Глава I. Притча об Асанге

Глава I. Притча об Асанге

Узнал Асанга, что для того, чтобы добиться явления Майтрейи, необходимо созерцать его тантрическим способом. Найдя себе соответствующего учителя и получив от него посвящение, Асанга ушел в пещеру для практики. Первые три года он строго придерживался тантристской методики и сочетал непрерывное созерцание с чтением мантр. Но никакого успеха так и не добился, ему не удалось увидеть Майтрейю даже во сне. Пав духом, Асанга бросил свое затворничество, и пошел скитаться по миру.

И вот однажды ему встретился старик, старательно вяжущий рыбацкую сеть на берегу давно высохшей реки.

– Чем это вы занимаетесь? – спросил Асанга с удивлением.

– Вяжу сеть для ловли рыбы, – ответил старик.

– Но где же здесь вода, в которой водилась бы рыба?

Указав на высохшую реку, старик сказал:

– В будущем по этому руслу потечет вода, и в ней заведется рыба.

Асанга задумался, и пришел к выводу, что, если даже простой смертный, надеясь на почти несбыточное, упорно продолжает свое дело, то нехорошо ему, возжелавшему узреть Майтрейю, так легко отступать от своей цели. С такими мыслями Асанга вновь вернулся в свою пещеру.

Но прошло еще три года, а Майтрейя по-прежнему не являлся Асанге даже во сне. Вновь он отчаялся и покинул пещеру. На этот раз дорога привела его к заброшенной каменоломне, где сидел какой-то человек и упорно тер один большой кусок камня о другой.

– Что вы делаете? – спросил Асанга.

– Я хороший знаток драгоценных камней, особенно алмазов, – объяснил человек. – У этой глыбы, что я держу в руках, есть тонкие белые жилки, которые, как лучи, сходятся в центре. Это верный признак того, что внутри этой глыбы есть прекрасный алмаз. Но если я попытаюсь разбить глыбу, то рискую разбить вместе с ней и алмаз, поэтому путем трения моей глыбы о другой камень, я хочу добраться до алмаза, ничем не повредив ему. Когда я закончу свою работу, то стану весьма богатым человеком, но всякое богатство дается тяжелым трудом.

Асанга призадумался: «Этот человек не жалеет сил и времени ради собственного обогащения, а я так слаб в своих поисках руководства по всем путям, ведущим к нирване. Нет, нужно продолжать свою практику!» И он вновь вернулся в пещеру.

Прошло еще три года, но, как и прежде, Асанге не удавалось узреть Майтрейю даже во сне. «С целью лицезреть Майтрейю я практиковался должным образом целых девять лет, но ничего не добился. Верно, мне кармически не суждено, совершать в этой жизни задуманное», – решив так, Асанга вновь оставил свою пещеру, и отправился скитаться.

На этот раз дорогу ему преградила каменная терраса. Обратив внимание на капли воды, постоянно, с определенным интервалом капающие сверху в одно и то же место, отчего в камне образовалась ямка, Асанга воскликнул: «Сколько же времени и сколько капель понадобилось, чтоб появилось такое углубление! А я, желая лицезреть Будду Майтрейю, чтоб получить от него Учение, никак не достигаю желаемого исключительно из-за лени и недостатка упорства. Нет, я вернусь в пещеру и не прекращу практику созерцания, пока не увижу Майтрейю». Сказано – сделано. Асанга вновь вернулся к своей практике.

Прошло следующих три года, и вновь Асанга не чувствовал никакого результата. Вновь покинув пещеру, он пошел куда ноги понесли.

Теперь уже ничего не волновало Асангу. Ни о чем он не думал и ничего не желал, он не желал даже найти Майтрейю или достичь нирваны; ничто не трогало его. Пустота была в нем, и вокруг тоже была пустота.

Но тут внезапно Асанга наткнулся на лежащую у дороги больную собаку. Услышав, как жалобно та скулит, Асанга подошел поближе и увидел, что у собаки ранена задняя нога и в этой ране полно кишащих червей. Бедная собака беспомощно лизала рану и жалостно смотрела гнойными, слезящимися глазами. Асанга принялся разглядывать несчастное животное, размышляя, какую же помощь он может оказать ему. Но вдруг внутри него все будто бы перевернулось, и спокойные, рассудочные мысли, о том, как помочь собаке, сменились страстным стремлением спасти ее во что бы то ни стало. Нагнувшись, он тронул рану и тут же с той же безумной силой, что и собаку, пожалел червей. С каждым мгновением чувство сострадания охватывало Асангу все сильнее, до тех пор, пока оно не овладело всем его существом – от кончиков волос до кончиков пальцев. В нем уже не существовало ничего, кроме желания спасти и собаку, и червей. Бессознательно выхватив нож, Асанга раскроил себе ногу и бережно принялся вытаскивать червей из собачьей раны, осторожно перенося их на свою окровавленную ногу. Как только последний червь присосался к его ране, собака, вспыхнув радугой, преобразилась в Майтрейю, именно в том его виде, какой представлял себе Асанга все эти двенадцать лет медитации.

В изумлении пав на колени, Асанга воскликнул:

– Для того ли я созерцал двенадцать мучительных лет, чтобы увидеть тебя в облике раненой собаки?!!

– Все материальные идеи первоначально возникают из пустоты и лишь благодаря созидательной силе земли и воды объединяются между собой и становятся материальными объектами, – ответил Майтрейя. – Материальные объекты с их различными качествами: красотой или безобразием, полезностью или бесполезностью являются иллюзиями чувств. Эти иллюзии-чувства остаются с человеком до тех пор, пока он не достигнет просветления. С просветлением спадает завеса иллюзий, и человек становится способен познать подлинную природу вещей. Лишь тогда он способен лицезреть Будду. Ты, Асанга, лишь сейчас снял эту завесу иллюзий благодаря возникновению в тебе сострадания бодхисаттвы. И лишь теперь ты смог увидеть меня. А ведь я находился рядом с тобой с самого начала, как только ты сел лицезреть меня. И старик, вяжущий сеть, – это был я, и человек в каменоломне, и капли воды, долбящие камень. Все это был я. Но что делать? Грешные люди верят в иллюзию, как в истину, и не верят словам Будды49.

