Зигмунд Фрейд

Зигмунд Фрейд

«Если человек в детстве был любимым ребенком своей матери, он всю жизнь чувствует себя победителем и сохраняет уверенность в том, что во всем добьется успеха, и эта уверенность, как правило, его не подводит».

Зигмунд Фрейд

(6 мая 1865 года – 23 сентября 1939 года)

Зигмунд Фрейд является классическим примером в истории, когда движение к успеху стало следствием поступательного и чрезвычайно последовательного развития элементарного честолюбия и карьеризма. Шаг за шагом, то и дело оступаясь, ошибаясь и сомневаясь, он медленно, в течение долгих десятилетий продвигался к познанию природы поступков человека, одновременно удовлетворяя невероятных размеров аппетит собственного честолюбия. Да, он жаждал великой и неземной славы, потрясающих побед и не скрывал этого. Более того, с самого глубокого детства он свято верил, что когда-нибудь добьется поразительного успеха и заставит говорить о себе весь мир.

Он хотел стать натуралистом, боготворил археологию и эпоху Древнего Рима, а на склоне лет неожиданно признался, что «стал ученым по воле обстоятельств, а не по призванию». Это откровение тем более интересно, поскольку ярче, чем безумная страсть самого Фрейда к жизни, говорит о природе гениальности, заложенной в великом упорстве. Направление усилий вторично. Но коль скоро Зигмунд Фрейд стал врачом (хоть и признавался впоследствии, что «под маской врача всегда оставался писателем»), он сосредоточился на этой области человеческих знаний. Тысячи врачей до и после него не сумели проявить такого же уровня терпения и упорного продолжительного умственного напряжения в одной, причем неведомой области. Но именно это привело усидчивого молодого человека сначала к новым революционным идеям (едва вообще не погубившим его в силу неготовности «морального» общества принять их), а позже и к гениальным открытиям. Еще тысячи других, даже обретя подобие идеи, не сумели сотворить для нее материальное обрамление и преподнести миру в качестве собственного дара потомкам.

Доктор Фрейд нашел в себе смелость заглянуть в такие таинственные глубины человеческой души, куда тысячелетиями не проникал глаз исследователя. Про него однажды сказали, что этот человек шел даже туда, «куда боялись ступать ангелы». Он проявил изумляющую современников решимость и почти без колебаний удовлетворил свое неугасимое желание высказаться, порой выступая против существующих и устоявшихся в медицинском мире взглядов на затемненные сферы человеческого поведения и рискуя всем своим медицинским будущим. Благодаря поразительной решимости ученого наряду с осознанным и осторожным применением им самим законов психологии в обычной жизни, использованием для достижения своей цели всех без исключения возможностей ему удалось уже при жизни навязать миру новую систему измерения человеческой души. Он в течение 17 лет побеждал неизлечимую болезнь и, дожив до глубокой старости, доказал, что сильная идея является первичным для живого существа по имени Человек, пусть даже его жизнь всего лишь «фрагмент жизни Вселенной».

Сегодня теория Фрейда, имя которого стало нарицательным и известным повсеместно, волнует далеко не только медицинский мир. Десятки тысяч ученых и исследователей самых разных направлений активно используют и развивают психоанализ, выросший до течения мирового значения, в продвижении новых и новых идей в сфере осознания и понимания, пожалуй, самого необъяснимого на свете – природы поведения человека.

