Глава первая

Глава первая

Звали его Джонс. Во всяком случае, именно так к нему обращался я. Не «мистер Джонс»… просто по фамилии. А он именовал меня «юноша» или «сынок». Мне ни разу не приходилось слышать, чтобы он называл по имени кого-то другого: ко всем всегда обращался «юноша», «барышня», «дитя», «сынок» или «дочка».

Он был в преклонных годах, но точный его возраст определению не поддавался: то ли хорошо за шестьдесят, то ли разменял восьмой десяток, то ли ему все сто лет? И каждый раз, когда наши пути пересекались, при нем всегда был все тот же неизменный чемоданчик – коричневый, потертый.

Что до меня, то в нашу первую встречу мне было двадцать три. Он протянул руку, и я почему-то пожал ее. Вспоминая это мгновение, я толкую свой поступок как маленькое, но несомненное чудо. Учитывая тогдашние мои жизненные обстоятельства, будь на месте Джонса кто угодно другой, я бы, наверно, в страхе шарахнулся прочь или же пустил в ход кулаки.

Я плакал и, должно быть, он услышал меня. То были не сдавленные всхлипы от одиночества и не приглушенное хныканье от усталости – хотя, спору нет, я страдал и от одиночества, и от усталости, – но я попросту выл в голос. Так рыдаешь только когда твердо знаешь, что тебя никто не услышит. Как выяснилось, я заблуждался – ведь я был уверен, что поблизости нет ни души, – я в очередной раз ночевал под пирсом на берегу.

Несколькими годами раньше моя мать проиграла сражение с раком, и ее смерть стала для меня трагическим ударом, а вскоре судьба нанесла и второй удар: отец последовал за матерью. Он не пристегнулся в машине и погиб в автокатастрофе, а если бы не пренебрег ремнем безопасности, то вполне мог бы уцелеть.

После этого двойного удара я ощутил себя никому не нужным и всеми покинутым, и был словно в тумане. Я оступился раз, другой, и, сам не зная как, покатился по наклонной плоскости. Через какие-нибудь два года я очутился на побережье океана, бездомный и без гроша в кармане. Подрабатывал я чем придется – главным образом, нанимался чистить рыбу или продавать туристам рыболовную наживку. Мылся я в пляжном душе или в душе при каком-нибудь отельном бассейне, когда удавалось.

Автомобиля у меня тоже давно не было, поэтому ночевать приходилось под открытым небом или же подыскивать себе какое-нибудь случайное прибежище. Если холодало, я высматривал незапертый гараж; здесь, у моря, было множество дач, а при них гаражи. Вскоре я узнал, что состоятельные люди (а таким в моих глазах был любой счастливый обладатель дачи на морском взморье) частенько ставят в гараж дополнительный холодильник. Эти холодильники не только обеспечивали мне пропитание (в них нередко обнаруживались остатки снеди или выпивка), но и грели холодными ночами, если лечь поближе к задней стенке, где работает моторчик.

Однако если погода была теплая, я предпочитал ночевать в своем «доме» под пирсом городского парка. Я вырыл в песке яму рядом с бетонной опорой пирса, да не просто яму, а, по сути дела, глубокую нору, землянку. С берега ее было не разглядеть, и вода в нее не попадала. Тут я хранил свои скудные пожитки: кое-какую рыболовную снасть, поношенные футболки и шорты. Все свое, купленное на честно заработанные деньги. До воровства я не опускался. Я был свято убежден, что мое убежище для всех тайна и ни одна душа не ведает, где я прячусь. Вот почему я рыдал в голос, думая, что никто меня не услышит – и был поражен, когда поднял глаза и увидел Джонса.

– Поди сюда, сынок, – позвал он, протягивая мне руку. – Выбирайся на свет.

Я выполз из норы, ухватился за протянутую руку и выбрался на пирс, освещенный мягким ровным светом неоновых ламп.

Джонс представлял собой невысокого старичка, с длинными, зачесанными назад белоснежными волосами. Глаза его сияли даже в тусклом свете уличных фонарей, ярко-голубые и особенно яркие на фоне морщинистого лица. Несмотря на незатейливость наряда – а был Джонс облачен в обыкновенные джинсы, белую футболку и кожаные сандалии, – была в нем некая неизъяснимая величавость. Да, я понимаю, слово не то чтобы очень подходящее для седовласого старика на пустынном пирсе, но оно само просится на язык.