А: Эту притчу можно использовать как ключ к пониманию христианства и мистерии, описанной в Евангелии, как код, с помощью которого эта мистерия может быть раскрыта во всей ее мистической глубине. Здесь нет рассудочной кальки. Эти тексты имеют общую глубинную реальность, и соответственно, символическую наполненность, но не имеют пошаговой рассудочной соотнесенности каждого элемента одной истории с каждым элементом другой.

Начнем с того, что эта притча напрямую раскрывает то, о чем умалчивается в христианстве. Я имею в виду туманные намеки на высшую реальность, выражаемые хорошо нам известными словами «Господь попустил», или, допустим, «Господь судил тому, чтобы так случилось», и тому подобными выражениями. «Попущение». Что скрыто за этим словом? Что под ним подразумевается такого, чего само христианство не видит и не хочет принимать? В притче об Асанге собака преобразилась, засияла радугой и превратилась в Будду Майтрейю. Зададимся вопросом: а возможно ли преображение беса, соблазняющего бедного христианина? Может ли он, бес, засиять всеми цветами и превратиться в ангела небесного? Не притвориться, а именно пре-твориться – преобразиться по-настоящему?

Создается впечатление, что христианство само не хочет себя понимать, не хочет (или не может) идти до конца в преодолении дуальности в себе самом, прикровенно, не явно, но постоянно за нее цепляясь.

М: Преображение в ангела в христианстве вообще невозможно.

А: Преображение беса – да. Именно поэтому дуальность до конца так и не преодолевается – никогда. Частично она как бы преодолевается, потому что сделать бесов совсем неподконтрольными – это поставить под вопрос всемогущество Господа. Если же полностью подчинить их Божьей воле, то тогда встанет вопрос о добре и зле – и его надо как-то решать: откуда берется зло, если все в воле Божьей?

В: Получается Божья воля, которая «допускает».

А: На вопрос, почему Бог «допускает» искушения, христианство еще может ответить: чтобы испытать, закалить, очистить душу, чтобы пропустить ее через горнило страстей, страданий и попущений и таким образом подготовить ее к восприятию более возвышенному, то есть увеличить количество добра в конечном счете. Как говорит Гете устами Мефистофеля: «Я часть той силы, что вечно хочет зла, но вечно вынуждена творить добро». Чего православие таким образом себя лишает и зачем ему это надо? Понять это наилучшим образом нам как раз и поможет притча об Асанге.

Итак, Асанга удалился в пещеру, медитировал четыре раза по три года для того, чтобы увидеть Майтрейю.

М: Что собой представляет желание увидеть Майтрейю?

А: Майтрейя – это Будда грядущего. Увидеть Майтрейю – значит просветлиться, встретиться с Истиной, с абсолютной реальностью, символом которой является Майтрейя. В этой притче нет ни одного лишнего элемента, и все стоит на своих местах, начиная от Асанги и заканчивая червями. Нам нужно понять, каким образом, высшая реальность в лице Майтрейи взаимодействует с Асангой. Асанга пытался установить с ним контакт, но у него это долго не получалось, Майтрейя же взаимодействовал с Асангой все время и пробивался к нему сквозь пелену его невежества и иллюзий.

Обратите внимание на то, как Майтрейя постоянно понемногу поправлял вектор устремлений Асанги через характерные черты тех явлений, в образах которых он представал перед ним. Каждый раз это было не просто указание: возвращайся в свою пещеру и делай то же, что делал прежде, – одновременно ему передавалось понимание того, что нужно изменить внутри самого себя, чтобы продвинуться в практике.

В: Через что Майтрейя к нему пробивался? Через двойственность?

А: Да, через двойственность. Но важно раскрыть это так, чтобы слова наполнились пониманием. Мы же все пробиваемся через двойственность.

В: Майтрейя являлся ему во всем. Асанга просто не мог его увидеть.

А: Но, тем не менее, его уроки он воспринимал. Через что Майтрейя к нему пробивался? Через что пробился? Через что не мог пробиться? Видите, сразу три вопроса. Можно сказать, что ответы на них похожие, но не одинаковые. Ведь не являлся Майтрейя вначале, ведь сидел Асанга три года, медитировал – но ничего не происходило. Он отчаялся. И пошел бродить по миру.

М: Расскажи, пожалуйста, о тантрической медитации. Я ничего о ней не знаю.

А: Данная медитация не имеет отношения к индийской Тантре. Для понимания сути притчи нам будет достаточно знать, что здесь тантрической медитацией называется работа по визуализациии образа какого-либо существа. Это преодоление ментального шума через визуализацию. О такого рода тантрической медитации больше всего написано у Дэви Неел в книге «Посвящения и посвященные в Тибете». Считается, что наставления по тантрической медитации должны передаваться устно от учителя ученику для того, чтобы избежать ошибок во время практики. Учитель взаимодействует с сознанием конкретного ученика, и, через интонации, подбор фраз, слов, и, самое главное, обратную связь, воздействует на сознание ученика именно таким образом, который необходим данному конкретному сознанию. Это индивидуальная работа, в ходе которой учитель контролирует все происходящие процессы и убеждается в том, что практика проходит правильно, без ошибок.

