А противостоя его человечности, она никак не могла не противостоять его Божественности, ведь Он был также и Сыном Божьим. В этом факте и заключено главное средство, с помощью которого была достигнута цель. Какая? Искупление Христом человеческих грехов актом своего распятия. Тьма не потерпела света, она решила его исторгнуть из себя, но в этом страстном и нетерпеливом желании она как-то не успела сообразить, чем это для нее чревато. Есть даже апокрифы, где об этом говорится: например, о брани между адом и дьяволом по этому поводу, где ад обвиняет дьявола9. Что же наделал дьявол? А вот что: исторгнув Божественный свет из среды человеческой руками иудеев, он, не учтя того, что этот свет уже был полностью соединен с человеческой природой в фигуре Христа, сделал конфликт между людьми именно конфликтом внутри человеков. Это перестало быть конфликтом между человеческим стадом, с одной стороны, и Божественным светом, с другой. Получилось так, что плохие люди взяли и сделали плохо хорошему человеку. Но – что важно: они сделали плохо именно человеку. И Он именно своим человеческим началом пострадал на кресте, принял это зло на себя.

Господь, сидящий на небесах, на престоле, никак не может пострадать от того, что люди натворили там, внизу. Он может на них прогневаться, наказать их, как следует, но пострадать сам лично Он не может. По крайней мере, в человеческом понимании этого слова. Иное дело, когда Господь становится человеком. Когда читаешь Евангелие, складывается удивительное ощущение: как будто какой-то космический посланец пришел сюда, который человеком по своей природе, по своей сути не является, но Он пришел из космоса именно как посланник, и здесь, обретаясь среди людей, Он смог их полюбить. Господь уже не просто требовал от людей послушания, Он их именно полюбил. Полюбил через свое воплощение во Христе. Итак, самое главное в том, что произошло – это предание Христа на распятие в Его человеческом облике, в Его человеческом теле. Чем было предание Христа на казнь? В этом акте сконцентрировалось все зло. В Евангелии это хорошо отражено в едином порыве иудеев: «И отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27.25). Эти строки были главным аргументом, на который опирались церкви – раньше католическая, теперь только православная, – называя иудеев христопродавцами и противопоставляя тем самым иудаизм христианству. Все темное, что в исступленном сатанинском экстазе выплеснуло свою ненависть на Христа, ополчилось не на некий абстрактный свет, не на изображение Господа, не на Заветы Его, а именно на конкретного человека, которого они захотели распять; и поскольку все это происходило внутри человечества, то один из людей (вот что сотворило соединение человеческого и Божественного!) – не Бог, а один из людей – взял на себя грехи всех остальных. И теперь если Господь – представим себе – захочет человечество наказать за все непотребства, стерев его с лица земли, то Христос встанет и скажет: «Как же так, Отче наш? Один же человек был, который сохранил эту чистоту и все на себя принял!»

Д: Так ведь Господь не меньше, чем ради десяти готов был простить…

А: Ты соотноси количество с качеством. Христос, я думаю, один не меньше сотни праведников стоил, а Авраам свой обратный отсчет только с пятидесяти начал.

Д: Так ведь это сам Бог и был? Сам Бог воплотился и искупил.

А: Да, воплотился и искупил всю нашу глупость, темноту и невежество, всю нашу глубокую бессознательность.

Д: А что мы тогда, если мы не есть Бог?

А: Здесь надо человечество рассматривать как некое единое целое. Что значит – «что мы тогда, если не Бог»?

Д: Ведь все, что Бог создал, это Он и есть.

А: Ну, нет. Как это: «Все, что Бог создал, это Он и есть»? Бог и Люцифера создал.

Д: Значит, и он Его часть.

А: Нет, все-таки Бог не часть Люцифера.

Д: Нет, наоборот.

А: Ну, если наоборот, то может быть. Только, видишь ли, это та часть, которая в своем свободном волеизъявлении от чести быть Его частью отпала, захотела быть чем-то самостоятельным.

Д: Но у нее же это не получилось?

А: Считают, что получилось. Не быть Его частью ему, конечно, не удалось. Но у него получилось другое: он был одной Его частью, а стал совсем другой. И вовсе не той, какой он рассчитывал стать.

Д: Значит, нет никакой свободы у него?

А: Не стало. Была, да сплыла. Давайте продолжим. Что получилось? Христос не просто обличил тьму, рассеянную в человеках; самый главный дар, на который было направлено снисхождение Духа Святого, и самое важное, что Он сделал (Христос по большей части воевал ведь не с людьми), было направлено на нижние слои мироздания. Он, если можно так выразиться, их «переиграл». И вся Его земная жизнь была посвящена по большому счету именно этому. Как Он это сделал? Благодаря соединению Божественного и человеческого начал Христос смог попасть туда, куда до этого Господь проникнуть не мог. Это очень интересный момент. Есть такая фраза: «Бог не ведает зла». Слово «не ведает» здесь не означает, что Он ничего о нем не знает.

В: Не причастен?

А: Да, не причастен. Зло от Него не исходит.

Д: Вот ты сказал, что Христос попал туда, куда Бог не мог проникнуть. Но как Бог не мог куда-то проникнуть, если Им проникнуто все, Саш? Я ничего не понимаю.

А: Он пронизывает все, а вот Им проникнуто далеко не все.

Д: Почему же Он не может куда-то проникнуть, если Он пронизывает все?

А: Брахма пребывает во всем, но не все пребывает в Брахме. У человека, который хочет покончить жизнь самоубийством, мысли чернее ночи. А где Господь, там свет, ясность и понимание. Почему Он не проникнет в мысли этого человека? Почему дает ему возможность совершить тяжкий грех?

Д: Он уже наделил его свободой воли.

А: И…? Вмешиваться Он уже не может.

Д: Сам себя ограничил. Получается, Господь намного честнее, чем все мы. Мы дали слово – взяли. А Он свое обратно не берет.

А: Господь, будучи светом, не имел права вторгнуться в то царство тьмы, которое суммой своих свободных, но отвернувшихся от Него воль создали те или иные существа, (потому что ими могут быть не только люди, но и духи) – царство, называемое адом, или преисподней. Оно было создано как тьма, которая есть свободно изъявленное отрицание света, и поэтому свету туда проникать было нельзя – именно по этому принципу свободы воли. Эта тьма не была чем-то пассивным, как, например, физическая тьма (вы стоите в комнате – темно, нет света; внесешь фонарик – будет свет): она стала началом духовно активным. Ад, преисподняя стремились завлечь в себя как можно больше душ. И именно против этой активности трансцендентного по отношению к человеческому мира, именно против нее был направлен по большому счету приход Христа на землю. Хотя Он воплотился на земле, ходил по земле и имел плоть человека, на самом деле Он воевал в других мирах и с другими мирами – более могущественными, чем жалкий синодик с его жалкими первосвященниками.

Д: Они очень подпитывали нижние миры.

А: Это нижние миры их подпитывали, Даша, а не наоборот. Они были просто пешками, марионетками в большой игре.

Д: Но они же дали свое свободное согласие на это?

А: Насчет свободного согласия – вопрос очень сложный и неоднозначный.

Д: Но у каждого есть выбор.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.