Зигмунд Фрейд родился в довольно бедной семье, что не только на долгие годы наложило свой тяжелый отпечаток на его темпах движения к успеху, но и переросло в острую боль, заглушить которую могла лишь напряженная беспрерывная работа. Призрак нищеты, как дамоклов меч, в течение долгих лет жизни ужасал будущего отца психоанализа. Но правда и то, что именно этот призрак стал одним из наиболее мощных стимулов к активной деятельности и впоследствии привел исследователя к самым заоблачным вершинам успеха. Весомым довеском к переживаниям на тему вечной бедности и несостоятельности добавилось осознание своего далеко не выигрышного происхождения: юный Фрейд очень рано столкнулся с презрением и иронией к еврейской нации. Он был изгоем, представителем третьего мира, и это жгучей болью отдавалось в его сердце, оставив там вечный рубец. Даже в университете Фрейда вдали унижения и намеки, связанные с его происхождением. Но он всегда отчаянно сопротивлялся. И всякий раз это заставляло больше размышлять над своим будущим и неутомимо, с еще большей активностью двигаться вперед. Все, что его сверстниками, с которыми впоследствии он соперничал, отвоевывая упорным трудом, шаг за шагом, было получено вместе с происхождением и социальным положением родителей, Фрейду пришлось добывать бессонными ночами упорных учений и долгими мучительными размышлениями – особенность, характерная не только для него, но и для большинства преуспевших людей. Человеку порой необходимо испытать острое и жуткое ощущение ущербности и обделенности, чтобы воспитать в себе противоядие в виде неисчерпаемого запаса воли к жизни, позволяющей рано или поздно удовлетворить ненасытную жажду успеха. Чем глубже и проникновеннее фрустрация, обволакивающая человека в момент смятения, тем стремительнее его желание и тем дольше он помнит о том, что некогда был в тяжелом положении.

Идея Зигмунда Фрейда не взошла неожиданно, подобно утренней звезде, она была выношена в тяжелых муках поиска своего места среди хаоса жизни. Так, очевидно, часто происходит с теми, кому в раннем детстве родители не могут дать ничего, кроме безудержной любви и воспитания веры в собственные силы. С другой стороны, сложно переоценить роль родителей в формировании личности Зигмунда Фрейда. Хотя кроме Зиги в семье были еще два старших брата от первого брака отца, он получил любовь и ободрение в объеме, вполне достаточном для зарождения поразительной уверенности в себе и самоуважения, переросшего позже в способность прислушиваться к собственному голосу. Последнее качество совершенно необходимо для успеха в любой области – его, как самородок на прииске, так же редко можно обнаружить в современном обществе, привыкшем к непреклонным авторитетам и условностям скудной и в то же время развращенной морали.

По всей видимости, первенцу от молодой жены Якоб Фрейд все же уделил достаточно внимания. Именно глава еврейской семьи привил мальчику чувство почитания знаний как жизненной основы, которая по шкале ценности иудаизма традиционно занимает более высокое положение, чем деньги или даже власть. Именно отец приоткрыл завесу знаний, когда однажды показал удивительное и необычное издание Библии. Редкость замечательной первой книги Фрейда заключалась в наличии множества иллюстраций, часть из которых действительно были уникальными, серьезно повлияв на развитие воображения и тонкого восприятия семилетнего мальчика. По всей видимости, именно эта книга открыла Зигмунду такие имена, как Ганнибал и Моисей. Первое стало его символом в детском возрасте, второе – в зрелом. Одновременно он узнал о существовании Римской культуры, что позже, после многочисленных разочарований в своем еврейском происхождении, толкнуло его в объятия западной культуры и заставило навсегда полюбить Рим. После Библии было множество книг, и разные авторы приняли участие в составлении уникальной мозаики многогранной личности ученого, но ни Гете, ни Золя, ни Шекспир, Данте, Софокл или Гейне, горячо любимые Фрейдом впоследствии, не заняли в его душе того места, которое было отведено необычному для того времени сборнику библейских сказаний.

Не кто иной, как отец, первым приоткрыл и завесу неотступных проблем еврейского рода. Именно благодаря откровениям отца Зигмунд Фрейд пришел к пониманию европейской, и прежде всего Римской культуры, но, сохранив благодаря ему же основные каноны иудаизма, сумел наложить две культуры, вытащив из них для своего анализа самые яркие принадлежности человеческого.