У Деви Неел есть описание такой работы. Некоторое количество учеников под руководством своего учителя визуализируют Йидама (божество). Часть из них – те, у кого визуализация не поучается – отсеиваются на первой стадии, остаются те, кому визуализация удалась. Они сидят в полной темноте, в их пещеры не должно проникать ни одного лучика света. Еду им подают через крохотные отверстия. В ходе практики Йидам должен начать двигаться, разговаривать с адептом. Те, у кого он остается неподвижным, тоже отсеиваются. Потом нужно выйти из пещеры так, чтобы этот Йидам под лучами света не растаял. У кого-то получается, у кого-то – нет; еще один отсев. Затем Йидам должен стать постоянным спутником и другом ученика и везде его сопровождать. Ученик должен его все время видеть, как реальную вещь. В конце концов, остается горстка наиболее продвинутых и способных учеников, которым удается и это. И учитель им говорит: «Я вас поздравляю, вы закончили свое обучение» – и отсылает их. И вот среди них всех – очень редко, но все-таки иногда – находится один, который приходит к учителю и решается высказать ему страшную догадку: «Учитель, я боюсь ошибиться и боюсь вашего гнева, но мне нужно выговориться. А вдруг этот Йидам на самом деле иллюзорен? Вдруг это всего лишь иллюзия моего воображения?» И учитель говорит ему: «Вот, наконец, я могу тебя поздравить: ты – единственный из всех соучеников, кто добрался до окончательной истины». А всем остальным о ней никто даже не думает сообщать – идите, живите себе со своим Йидамом до конца дней своих. Это Восток, у них впереди – вечность, позади – вечность, и им дела нет до того, что с человеком происходит где-то посередине. «Да, – говорит учитель, – твой Йидам – это всего лишь иллюзия, как, впрочем, и весь окружающий тебя мир. И ты, наконец, понял эту истину». И его Йидам растворяется в сиянии вместе со всем окружающим миром, и он снова видит все то же самое, но уже совершенно иначе, чем в начале своего обучения.

У Асанги история несколько иная. Ему в действительности явился сам Майтрейя. Но, тем не менее, первые три года ничего не получалось. Асанга оставил свои попытки и пошел странствовать по миру.

У: Мне кажется, что первое явление связано с указанием на недостаточность веры. Меня поразила уверенность этого старика. Асанга, увидев его, понимает, что это то, чего ему не хватало.

А: Да, старик вяжет сеть, глядя на высохшее русло реки. Попробуйте воспринять всю парадоксальную глубину этого образа. Здесь нет ни одного лишнего слова. Включая и то, что именно старик плетет сеть. Старик – человек, умудренный опытом. Ты правильно увидела этот образ, Уля. Это, действительно, именно момент веры. А рыба – символ веры, но уже в христианстве. Каким образом здесь рассматривается вера? Вспомним слова из «Символа веры»: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века». Вот очень интересное слово «чаю». Здесь нет слова «надеюсь».

М: А «отчаяние» – отсюда же? Чаю, чаяние – это отсюда.

А: Да. Это, видимо, значит отвержение «чаяния». Чем отличается слово «чаю» от слова «верую»? «Чаю» – это «верую», но не просто так, а – с радостью и надеждой. Здесь вера сочетается с особым отношением.

В: Любая вера сочетается с каким-то отношением.

А: Да, но эти отношения могут быть самыми разными вплоть до полярно противоположных. Как говорят батюшки, бесы тоже веруют. Веруют и трепещут. Кому, как не бесам знать, что Бог есть. Нам они могут внушать всякие мысли на этот счет, но сами-то они точно знают. Вот что поразительно.

М: Так они не веруют, они знают.

А: И веруют тоже, но не так, как надо. Кроме того, есть вещи, в которые они, действительно, не веруют. Например – в возможность собственного раскаяния и прощения их Господом. Вот в это они не веруют. И отсутствие этой веры есть обратная сторона гордыни – именно демонической, именно бесовской. Гордыня и отчаяние в этом смысле и психологически, и метафизически идут рука об руку.

Почему в Бога Отца Вседержителя «верую», а здесь – «чаю»? Эта разница на метафизическом уровне имеет принципиальное значение. Единый Бог Отец Вседержитель был, есть и будет. А вот «воскресение из мертвых и жизнь будущего века» – это то, чего мы только «чаем», что только еще будет, но чего пока еще нет.

У: Получается, ожидание того, чего еще нет.

А: Вера в Отца – это вера в то, что уже есть, хотя мы не можем это потрогать или понюхать. Но мы веруем в Него, в то, что Он есть, и что Он превыше всего остального, что можно потрогать и понюхать. Почувствуйте разницу между «верой» и «чаянием». В чаянии тоже есть вера. А есть ли в вере чаяние? Думаю, что есть.

В.: Чаяние чего? Встречи с Господом?

А: Да. Вернемся к старику. Для чего нам понимание разницы между «верой» и «чаянием»? Это момент отношения к тому, чем мы занимаемся. Три года – это много или мало? Асанга решил, что много. А на самом деле – все зависит от отношения. Два волоса – это много или мало? На голове – мало, а в супе – много. Все очень относительно. Каким образом старик помог Асанге?

М: Показал ему, как он относится к своей тантрической медитации.

А: И помог ему это отношение изменить. Сначала – увидеть, а затем – изменить. Очень интересно: Майтрейя три раза помогает Асанге изменить отношение, так сказать, к срокам. А если говорить по сути, то – работает с его, по-православному выражаясь, маловерием. Первый раз появление Майтрейи в образе старика работает с установками Асанги именно на обретаемый плод, то есть на его чаяние.

Каким образом старик поменял отношение Асанги к тому, что он делал, чем он занимался? Если смотреть внимательно и углубляться в смысл символа, символ сам будет раскрываться вам навстречу. Старик вяжет сеть, которая пригодится только в будущем. Следовательно, эта сеть не связана с непосредственным результатом, непосредственной реализацией.