Коли уж зашла речь о внешности Джонса, скажу сразу, – я так и не смог понять, темнокожий он или белый. Цвет кожи у него напоминал кофе с молоком, и я никогда не спрашивал, загар это или африканские корни дают о себе знать. В общем, Джонс был смуглый, и, думаю, этого довольно, чтобы вы смогли нарисовать себе его портрет.

– О чем горюешь, сынок? – спросил Джонс. – Или, может, о ком-то горюешь?

«Да, мне есть о ком горевать, – подумал я. – О самом себе». А вслух спросил:

– Вы грабить меня пришли?

Вопрос, конечно, был бредовый, но тем явственнее он свидетельствовал о том, как я одичал и изверился в людях.

Брови у старика поползли вверх. Он заглянул мне за спину, в мою нору, и скептически хмыкнул.

– Грабить? Гм… у тебя там мебельный гарнитур или телевизор, которые мне отсюда не видно?

Я не ответил, только потупился. Почему-то от шуток незнакомца мне сделалось еще муторнее. Но, похоже, его это не волновало.

Старик шутливо ткнул меня в плечо.

– А ну-ка взбодрись, юноша! – сказал он. – Во-первых, ты выше меня ростом и крепче, так что грабить тебя я не собираюсь. Во-вторых… не поверишь, но в том, что ты не обременен излишком барахла, есть свои плюсы.

Я воззрился на незнакомца в недоумении, а он продолжал:

– Тебе ничто не угрожает. Ни я, ни кто другой не смогут тебя ограбить, потому что с тебя и взять-то нечего. – Он помолчал, всмотрелся в мое лицо и не увидел и тени улыбки. Напротив: я злобно насупился.

Тогда старик сменил тактику:

– Слушай, Энди, если я обещаю тебя не грабить, можно мне угоститься баночкой колы, – вон у тебя там запасец. – Он показал в глубину норы. Я молча пялил на него глаза. – Так да или нет? Угостишь? Пожалуйста!

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – подозрительно спросил я.

– Кстати, меня можешь звать просто Джонс, – прозвучало в ответ.

– Ладно, но откуда вы выведали мое имя? И откуда знаете, что у меня есть лимонад?

– Подумаешь, задачка. – Старик пожал плечами. – Я тут гуляю взад-вперед и давно уже за тобой наблюдаю. И, раз ты регулярно совершаешь ночные налеты на чужие холодильники и промышляешь разный фураж у местных богатеев, так, думаю, и лимонадом запасаешься. Угостишь?

Мгновение-другое я переваривал его ответ, потом слазал в нору и вытащил две банки колы. Одну вручил старику, другую открыл для себя.

– Ты ее не тряс, нет? – с усмешкой спросил тот. Увидев, что я по-прежнему хмурюсь и на шутки не откликаюсь, Джонс вздохнул и сказал: «Господи, ну ты и тяжелый случай». Он удобно сел на песок, скрестив ноги. Открыл банку, отхлебнул лимонада и сказал: «Что ж, начнем, пожалуй».

– Что начнем? – безразлично спросил я.

Джонс поставил банку на песок и ответил:

– Нам нужно узреть кое-что важное. Нужно проверить, как поживает твое сердце. Нужно обрести правильную точку зрения.

– В толк не возьму, о чем вы, – буркнул я. – И кто вы такой?

– Хм, по крайней мере, честно и откровенно. Как бы тебе объяснить? – Джонс подался вперед. – Насчет «кто я такой» – зови меня просто Джонс, а…

– Это вы уже говорили! – перебил я. – Я о другом.

– Знаю, о чем ты, – откликнулся старик. – Тебя интересует, откуда я и все такое прочее.

Я кивнул.

– Ну, сегодня вечером я просто пришел с пляжа.

Я со вздохом закатил глаза: сколько можно валять дурака!

Джонс усмехнулся и с шутливым протестом замахал руками.

– Ну, ну, будет тебе, не сердись на старину Джонса. Ладно? – спросил он уже потише.

