Дубовая сага

Дубовая сага

– ТРЭК! Ох, сколько света! Какой огромный, изумрудно-зеленый, подвижный и шумный мир! Какие огромные стебли вокруг! – восхищался тоненький росточек, только что пробившийся сквозь толстую кожуру желудя. Был он крошечный и милый, с двумя лопоухо торчавшими в стороны молоденькими листочками.

Он появился в ясный весенний день среди луга, и никому непонятно было, откуда на лугу появился желудь, ведь нигде в округе не было ни одного дуба. Может быть, птица несла лакомство в гнездо птенцам да уронила, а может, дети бегали по лугу, и упал трофей из кармана. Но, так или иначе, среди буйной травы появился росток.

Поначалу он мало отличался от окружающих стеблей, дружил с ними и радостно шептался на ветру о солнце и дожде, о красоте бабочек и жужжании пчел. Но вскоре наш росточек стал перерастать своих друзей, он вытягивался стройным прутиком и, оглядываясь, уже не находил себе собеседников по росту. Так он привык вслушиваться в песни птиц, всматриваться в игры радужных капель дождя, научился рассуждать о вещах, непонятных травяным стеблям. Он чувствовал музыку ветра, только им слышимую, он размышлял о смысле звездных танцев, только им видимых.

Шло время, прутик вырос в молодой дубок. Он одиноко стоял посреди луга, отбрасывая тоненькую тень. И как-то так случилось, что полюбил отдыхать в этой тени молодой поэт. Он уходил далеко за город на луг, чтобы в одиночестве и объятиях природы писать свои красивые и грустные стихи. И здесь, в тени молодого дуба, писалось ему особенно легко. Приходили самые певучие рифмы, самые звонкие фразы. Молодой человек назвал дубок «Поэтическим Дубом». Дуб рос, тень становилась все гуще, поэт стал знаменитым и перестал сбегать в луга от городского шума, но появился другой, потом третий. Слава «Поэтического Дуба» росла, вокруг него стали собираться стайки литературной молодежи. Им нравилась эта удивительная стихотворно-чувственная атмосфера, которая окружала «Поэтический Дуб».

Тем временем луг менялся. Дуб уже не был одиноким деревом. Каждый год из его желудей проклевывались с громким «ТРЭК» новые росточки, поднимались новые прутики, росли новые молодые дубы. Это уже был не луг, а, скорее, молодая рощица. Со временем поэты стали все реже приходить к нашему Дубу. Он с грустью наблюдал, как они облюбовали молодой дубок на окраине рощи. Оттуда доносились их юношеские звонкие голоса, их песни и рифмованные переклички.

Наш герой снова почувствовал себя одиноким. Совсем как тогда, тонким прутиком, поднявшимся над травой, и потерявшим привычное окружение. «Зачем нужен этот бесконечный рост, к чему эта тяга ввысь, если ничего, кроме одиночества, она не приносит, – стал задумываться дуб. – Я хотел бы прошелестеть новую дивную поэму, но не могу, мог бы, раскинув ветви, создать живой дворец своим друзьям– поэтам, но не хочу». Его ветки повисли, листья поблекли. Он так глубоко задумался о никчемности бытия, что даже не заметил, как у его корней все чаще и чаще стал задерживаться мужчина с серьезным лицом. Казалось, он приходил в рощу специально, чтобы, посидев возле большого Дуба, помолчать, подумать. Потом, выхватив из кармана блокнот, что-то начать лихорадочно записывать, а затем, загадочно улыбнувшись, уйти.

Однажды Дуб размышлял о поэзии. «Как это странно, что еще недавно поэтическая строфа казалась мне высшим проявлением любви к Миру. Сегодня я не вижу никакого смысла в бряцанье фразами. Только в тишине можно услышать истинное чувство». Вдруг на его корень что-то капнуло; человек, сидевший у его подножья, похлопал по-дружески по коре и, стряхнув навернувшуюся уже вторую слезу, проговорил: «Только в тишине можно услышать истинное чувство… Спасибо, друг, только ты меня понимаешь».