М: «…Если даже простой смертный, надеясь на почти несбыточное…» Не понятно, будет ли результат, доживет ли старик, сможет ли он ловить – про будущее ничего нельзя сказать, но он верит в это будущее.

А: Рита, твои слова прекрасно дополняют то, о чем я говорю. Неизвестно также, когда наполнится водой река, если вообще наполнится, это только усиливает символ, увеличивает расстояние между сетью и уловом. Старик делает нечто, не имеющее непосредственного отношения к результату.

М: Да, сам результат под сомнением. Во втором случае, когда он встретил каменщика, результат уже более понятен: для его достижения нужно много времени и усилий, но результат точно будет. А в третьем случае, когда он увидел, как вода выдолбила ямку – результат уже налицо.

А: Замечательно. Ты уловила самую потаенную тенденцию эволюции этих образов. То, что сказала Маргарита, очень глубоко, поверьте.

У: Насчет параллели между чаянием и верой: мне кажется, что у старика как раз вера, а чаяние присуще больше Асанге. Потому что у старика такая незыблемость этой веры чувствуется, а у Асанги – ожидание и надежда. И старик явился Асанге для того, чтобы его чаяние переросло в веру. И восприми Асанга эту веру в полной мере в тот момент, остальных лет медитации не потребовалось бы.

В: Все-таки вера – это больше, чем чаяние.

А: Ни вера не больше чаяния, ни чаяние не больше веры. Просто в чаянии акцент ставится на радостное ожидание того, что должно произойти, а в вере – на незыблемое отсутствие сомнений и колебаний. Однако это два взаимопроникающих понятия, и в вере присутствует элемент чаяния грядущей радости, и в чаянии – элемент незыблемости веры. Чем меньше ее зыбкости, тем больше ее сила, про нее так и говорят: сила веры. А сомнения и колебания – это то, что ослабляет как веру, так и чаяние, так же как и отсутствие надежды уничтожает как чаяние, так и веру, без разницы.

Смотрите, что таким образом происходит. Майтрейя дает знаки реализации Асанге, являясь ему каждый раз в разных обликах. В четвертый раз он явился ему не как знак, а как непосредственное испытание, пройдя которое Асанга, наконец, с ним встречается. Действительно, в первый раз Асанга встречается с тем, что весьма проблематично. Во второй раз – с тем, что почти наверняка есть. В третий раз – с тем, что уже реально существует, и, глядя на это, мы понимаем, что нам надо взять на вооружение стратегию падающих капель воды для того, чтобы достичь желаемого. В притче нет ничего случайного, все символы подобраны очень точно. В частности, алмаз, ваджра – символизирует нерушимое состояние просветленного ума. Алмаз – глубоко почитаемый в буддизме камень, являющийся символом сокровенной сути буддистского вероучения, символом несокрушимости. Однако человек в каменоломне, который трет один камень о другой, все-таки боится разрушить алмаз, находящийся в самой сердцевине каменной глыбы. И для того, чтобы извлечь его невредимым, неповрежденным, он являет Асанге поистине несокрушимую, алмазную твердость, и терпение своего духа. Он понимает, что на извлечение алмаза уйдут долгие годы. Здесь показана работа с эмоциями, со страстями, раздирающими нас. Как хочется отшвырнуть все, что не получается, или получается не сразу, все бросить и так далее. В 80-х годах исследователи-зоопсихологи провели эксперимент. Они умудрились донести до сознания обезьян, что за игрушка кубик Рубика, и что нужно с ней делать, чтобы правильно его собрать. Принцип-то обезьяны поняли, а вот на то, чтобы сделать, интеллекта не хватало. И там были такие бури. Они этот кубик и об стенку бросали, и топтали, и истерики закатывали – так им не нравилось, что у них что-то не получается.

У: Как я их понимаю…

А: Да, их понять можно, а человека, который за год, может быть, миллиметр со своей глыбы сточил, понять труднее.

И вот, наконец, переход между вторым и третьим уровнями – он крайне важен для понимания сокровенной сути всех буддистских практик. Вода, которая точит камень – она это делает уже без цели. Ей ничего не нужно: она не одержима не только алчными, а вообще никакими целеполаганиями. Весь процесс совершенно естествен, воду не волнует глубина ямки, она просто капает – и все. Истинная медитация именно такой и должна быть – как этот третий уровень. Истинная медитация – это сознание, уподобленное падающей воде: беспристрастное, безмятежное, не привязанное ни к цели, ни к результату, просто пребывающее в самом себе.

Следующий отрывок из этой же книги дает представление о таком состоянии сознания.

Девять равенств

– Все равно искренне ставшему на Путь – воздерживаться от мирского или нет.

– Все равно осознавшему сущностную природу разума – проводить медитативную практику, или нет.

– Все равно освободившемуся от привязанности к мирским благам – продолжать аскетически строгий образ жизни или нет.

– Все равно познавшему Истину – пребывает он в затворничестве или странствует в миру.

– Все равно овладевшему всецело своей психикой – пользуется он мирскими благами или нет.

– Все равно наполненному неизменным состраданием ко всем чувствующим – практикуется он в уединение или трудится на благо других в миру.

– Все равно обретшему полное, несокрушимое доверие к Учителю – пребывает он рядом с ним или нет.

– Все равно усвоившему полностью полученные учения, что его ждет, – добрая участь или невзгоды.

– Все равно отринувшему мирскую жизнь и углубленному в практическое познание духовных истин – соблюдает он общепринятые нормы поведения или нет.

И вот результат третьей ступени: «Теперь уже ничего не волновало Асангу. Ни о чем он не думал и ничего не желал, он не желал даже найти Майтрейю или достичь нирваны; ничто не трогало его. Пустота была в нем, и вокруг тоже была пустота».

М: А если бы Асанга по прошествии двенадцати лет увидел не собаку, а того старика с сетью, у него была бы такая же реакция?