Я снова кивнул. Джонс продолжал:

– Я – Видящий. Таков мой дар. У кого-то талант бегуна, у кого-то – певца, а мой талант – подмечать то, что не замечают остальные. И, знаешь, большая часть того, что все упускают из виду, находится у них прямо перед носом. – Джонс склонил голову набок и поудобнее устроился на песке. – Я замечаю разные нюансы в ситуациях и людях, и не просто бессмысленные мелочи, а то, что помогает взглянуть на мир свежим взглядом, по-новому. Именно этого и недостает большинству людей: умения смотреть шире. Когда у тебя широкий кругозор, ты видишь больше перспектив в жизни. А это позволяет тебе передохнуть, взять свежий старт, начать все с чистого листа.

Минуту-другую мы сидели молча и созерцали водную гладь Мексиканского залива. В присутствии таинственного старика на меня снизошел необъяснимый и неизведанный ранее покой. Джонс между тем прилег на бок, облокотился на песок и подпер подбородок рукой. Затем он снова заговорил – и спросил меня:

– Так твои мама и папа уже покинули этот мир?

– Откуда вы знаете? – спросил я.

Джон пожал плечами, словно говоря «яснее ясного, кто угодно бы смекнул», но я-то знал: кто угодно такое не смекнет.

Меня тревожило, что незнакомец так много знает обо мне, но я стряхнул это неуютное ощущение и ответил:

– Да, оба умерли.

Джонс сжал губы.

– Что ж, – отозвался он. – И на это можно посмотреть по-разному.

Я вопросительно воззрился на него.

– Посуди сам: одно дело – «умерли», другое – «покинули этот мир». Тут есть разница, правда?

– Не вижу разницы, – недовольно фыркнул я.

– Не ты же умер, – произнес Джонс. – Не ты покинул этот мир.

– Это вы верно подметили, – язвительно откликнулся я. – Но я остался покинутым! – К горлу у меня подступили слезы, и я ядовито спросил: – Что вы скажете на это? Посоветуете посмотреть шире? А?

Джонс, тщательно подбирая слова, спросил:

– Ну, а как ты думаешь, почему ты оказался здесь? Я имею в виду не только место, но и саму ситуацию?

– Потому что сам так решил, – отрубил я. – Да, да, знаю, неправильный выбор, неверные решения, вопрос моих взглядов на мир. – Я вперил в Джонса глаза и с нажимом продолжал: – Видите, я знаю все эти фокусы, знаю все ответы, поэтому мне совершенно ни к чему еще раз выслушивать их от вас. Знаю, что сам виноват. Вы это хотели услышать?

– Нет, – спокойно ответствовал старик. – Мне просто интересно, какой у тебя кругозор. Есть ли у тебя собственное мировоззрение.

– Нету, – отрезал я. – Я вырос, выслушивая всю эту тягомотину про то, что Господь любит меня. Видать, не иначе как Господь запихнул меня под этот пирс, да? – я выругался, потом прибавил: – Кстати, насчет разницы в выражениях «умерли» и «покинули этот мир». Меня предостаточно таскали в церковь, поэтому я отлично понял, о чем вы. Но я больше в эти рассуждения не верю.

– Пока пусть так и будет, – мягко, успокаивающим тоном сказал Джонс. – Я понимаю, почему ты так настроен. Но послушай… я ничего не проповедую. Я здесь для другого. Чтобы…

– Чтобы заставить меня посмотреть на мир шире, угу, слышал уже.

Джонс умолк, и я спросил себя – может, теперь, когда я как следует ему нагрубил, он заткнется, отвяжется и свалит? Но нет. Это был лишь первый из множества случаев, когда я давал ему возможность махнуть на меня рукой, а он ни в какую не желал отстать.

Джонс смахнул со лба прядь седых волос и заговорил:

– Юноша, а если я скажу так: да, отчасти причина того, что ты очутился в дыре под пирсом, – это твои ошибки. Но в то же время ты должен был очутиться здесь, потому что только отсюда ты вырулишь к тому будущему, которое тебе сейчас даже не вообразить. Что ты на это ответишь?

– Отвечу, что не пойму вас, – отозвался я. – А если бы и понял, так вряд ли поверил бы.