Так бывший «Поэтический Дуб» стал «Дубом-Философом». К тому времени люди обратили внимание на чудную дубовую рощу, на то, как легко пишутся в ней стихи, как глубоко проникают здесь философские мысли. Они назвали рощу парком, проложили в ней удобные тропинки, построили красивые беседки, поставили резные скамейки. И на скамейке рядом с нашим Дубом-Философом полюбили засиживаться допоздна люди, в головах которых бродили мысли о бренности материального мира, о высоких духовных сферах, о любви и Любви.

Год за годом, век за веком. Менялся стиль речи и мода, блокноты заменились на ноутбуки, а Дубу-Философу все нескучно было дарить свои мысли философам-людям. Пока, в один страшный день, не пришли в рощу, ставшую уже лесом, люди – не философы. В их руках оказались не блокноты, и не переносные компьютеры, а пилы и топоры. «Стоит ли привязываться к этой жизни, если и ей приходит…» – только и успел подумать Дуб, как его мысли были заглушены визгом пил. И наступила тишина…

– ТРЭК!!! Ох, сколько света! Какой огромный, изумрудно-зеленый, подвижный и шумный мир! Какие огромные стебли вокруг! – новый росточек, пробившись сквозь толстые стенки желудя, оглянулся вокруг, и ему смутно знакомыми показались и стебли травы вокруг, и огромные дубы, а особенно скамейка, выточенная мастером из гигантского дубового пня.

Росточек рос, наблюдая, как стайки поэтов собираются у молодых дубов, как философы приходят на «Философскую Скамейку» размышлять и писать, как влюбленные прячутся в ветвях. Рос и думал о том, что жизнь удивительна и многогранна. Что он – малыш, шепчется с травинками, станет прутиком – и научится читать азбуку морзе, выбиваемую дождем, вырастет в молодой дуб – и станет поэтом, заматереет широким стволом – и заделается философом, состарится – и превратится в скамейку. И придет новая весна, и снова раздастся «ТРЭК», и он опять удивится новому и знакомому уже изумрудно-зеленому Миру.

А в центре города, на пятом этаже художник заканчивал свой шедевр. Огромная картина-панно была создана из обработанных специальным образом дубовых планочек. Она изображала времена года. На одной ее части царила весна, и тонкий дубовый росток пробивал себе дорогу к солнцу, на другой – лето, прутик, стремящийся стать дубом, прислушивался к пению ветра, на третьей – осень, и молодой дуб сочинял поэму о любви, на четвертом – зима, там царила атмосфера зрелых размышлений. Старый дуб внушал ощущение покоя, уверенности и бесконечности.

Художник уложил последнюю планку, когда в дверь позвонили. Он открыл толпе журналистов, впустил их в свою студию.

– Еще недавно я был философом. Я любил посидеть и пофилософствовать в тени старого мудрого дуба, – отвечал он на вопрос интервью. – И вот однажды я пришел на свое обычное место и увидел, как рабочие пилят широкий ствол моего друга. «Стоит ли привязываться к этой жизни, если и ей приходит конец, – подумалось мне. – Не может же быть, что такая прекрасная, интересная, многозвучная жизнь так глупо кончается с первым ударом топора!!! И тогда я увидел свою картину. Я бросился собирать щепки, которые остались от старого дерева. Я принес их домой, пропитал своей преданной дружбой, обточил своей благодарностью, отшлифовал своим пониманием. Мой добрый друг, мой Дуб-Философ живет теперь и во мне, и в каждом дереве дубового леса, и в философской скамейке, в которую превратился его ствол, и в моей картине. А теперь и в вас. И в каждом, кто, взглянув на нее, поймет, жизнь бесконечна, в каждом ее витке – свой смысл, на каждом этапе – свое предназначение».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.