А: Не явился бы ему Майтрейя в том его состоянии в виде старика с сетью. Твой вопрос допускает мысль о том, что где-то продолжал оставаться этот старик.

М: А-а, в нем уже этого старика не было?

А: Как только Асанга отвернулся от старика, старик тут же дематериализовался, или, если угодно, – перестал быть Майтрейей.

У: Он был символом состояния его сознания?

А: Все 12 лет Майтрейя не просто находился вокруг него, а работал с сознанием Асанги. Майтрейя – если внимательно прочесть последние строки притчи – являлся Асанге в виде своей неявленности, неявляемости. Его неявляемость и была его явлением Асанге именно для того сознания, носителем которого Асанга на тот момент являлся. «А ведь я находился рядом с тобой с самого начала, как только ты сел лицезреть меня». Еще мгновение не прошло с того момента, как Асанга сел в пещере, и уединился на первые долгих три года, а Майтрейя уже был рядом. «И старик, вяжущий сеть… и человек в каменоломне, и капли воды… – все это был я». Но он, Майтрейя, был точно так же и неудачей тантрических упражнений Асанги. Это тоже был Майтрейя.

У: А было ли что-нибудь, кроме Майтрейи?

А: Конечно, ничего не было. Но Асанге хотелось его увидеть. Самое главное, чего Асанга не понимал до конца, – он даже при встрече с собакой этого не понял, даже когда Майтрейя ему явился, он этого так и не понял, и только разъяснения Майтреи открыли ему его ошибку…

У: …что это не есть нечто, отдельное от него.

А: …что работа над созерцанием Майтрейи должна заключаться не во внешнем усилии преодолеть какую-то завесу (чтобы его увидеть), пусть даже внутри себя, а в том изменении себя самого, которое сделает его, изменившегося Асангу, соответствующим, недуально резонирующим явлению Майтрейи непосредственно перед ним. Такова самая глубокая мысль этой притчи. «Узри Господа везде, во всех проявлениях», – говорят христиане. Правильно говорят, конечно. Но здесь эта мысль выражена по-восточному тонко и последовательно.

Все усилия Асанги были неправильными, он шел окольными путями, и для этого ему понадобилось долгих 12 лет. Он никак не желал менять именно себя, свое сознание. Он хотел изменить что-то в своем восприятии, сконцентрироваться, визуализировать, но не изменить свое сердце. В конце пути Майтрейя ему говорит: «Ты, Асанга, лишь сейчас снял эту завесу иллюзий, благодаря возникновению в тебе сострадания бодхисаттвы». Изменилось состояние, возникло сострадание бодхисаттвы – спала завеса иллюзий.

У: Скажи, пожалуйста, сострадание Асанги и сострадание Христа – это одно и то же, то есть тождественны ли они?

А: Не тождественны, разница все-таки есть – архитектоника культур разная, но, тем не менее, обратите внимание на следующее: в этой притче имеются некие тайные наставления, указания. Здесь очень кратко и емко выражены глобальные тайные доктрины буддизма Ваджраяны. Например, Асанга, после созерцания воды, падающей в ямку и последующей трехлетней медитации был уже практически просветленный, по мнению многих людей. поверхностно знакомых с буддизмом (хотя они и считают, что знают его глубоко). Там была и пустота, и невовлеченность, и отсутствие привязанностей. Однако для достижения просветления чего-то все-таки не хватало. Оказывается – не хватало страсти. Кто бы мог подумать! Ай, да буддизм, который якобы призывает к бесстрастию, и всему такому прочему – если верить тому же Шопенгауэру, видевшему в буддизме лишь стремление к угасанию, квиетизму и полному равнодушию. И православные до сих пор критикуют буддизм именно за равнодушное, наплевательское отношение ко всему и ко всем.

В: Антоний Сурожский очень критиковал за это буддизм.

А: Да, такая критика тем более удивительна, что мысли Сурожского о собственно православии поражают своей глубиной и сердечной утонченностью. Однобокость суждений, особенно в сфере религиозной мысли, не может не вызывать искренних сожалений, тем более, что, как правило, оказывается чревата последствиями, ведущими к разобщению людей и культур. Православную критику буддизма лучше не читать – чтобы не испытывать разочарования.

Итак, оказывается, Асанге не хватало страсти. Но какой? Обновленной, очищенной, возрожденной – страсти сострадания бодхисаттвы. В том космическом, запредельном образе – капель воды, падающих в лунку, в котором Майтрейя явился Асанге в третий раз, действительно, уже не было ничего человеческого. Но для того, чтобы добиться окончательного просветления Асанги, ему пришлось явиться в облике, гораздо более приземленном, чем даже старик, вяжущий сеть. И именно этим явлением, он вызвал столь нужное чувство. Что за этим стоит? Какой колоссальный и скрытый смысл? Например – ответ на столь часто задаваемый русской интеллигенцией вопрос: «Для чего нужны все страдания этого мира и нескончаемые детские слезы?» Страдания мира не отделимы от нашей бесчувственности. Ибо как только на месте нашей бесчувственности возникает сострадание (которое тоже имеет несколько этапов), страдание исчезает из этого мира. Этапов сострадания несколько: сначала жалко собаку, следующий этап, более высокий, жалко червей, затем – деятельное участие: спасение и собаки, и червей, а значит – принесение себя в жертву. И когда сострадание прорывается с такой силой – страдание исчезает: собака сияет пятью цветами радуги, превращаясь в Майтрейю. Что с червями, правда, не говорится.

Итак, сначала мы освобождаем свое психическое пространство от нагромождений тех психических шлаков, которые мы искренне считаем самими собой и своей сокровенной сущностью. Остается пустота, пустое пространство. И только после того, как создается эта пустота, ее может заполнить сострадание как нечто наивысшее. Почему такая последовательность?