– Настанет день, – и поймешь, будь спокоен. Доверься мне, – сказал Джонс, потом улыбнулся и продолжил. – Видишь ли, какая штука, сынок: похоже, мало кто на свете правильно понимает ту фразу, которую ты сказал. Про Господа, который помещает нас туда, куда считает нужным. Почему-то все толкуют эти слова неверно, полагают, будто Господь решает, какую участь уготовить человеку: возвести его на вершину горы или дать ему огромный дом или выдвинуть из строя.

Давай-ка мы с тобой помозгуем, что на самом деле значат эти слова. Положим, всякий хочет оказаться на вершине горы, да только, сам знаешь, там, на вершине, сплошные камни и ледяная стужа, и ни былинки не растет. Да, вид оттуда открывается потрясающий, но что в нем толку? Он просто показывает нам следующую цель, к которой стоит стремиться. Однако чтобы ее достигнуть, необходимо спуститься с горной вершины, пройти через долину и подняться на следующую гору. И именно в долине мы ступаем по плодородной почве и густой траве, учимся и набираемся сил для следующего подъема.

– Итак, с моей точки зрения вы очутились именно там, где вам и суждено было. – Сказав так, старик зачерпнул в горсть белого песка, слегка раздвинул пальцы – и песок струйками потек обратно на землю. – Может, сынок, тебе и кажется, будто с виду это просто-напросто песок, на котором ничего не вырастет, однако ты глубоко заблуждаешься. Вот что я тебе скажу: будешь сегодня ложиться спать, помни: ты приклонил голову на плодородную почву. Думай. Учись. Молись. Строй планы. Мечтай. Ибо скоро… скоро ты станешь кем-то иным.

В тот вечер, прежде чем распрощаться, Джонс открыл свой чемоданчик, нарочно заслонив его от моего любопытного взора, и извлек из недр чемоданчика три маленьких оранжевых книжечки в твердом переплете.

– Читать приучен? – спросил он.

Я кивнул.

– Я не про то, грамотный ли ты, я спрашиваю, читаешь ли ты.

– Да, – ответил я. – Правда, в основном журналы читаю и всякое такое, но постоянно.

– Что ж, вполне достаточно. Прочти это, – сказал Джонс и вручил мне три книжки.

В полутьме я едва разобрал их названия. Все три заглавия оказались именами: Уинстон Черчилль[1], Уилл Роджерс[2] и Джордж Вашингтон Карвер[3].

Я посмотрел на Джонса.

– Это по истории, что ли?

– Нет! – блеснул глазами Джонс. – Это приключенческие книги! Здесь есть все: падения и взлеты, любовь, интриги, трагедии и победы, – и, главное, все это чистейшая правда! Помни, юноша, лучший учитель – вовсе не жизненный опыт. Лучший учитель – это жизненный опыт других людей. Прочитав биографии этих великих, ты откроешь для себя тайну их величия и успеха.

До самого рассвета я, не отрываясь, читал биографию Уинстона Черчилля. Как выяснилось, его жизнь была полна тягот и неудач – еще почище, чем моя, и отчего-то это меня утешило. От моего внимания не уклонилось и то, что на закате своих дней Черчилль достиг баснословных успехов.

Я даже не заметил, как Джонс простился со мной и ушел, – настолько я погрузился в чтение. Однако поутру меня замучила совесть, и я пожалел, что был так груб с добродушным стариком. Я все еще пребывал в замешательстве, однако уже не в таком упадке духа, как накануне вечером. К вечеру я дочитал биографию Джорджа Вашингтона Карвера и так устал, что проспал до утра как убитый.

Весь следующий день, занятый мытьем лодок, я неотступно размышлял о прочитанном. И еще я высматривал Джонса, но он так и не появился. Джен, управляющий лодочной станцией, сказал, что хорошо знаком с Джонсом. «Пасется у нас в городке, сколько я себя помню. Я еще мальчонкой был, а он уже стариком. Мне сейчас пятьдесят с гаком, вот и считай», – сказал Джен.