М: Чтобы помнить, что через призму нашего «я» все неизбежно искажается и деформируется.

А: Браво. На самом деле так и есть. Сострадание, в том случае, если оно эманируется существом неочищенным, обязательно становится жертвой эговых наслоений. И мы начинаем творить добро в рамках того, как мы это понимаем. И попутно стараемся получить эговые дивиденды с этого добра, любуясь своим великолепием. Такое сострадание не создает нам благой кармы.

У: Когда мать Тереза была в Индии, она оказалась там, где лечили таких же гнойных, больных, как эта собака, людей. Привезли человека, на которого взглянуть было страшно, и она вместе с сестрами обмывала его, просто, чтобы он мог спокойно уйти в достойном облике, потому что спасти его уже не было возможности. При этом присутствовал какой-то американец, который, глядя на этого человека, сказал: «Я бы за миллион долларов к нему не прикоснулся». А мать Тереза говорит: «Я тоже за миллион долларов не прикоснулась бы». Это можно сделать только из сострадания.

А: Да, внешне это выглядит как чудо, такое внешнее волшебство. Собака начинает сиять пятью цветами – разве это не чудо? Но на самом деле, эзотерически, сознание собаки, может быть, и осталось сознанием собаки, и собака осталась собакой, но Асанга увидел в ней – как и в червях, как и вообще во всем окружающем мире – Майтрейю. Так же, как мать Тереза, обмывая гнойного человека, на самом деле обмывала бога, явившегося сюда, в этот мир именно для того, чтобы вызвать у людей чувство сострадания. Это очень глубокий, таинственный, мистический момент. Можно задаться и другим вопросом, например: «А каким было бы просветление этого больного? Или просветление этой собаки?» Собака, скорее всего, почувствовала бы облегчение и ответную любовь к тому, кто ее освободил. Это был бы максимум, на который способна собачья душа. А умирающий человек, если бы его сознание было готово к расширению – что бы почувствовал он, кроме благодарности к матери Терезе и ко всем тем, кто милосердно к нему относился?

У: Умиротворение.

А: Да. Это тоже очень неплохой результат. Но наивысший результат для такого человека – почувствовать себя богом, пришедшим в этот мир именно для того, чтобы вызвать сострадание сердец окружавших его людей.

М: Главное, чтобы не замкнулся эговый круг, чтобы не проснулась гордыня.

А: Я думаю, что в таком состоянии это маловероятно. Да, когда человек умирает, эго цепляется за карму: «И за что мне такое наказание?» Но в ситуации, когда сознание человека расширилось до такой степени, возвращение эгового спазма мне кажется невозможным. Если пережит такой опыт величайшего сострадания и любви к этим людям, то эго умирает безвозвратно.

«В изумлении пав на колени, Асанга воскликнул: – Для того ли я созерцал двенадцать мучительных лет, чтоб увидеть тебя в облике раненой собаки?!!»

У: Так он еще и в этот момент не осознал!

А: Да. Самое поразительное, что Асанга не достиг окончательного освобождения, даже несмотря на то, что он пережил импульс страстного сострадания. «С каждым мгновением чувство сострадания охватывало Асангу все сильнее, до тех пор, пока оно не овладело всем его существом – от кончиков волос до кончиков пальцев. В нем уже не существовало ничего, кроме желания спасти и собаку, и червей».

У: Уже даже черви не вызывают такого отвращения.

А: Если они еще и в жизни его не будут вызывать…

У: Да… Когда первый раз читала, меня мутило.

М: У меня был один знакомый, который говорил: я мышей и крыс не убиваю, я отраву положу, а дальше уж они сами…

А: Между прочим, в другом варианте притчи об Асанге сказано, что он, дабы не причинить червям случайно вреда, решил пересадить их к себе на ногу губами. Он закрыл глаза и потянулся губами к ране, в которой кишели черви, но наткнулся на пустоту.

В самом конце притчи дано небольшое философское эссе. «Все материальные идеи первоначально возникают из пустоты и лишь благодаря созидательной силе земли и воды объединяются между собой (понятно, что речь идет о земле и воде как космических первоэлементах, а не о реальных земле и воде) и становятся материальными объектами… Материальные объекты с их различными качествами: красотой или безобразием, полезностью или бесполезностью являются иллюзиями чувств. Эти иллюзии-чувства остаются с человеком до тех пор, пока он не достигнет просветления. С просветлением спадает завеса иллюзий, и человек становится способен познать подлинную природу вещей. Лишь тогда он способен лицезреть Будду. Ты, Асанга, лишь сейчас снял эту завесу иллюзий благодаря возникновению в тебе сострадания бодхисатвы. И лишь теперь ты смог увидеть меня».

Тут целая космология. Итак, материальные идеи возникают из пустоты – пустоты сознания. Лишь благодаря созидательной силе великих элементов земли и воды, а также ветра (или воздуха) и огня (иногда к ним добавляют еще пятый элемент – пространство), они объединяются между собой и становятся материальными объектами. В сансаре с одной стороны, все неразрывно связано между собой, но с другой – при этом существует иллюзия отделенности всего от всего. Это противоречие и составляет суть сансары. Другими словами, в основе сансары лежит глобальная метафизическая ложь – во всех отношениях. Начиная с самых материальных объектов (например, эта ложка не способна существовать сама по себе, она может существовать, только находясь на столе, в магнитном поле земли, внутри Солнечной системы, внутри галактики, внутри пространства всей Вселенной и так далее; не говоря о том, что сама она состоит из атомов, объединенных между собой особым порядком, а внутри этих атомов – пустота) и заканчивая чисто психологическими явлениями (почему у человека возникает чувство зависти, например? Почему он начинает страдать и чувствовать себя несчастным, будучи весьма обеспеченным? Мой любимый пример – про нью-йоркского брокера, который выбросился из окна, потеряв три миллиона долларов. Три миллиона – это плохо, потому что до этого было шесть, но еще хуже оттого, что надеялся, что будет девять. И уж совсем ужасно то, что у кого-то было шесть, а стало все-таки девять. Как писал Марк Твен, мы очень редко сожалеем о том, что мы делаем плохого, но зато можем целыми ночами мучиться, переворачиваясь с боку на бок, вспоминая, как сделали кому-то добро, а он нам в ответ добром не заплатил. Вот он, момент взаимосвязи. Все явления связаны между собой. Суженное сознание брокера не видело этой взаимосвязи, и только поэтому он выбросился из окошка.) Идеи объединяются между собой и становятся материальными объектами – это значит, что они становятся чем-то внешним по отношению к нам. Превращаются из идей, живущих внутри сферы нашего восприятия, в объекты, то есть нечто, положенное внешним образом по отношению к нам.

Таким образом получается, что подлинная природа вещей – это и есть Будда. И только наличие иллюзий и привязанностей и зашлакованность нашего сознания этими ядами не позволяет нам увидеть Будду во всем без исключения, что нас окружает. Такова сокровенная суть буддистского вероучения. Поэтому не надо стремиться достичь просветления (говорят буддисты), нужно стремиться к тому, чтобы очистить свое сознание, и просветление само проявится. Оно обладает самопроявляющимися качествами. Надо лишь избавиться от шлаков, очиститься. В православии также считается, что более полезно лицезреть собственные грехи, нежели мечтать о небесах.

«Лишь тогда он способен лицезреть Будду». Даже после погружения в пустоту – и внутри, и вокруг – Асанга не смог снять эту завесу. Даже это состояние, когда уже ничто его не волновало, «ни о чем он не думал и ничего не желал… не желал даже найти Майтрейю или достичь нирваны», даже это состояние – еще не просветление. Я считаю это самым важным, душевно полезным, душеспасительным моментом этой притчи, который четко показывает разницу между Ваджраяной и Хинаяной – малой колесницей. Только отдав себя на служение всем остальным и переполнившись этим космическим состраданием, мы можем реализовать идею индивидуального спасения. «Но, что делать? Грешные люди верят в иллюзию, как в истину, и не верят словам Будды». Да… Верят. И – «по вере вашей да будет вам» – иллюзия подкрепляется этой верой и начинает обладать атрибутами пусть и псевдо, но, все-таки бытия. Такова сила греха внутренних шлаков, она формирует эту веру. Мы всегда во что-то верим, просто одни верят в Бога, а другие – в его отсутствие. Нет «неверы» в Бога. Есть вера в то, что Его нет. И она так же сильна. Атеистическая вера может обладать огромной силой, как, впрочем, и любое другое мракобесное убеждение. Луи Пастер выступал с докладом о своем на тот момент сенсационном открытии о причинах возникновения бубонной чумы. Показав плотно закупоренную колбу, он сказал, что в ней находятся возбудители этой страшной болезни – они-то и являются ее настоящим источником. Один человек встал и сказал: «А я вам не верю. Это все от Бога или от черта, но это точно не то, что вы говорите. И я прямо сейчас вам это докажу». Он подошел к кафедре, у которой стоял Луи Пастер со своей колбой, на глазах у изумленной публики вывинтил пробку и выпил содержимое. К изумлению Пастера и всех остальных с ним действительно, ничего не случилось. Вера его в то, что «это не так», была настолько сильна.

Теперь вернемся к вопросу о христианстве. Эта притча, как мы уже говорили в самом начале, указывает на его слабое место, а именно – что стоит за словами о том, что «Господь попускает» злых бесов мучить бедных христиан. Добро и зло в христианстве не объединяются. До недуальности дело не доходит.

У: Ты говорил о недомолвках – значит ли это, что богословы знают, но чего-то недоговаривают.

В: Нет, скорее, они закрывают глаза на какие-то вещи и не хотят в эту сторону глядеть.

У: Я так поняла, что они сами знают, но по каким-то причинам не говорят простым верующим.

А: Нет. Давайте я скажу так. Они чувствуют, что совсем уж тех же чертей отделить от высших сил будет неправильно, это приведет к неправильным последствиям. Прежде всего – метафизического толка: получится, что есть силы, не подвластные Богу. А как же тогда быть с Его всемогуществом? Но если сделать чертей совсем подчиненными Господу, то получится, что Бог – злой. Для того чтобы преодолеть это противоречие, нужно сделать еще несколько рискованных шагов, которые могут упразднить христианство в самой основе. Каких? Тех, которые сделал буддизм для преодоления изначальной дуальности. Грубо говоря, христианству пришлось бы сделать чертей прозрачными. Объявить их не обладающими собственной сущностью. Объявить их – да, некими силами, но не сознательными существами, обладающими душой и сделавшими однозначный выбор в пользу тьмы. И таким образом порушить всю иудео-христианскую мифологию (потому что она взята из иудаизма), то есть посягнуть на основу основ. А если это сделать, тогда очень много придется менять такого, что в христианстве не жизнеспособно и что надо пересматривать. Церковь же пересматривать не хочет. Например, вопрос о реинкарнации требует пересмотра. Имеющийся на данный момент взгляд на многие вещи, мягко говоря, не соответствует запросам сознания современных людей. А если называть вещи своими именами, то глуп, несправедлив и неубедителен.

У: А есть люди просвещенные в христианстве, которые все-таки размышляют в этом направлении?