Закончив работу, я взялся за «Уилла Роджерса» и прочел книгу в один присест, за сутки, однако своего нового знакомца увидел лишь через несколько дней. Я как раз закинул сеть, рассчитывая наловить креветок и моллюсков – продавать на наживку, – и тут Джонс, откуда ни возьмись, появился у меня за спиной.

– Ну, что хорошего? – спросил он.

– Привет, Джонс! – воскликнул я. – Как вы тихо подкрались – я и не услышал. Где вы пропадали? Я уже почти все книжки дочитал!

От такого горячего приветствия Джонс довольно хмыкнул. Признаться, я и сам удивился, что так обрадовался его появлению.

– Осади, осади, завалил вопросами – слова вставить не даешь! – благодушно сказал он. – Ты не услышал, как я подошел, потому что плескался в воде и поднял целую бурю, – ты бы и слона не услышал, сынок. Где я был, спрашиваешь… Да так, бродил неподалеку, раза два видел тебя, только не хотел мешать, вот и не объявлялся. Рад, что ты осилил книжки. Понравились?

– Да, сэр, – взволнованно и пылко ответил я. – Очень-очень!

– Отлично. Я так понимаю, что ты уже все три прочел. Надеюсь, ты не в претензии – я уже заглянул к тебе в норку под пирс и все три забрал, а взамен оставил три новых.

– Ой, правда? – удивился я. – Вот спасибо!

– На здоровье, дружок. Я их беру в библиотеке. Но не для себя, а нарочно для тебя, сынок.

Джонс показал мне пластиковый пакет:

– Ты, поди, проголодался? Я принес ланч.

– Да я всегда голодный, – признался я. – Последнее время питание у меня одноразовое, или, как мамуля выражалась, «когда дают – тогда и ем».

– Ну, пошли, – скомандовал старик. – Вылезай из воды, закатим пир.

«Пировали» мы венскими сосисками и сардинами. Я был голоден как волк, поэтому съел все подчистую, но само то, что меня угощали из милости, мне пришлось не по вкусу, и Джонс это явно понимал. Позже я спрашивал себя, не потому ли он и принес мне еду, чтобы лишний раз дать мне ощутить зависимость и непрочность моего положения.

Мы устроились под раскидистым дубом, у подножия высокой дюны. Перед нами расстилался пляж, а за спиной у нас синел океан. Я сидел без рубашки, в обрезанных джинсах, служивших мне шортами, и в старых теннисных туфлях. Джонс был одет так же, как и в прошлый раз, только голову повязал синей косынкой, от которой голубизна его глаз казалась еще ярче. С океана веяло ветерком, и очень кстати – стояла жара. До нас доносился шум прибоя.

– Итак, сынок, скажи мне, что ты ешь? – с улыбкой спросил Джонс.

Я в недоумении посмотрел на него, утер ладонью рот, проглотил кусок и переспросил:

– Что я ем? Сами знаете – то же, что и вы.

– Да неужели? – с хитрым прищуром поддел меня старик. – Что-то меня сомнения берут. Дай-ка погляжу… – Он наклонился над моей порцией, потом снова пристально посмотрел мне в лицо и повторил:

– Так что ты ешь?

Видя мое замешательство, он мягко добавил:

– Сынок, я не шутки над тобой шучу, ты просто ответь, и все.

Брови у меня поползли вверх.

– Ну… – я развел руками, словно говоря «все-таки не пойму, к чему вы клоните», и замялся: – …Я вроде как…

– Никаких «вроде как», мы не в угадайку играем. Отвечай как есть.

– Ладно. Сардины ем и венские сосиски.

– Где?

– На песке. На пляже.

Джонс с улыбкой кивнул:

– Так я и думал. Да, так я и думал. Что ж, книги тебе помогут, но, полагаю, и я сумею помочь.

Я помотал головой.

– Джонс, ради всего святого, о чем вы толкуете?

– О том, как ты смотришь на мир, сынок. О твоем зрении. Сейчас оно неимоверно затуманено и затемнено, но, уверен, мы сумеем расчистить тропинку от твоего мозга к сердцу – и в будущее.

Я все еще недоумевал, но меня разобрало любопытство:

– Не пойму, о чем речь.

Джонс положил руку мне на плечо и сказал:

– Знаю, что не понимаешь, и не рассчитывал, что сразу поймешь. – Он подвинулся ближе и добавил: – Потому что тебе не хватает свежести взгляда, перспективы.