А: Есть. Есть и такие, кто верит в реинкарнацию, но, Боже упаси, им сказать об этом вслух, публично, их просто сана лишат. Они могут сказать об этом в частном разговоре, но никогда не заявят официально. Вопрос в отношении тела тоже требует пересмотра, потому что отвержение тела и его нужд в христианстве неправильно. Все нынешние монахи, например, страдают простатитом. Почему даосские и буддистские монахи им не страдают? Хотя тоже практикуют целибат. Потому что у них есть специальные упражнения, а православным монахам заниматься телом запрещено. Это лишь некоторые примеры. На самом деле таких нестыковок и недодумок много. И, самый большой упрек современному христианству на мой взгляд, заключается в том, что саном священника может обладать человек, не наделенный говоря православным языком, никакими благодатями. В то время как в буддизме, чтобы стать ламой, надо пройти через многие испытания. Конечно, там тоже есть алчные люди, и можно сан получить за деньги. Конечно, и среди даосов шарлатанов хватает. Но это, скорее, исключение, чем правило. А критика сановников – это уже посягательство на святая святых – на церковь, как на организацию. И так одно цепляет за другое, и «наверху» это все равно понимают. И поэтому даже в такие невинные метафизические вопросы никто не станет углубляться.

Но, читая, к примеру, Иосифа Афонского становится понятно, что этот человек, если и не преодолел дуальность до конца, то был весьма близок к этому. Тем не менее, он все-таки не дотянул, потому что сохраняются эти недомолвки: «Господь управит», «Господь послал», (или «попустил»…). В его словах ясно видно, насколько он близок к недуальности, но «домолви» он, сделай еще шаг, преодолей дуальность, и все – впал в ересь. А еретиком быть не хочется. Собственно, это и создает хриситанские страхи. Это очень интересно – показать, как он смотрит: с одной стороны, человек с кристально чистой совестью, а с другой стороны, – все-таки умиротворения и безмятежности внутри себя не достигший, не обретший. И не достигший конкретно из-за этих недомолвок.

Вернемся к мистерии Христа. После того, как мы разобрали саму притчу, становится более понятной ее параллель с христианством. Асанга, который смотрит на собаку, чьи глаза переполнены страданием и в чьей ноге кишат черви, – это Христос: он взирает на человечество, с одной стороны, мучающееся и страдающее от своей богооставленности, а с другой стороны, раздираемое грехами и пороками. И, глядя на эту ситуацию, Асанга испытывает страстное желание помочь, но сделать это можно лишь единственным способом – принеся себя в жертву. Когда Асанга приближается к собаке, чтобы вынуть червей, не принеся им вреда (в другом варианте притчи он собирается вынуть их губами), он тянется к ним, закрыв глаза, но натыкается на пустоту, а когда открывает глаза, то видит Майтрейю. Асанга находит Майтрейю так же, как распятый, воскресший и вознесшийся Иисус находит приют в доме Отца Небесного.

М: А разве Иисус искал Бога-Отца? Здесь же вся притча построена на поиске Майтрейи.

А: Я еще раз хочу обратить ваше внимание, на то, что эти тексты имеют общую глубинную реальность, но не внешнее стопроцентное сюжетное совпадение. Трудно сказать, чего искал Иисус. Иисус изначально был просветленным, а Асанга просветления только хотел достичь. Тем не менее, с помощью этой притчи многие вещи в Евангелии становятся понятнее. Рассматривая мистерию Христа через призму истории об Асанге, можно по-новому увидеть некоторые Евангельские образы, в частности, толпа – ревущая, орущая, испытывающая разрушительные импульсы – оказывается всего лишь очередным инструментом, с помощью которого изъявляется воля Бога-Отца. Бог-Отец не воплощается. Майтрейя был собакой или собака была Майтрейей? Ни то, ни другое, это была обычная собака. Но от этого Майтрейи в ней было нисколько не меньше, чем если бы это была его волшебная маска, за которой прятался бы сам Майтрейя, собственной, так сказать, персоной. Это явление обычной собаки вызвало настолько сильное чувство сострадания, что оно раскрыло сознание Аснги и просветлило его. Именно оно, столь сильное чувство, и обусловило то, что за обликом собаки для Асанги возникает Майтрейя. В Евангелии – то же самое: сила сострадания Христа была настолько велика, что именно она и послужила основной причиной Его последующего воскрешения. Ревущая, орущая, грешная толпа вызывает у Христа точно такую же силу сострадания, что и больная собака с кишащими червями. И Христос приносит себя в жертву этой толпе, так же, как Асанга приносит себя в жертву червям. Потому что единственным мотивом Его действий является сострадание. И когда Он это делает, то мир во Христе преображается. Мир преображается сначала для Христа, поскольку преображается сам Христос, а затем преображается и толпа, потому что это та толпа, которой затем предстоит стать христианским народом. Эта ревущая толпа, узнав, что человек, которого они распяли, преобразился, воскрес и вознесся, наверняка, испытала сильные чувства: пусть они были смешанными, но там, помимо сатанинской гордыни, бесовского лукавства и демонических страхов, имели место и смущение, и страх Божий, и раскаяние в том, что и как они совершили. И волна, которая, с одной стороны, шла от Христа, а с другой стороны – откуда-то сверху (а сверху – это именно от Бога-Отца), проходит сквозь эту толпу, и в тот момент, когда она так сквозь нее проходит, Христос прозревает Бога-Отца. Как? В притче об Асанге Майтрейя появляется в образе собаки, потому что ему необходимо было расширить сознание Асанги, окончательно смыв его эго волной сострадания. А в Евангелии Христос прозревает сквозь толпу Бога-Отца, потому что в толпе и в том, чего она от Него требует – принести себя в жертву – Он видит волю Бога-Отца. И эта воля, посланная Ему именно через толпу, в конце концов, и приводит к воскрешению Христа.

Какую связь вы можете увидеть между двумя иконами «Положение во гроб», (см. рис. 12) и «Сошествие во ад» (см. рис 13)?

Рис. 12 Положение во гроб

Данный текст является ознакомительным фрагментом.