Лицо у меня, видимо, так вытянулось, что Джонс расхохотался. Потом продолжал:

– Сынок, ты видишь у себя под ногами только песок, смотришь на еду – и видишь только буквально то, что ты ешь, хотя и хотел бы другой еды. Не сочти за упрек. Взгляд на мир у тебя самый заурядный. Многие люди именно так и смотрят на мир: с отвращением к себе, к тому, что едят, на чем ездят, и где живут. В большинстве своем мы твердим себе: в мире миллионы людей, лишенных того, что у нас есть, лишенных наших возможностей, людей, которым вообще нечего есть, а уж о собственном автомобиле они и не мечтают.

Ты, сынок, сейчас в таком положении, в котором полно неприятного, но в то же время полно преимуществ. – Джонс помолчал, подумал, прищурился и сказал: – Вот тебе в самом наглядном виде один из основных законов Вселенной, – тот, который больше всего подходит к твоей жизни. Помни: то, на чем ты сосредотачиваешься, разрастается.

Я наморщил лоб, мучительно стараясь постигнуть, о чем речь. К счастью, Джонс поспешил разъяснить свою мысль.

– Когда ты сосредотачиваешься на том, в чем нуждаешься, то обнаруживаешь, что твои желания обострились до предела. Если ты сосредотачиваешься на том, чего у тебя нет, то вскоре мысли твои переключатся на другие вещи, о которых ты позабыл и которых у тебя тоже нет – и тебе станет еще хуже! Чем больше думать об утратах – тем вернее тебя грозят новые утраты и поражения… Но если ты изменишь взгляд на мир и будешь отныне смотреть на него с благодарностью и благоговением, то в жизнь твою придут счастье и процветание!

На лице моем отразилось сомнение, и это не укрылось от зоркого взора Джонса. Он отложил в сторону консервные жестянки, которые мы опустошили, и посмотрел мне в лицо.

– Подумай-ка сам: когда мы настроены радостно и полны энтузиазма, люди к нам так и тянутся, им нравится с нами общаться. Верно?

– Вроде да, – откликнулся я.

– Никаких «вроде»! – воскликнул старик. – Когда мы настроены радостно и полны энтузиазма, люди к нам так и тянутся, им нравится с нами общаться. Верно?

– Да.

– Вспомним, что возможности для развития, а также всяческое поощрение и поддержка идут к нам не из воздуха, а именно от окружающих. В таком случае, что происходит с человеком, к которому все так и тянутся?

Я начал понимать, к чему клонит Джонс.

– Такой человек получает больше шансов и больше поддержки? – предположил я.

– Верно говоришь, сынок! – сказал Джонс. – А что получается, когда жизнь полна возможностей, перспектив и поддержки? – Я открыл было рот, но старик ответил за меня: – Чем больше в жизни возможностей и поддержки, тем больше их будет в дальнейшем, и такая жизнь неизбежно ведет к успеху!

Увидев, что лицо мое озарилось пониманием и надеждой, Джонс наставительно поднял палец:

– Однако мой долг предостеречь тебя, сынок: этот принцип работает и в обратную сторону тоже, помни об этом. Тот, кто настроен уныло, тот, кто ноет, жалуется, спорит, – тот отталкивает от себя людей, они сторонятся такого человека. Следовательно, у нытика и угрюмца, у пессимиста и труса всегда меньше возможностей и поддержки, потому что никто не хочет с ним общаться. А что выходит из жизни, в которой нет возможностей и теплоты и дружеской поддержки?

– Она ухудшается, – ответил я.

Джонс помолчал, давая мне возможность переварить эту мысль. Затем он заговорил о плане действий:

– Так как же стать тем, к кому люди тянутся? Позволь предложить тебе кое-что полезное. Ежедневно спрашивай себя: «Что бы изменили во мне окружающие, будь у них такая возможность?»

Подумав, я задал встречный вопрос:

– Джонс, а если они предложат поменять что-то, что я сам менять в себе не хочу?

Старик задумчиво поцокал языком и ответил:

– Вопрос не о тебе и твоих желаниях, сынок. Вопрос о других людях: что окружающие изменили бы в тебе, если бы могли?

Ощутив мою неуверенность, он объяснил:

– Послушай меня внимательно, юноша. Я вовсе не к тому веду, что тебе надлежит строить свою жизнь с оглядкой на капризы и прихоти других людей. Я просто хочу донести до тебя такую мысль: желаешь стать влиятельным и преуспевающим, хочешь, чтобы люди верили в твои идеи или покупали твой товар, – тогда изволь постараться, чтобы людям было с тобой приятно. Жизненный успех во многом зависит от правильного мировоззрения. И то, каким тебя видят окружающие, может оказаться столь же важным, как твой собственный образ самого себя. Уразумел?

Несколько минут мы просидели в молчании, наблюдая, как кружат над пляжем чайки, слушая неумолчный шум океанского прибоя. Затем Джонс собрал консервные банки и аккуратно сложил их в свой пластиковый пакет. Он пружинисто поднялся, потом помог мне встать.

– Кстати, сынок, – он подмигнул, – ты и правда съел сосиски и сардины, сидя на песке. Но я полакомился шумом прибоя и летним ветерком с видом на океан. – Он хлопнул меня по плечу и добавил: – Все зависит от взгляда на мир.

К ночи я забрался в свою норку под пирсом. На коробке, где я хранил свои пожитки, лежали три новые книжки в оранжевых обложках. Все три снова оказались биографиями: Жанны Д’Арк[4], Авраама Линкольна[5] и Виктора Франкла[6]. Первой я выбрал книжку про Франкла, потому что не знал, кто он такой. Называлась она «Человек в поисках смысла». Бегло пролистав книгу, я выяснил, что Виктор Франкл был австрийским психиатром, который умудрился выжить в нацистском концентрационном лагере в годы Второй мировой войны. Его жена и родители погибли.

«Все зависит от взгляда на мир…» – как наяву, прозвучал у меня в голове голос Джонса.

Я вдруг заметил, что в книгу вложен какой-то клочок бумаги. Оказалось – салфетка. На ней значилось:

Сынок, эту книгу прочти первым делом. Я тобой горжусь.

Джонс

На глазах у меня выступили слезы. Я бережно вложил записку обратно в книгу. Давненько никто не говорил, что гордится мной.

… Я до сих пор отчетливо помню, в каком порядке Джонс приносил мне следующие книги. После биографий Орлеанской Девы, Франкла и Линкольна он принес мне «Гарри Трумэна»[7], «Флоренс Найтингейл»[8] и «Царя Давида»[9]. Затем наступил черед «Гарриет Табмен»[10], «Королевы Елизаветы Первой»[11] и «Джона Адамса»[12]. После чего я ознакомился с биографиями Элеоноры Рузвельт[13], Марка Твена[14] и Джошуа Чемберлена[15]. В томик о Чемберлене была вложена записка от Джонса, в которой он просил меня вернуть книги в библиотеку самому. Так и я поступил, а заодно записался и взял почитать «Джорджа Вашингтона»[16], «Анну Франк»[17] и «Христофора Колумба»[18].

Вскоре Джонс куда-то пропал.

Я неделями высматривал его на пляже, иногда натыкаясь на признаки того, что он тут побывал. Например, Джонс успел договориться с Нэнси, хозяйкой прибрежного ресторана «Рыбка-улыбка», чтобы она жарила любую рыбу, какую я поймаю, – чтобы я мог есть горячую пищу. Стоило мне это доллар за порцию, и в стоимость включался чай, пончики и крекеры – вволю, сколько съем и выпью.

Затем владельцы местных лодок один за другим стали все чаще поручать мне мытье своих судов, а иногда нанимали меня заодно и почистить рыбу, которую наловили клиенты, бравшие лодку в прокат. И каждый раз выяснялось, что устроил мне это Джонс.

В один прекрасный день Брент Бернс, певец, который исполнял вещи собственного сочинения в гостинице «Холидей-Инн», поведал мне, что какой-то старик рассказал ему, будто я умею смешно шутить и мог бы развлекать публику в перерывах между песнями Брента. «Согласитесь?» – спросил Брент. Я согласился и, хотя репризы мои были далеки от совершенства, Бренту они нравились, и он поощрял меня дружескими репликами, а иногда и угощал ужином.

Следующие несколько недель прошли как в тумане. Я запоем читал биографии известных людей, только ночевал уже не в норе под пирсом. Благодаря влиянию генерала Джорджа Паттона[19], мадам Кюри[20], Гарриет Бичер-Стоу[21], Александра Македонского[22], Букера Т. Вашингтона[23], Даниэля Буна[24] и еще примерно двух с лишним сотен великих, я наконец-то двинулся в верном направлении и жизнь моя перестала быть тупиком.

Помню, где-то на очередном этапе этого великого пути меня посетило важное озарение. Я как раз читал биографию очередной влиятельной, преуспевающей персоны, добившейся финансового благополучия. И вдруг я с кристальной ясностью осознал, что в мозгу у меня отчетливо сформировалось семь признаков успеха, которые объединяли всех великих людей, – точнее, семь принципов. Я задался вопросом: «А что, если и мне овладеть этими семью принципами? Ведь, судя по моим умозаключениям, они неизменно срабатывают в каждом конкретном случае. Причем срабатывают независимо от того, понимаю я их или нет. Да, принцип земного притяжения работал задолго до того, как его открыл Исаак Ньютон, которому упало на голову яблоко. Но только когда Ньютон все же сформулировал свое открытие, общество смогло использовать закон притяжения и научилось запускать аэропланы, строить вантовые мосты и освоило много такого, о чем раньше и мечтать не могло!»

Размышляя, я пришел к выводу, что принципы, помогающие достигнуть успеха (в чем угодно, будь то область финансов, воспитания детей, область личных отношений, работы или лидерства) – эти принципы ничем не отличаются от принципа земного притяжения. «А поскольку они работают в любом случае, и работают независимо от того, знаю я о них или нет, – рассуждал я, – так почему бы мне не применить их на практике и не построить для себя светлое будущее, какого и хочет для меня Господь?»

Так я и поступил.

Моя нынешняя жизнь, процветание и благополучие моей семьи, все успехи, которых я добился, – все это не что иное как плоды могущественной семерки принципов – простых и действенных. Несколько лет назад я решил поведать об этих принципах миру, написал книгу, и она вошла в список самых популярных по версии газеты «Нью-Йорк Таймс», а также была переведена на двадцать языков. Книга называется «Дар путешественника», ее применяют в трудовых коллективах, корпорациях, командах, в правительстве, ею пользуются частные лица – по всему миру.

«Дар путешественника» – это история о семье, которая переживает трагедию. По мере развития сюжета отец семейства, Дэвид Пондер, получает возможность путешествовать во времени и встречается с семью историческими лицами, которые тоже переживают разные испытания и злосчастья. Среди этих известных людей – Гарри Трумэн, Анна Франк, Авраам Линкольн, царь Соломон и Христофор Колумб, – и каждый из них дарит Пондеру по одному принципу, который надлежит внедрить в жизнь. Благодаря применению этих принципов жизнь Дэвида Пондера кардинально меняется к лучшему.

Итак, если вы когда-либо бывали на моем выступлении или читали мои книги, и если вы задавались вопросом, что сподвигло меня прочитать две сотни биографий, – тех самых книг, которые позволили мне вывести семь принципов, – теперь вы знаете, как было дело. Все произошло благодаря старику по имени Джонс, который заинтересовался юношей, переживавшим черную полосу, и пожалел его.

С тех пор прошло двадцать пять лет, четверть века, и я вспоминал Джонса едва ли не каждый день. Я очень надеялся, что он появится на моей свадьбе. Мне хотелось, чтобы Джонс занял место в первом ряду – там, где мог бы сидеть мой отец, будь он жив. В те знаменательные дни, когда родился сначала мой старший, а потом мой младший сын, я в одиночестве выходил из родильного дома в предрассветных сумерках, – и мечтал, что сейчас наткнусь на Джонса, который, улыбаясь, поджидает меня и готов дать совет на будущее новоиспеченному отцу. О, сколько раз я мечтал хоть часок потолковать по душам со стариком Джонсом! Но он так и не появлялся.

До прошлой недели.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.