Еще больше, чем отец, повлияли на становление Фрейда окружавшие его женщины. Детально разбирая на винтики жизнь знаменитого ученого, французская исследовательница и психоаналитик Лидия Флем настаивает на том, что не кто иной, как мать, внушила своему настойчивому в учебе Зиги, что он является гениальным ребенком. Эту мысль активно в течение довольно длительного времени закрепляла и его няня – вторая по близости к мальчику женщина, оказавшая заметное влияние на его развитие. Л. Флем в своей книге привела такую цитату Фрейда, косвенно связанную с восприятием им роли своей матери в продвижении в идее: «Если человек в детстве был любимым ребенком своей матери, он всю жизнь чувствует себя победителем и сохраняет уверенность в том, что во всем добьется успеха, и эта уверенность, как правило, его не подводит».

Заслуживает особого внимания воспоминание младшей сестры Зигмунда. Хотя Фрейду ранний период жизни запомнился как «длинные и трудные годы», сестра отметила такой странный, на первый взгляд, факт, как предоставление старшему брату в распоряжение целой комнаты, в то время как остальные члены семьи довольствовались тесными уголками. То есть на старшего сына делались ставки, ему предоставлялись семейные льготы, которые совместно с напоминаниями о его исключительности и важности, безусловно, повлияли на его крайне высокую самооценку.

Итак, в семье Зигмунд не получил зерна, способного перерасти с началом зрелости в достойную идею. Но взамен ему досталось немало козырей. Один из биографов нового времени Ирвинг Стоун, посвятивший книгу жизнеописанию Фрейда, отмечает, что Зигмунд, будучи старшим сыном в семье из семерых детей, всегда находился в положении фаворита и награждался наибольшим вниманием, наибольшей частью материнской любви, в него же мать и верила больше, чем в любого другого ребенка. Зигмунд осознавал это, и знаменное чувство первенца стало частью того энергетического топлива, которое так сильно понадобилось позже в начале самостоятельного пути, чтобы выдержать, терпеливо перенести трудности становления, считая их временным явлением, и не забыть при этом, что он является победителем и даже носителем великих идей, готовым взойти на любые вершины. Именно такие чувства были развиты у Зигмунда в семье – неплохая замена отсутствия ориентации при выборе жизненного пути.

Жажда жизни – вот что получили все семеро детей от своей неутомимой и страстно любящей их матери, и Зигмунд небезосновательно полагал, что он этого чувства унаследовал больше остальных. Хотя все члены семьи были сильно привязаны друг к другу на протяжении всей жизни, что подтверждалось фактом, что каждый считал своим долгом помогать семейному бюджету при всякой возможности. Зигмунд всегда был прилежным учеником, но даже проведя девять лет в медицинском университете и получив степень доктора медицины, он так и не определился окончательно с направлением, которому должен был следовать. В возрасте, когда многие уже вышли на беговую дорожку и приступили к реализации своих амбиций, Фрейд даже не определился с выбором пути. Он лишь поглощал науку, исследуя и часто отбрасывая целые направления, едва приступив к освоению той или иной дисциплины. Так, он без сожаления и колебаний отбросил химию и хирургию, едва почувствовав, что у него нет таланта и влечения к этим наукам. Часто принятие решений сопровождалось непродолжительной депрессией, но молодой человек действовал на редкость последовательно и целенаправленно – он твердо был уверен лишь в том, что должен, наконец, выбрать для себя путь в одном из медицинских направлений и приступить к его освоению. С большой долей вероятности можно утверждать, что его начальное направление, так сказать, зародыш идеи, был получен им от именитого научного окружения, к которому он страстно тянулся. Справедливости ради стоит добавить, что преимущественно мысли молодого врача были связаны не с научными достижениями ради самих достижений, но с возможностью в первую очередь получить определенные материальные блага благодаря успешной карьере.

Бедность, неопределенность социального положения, понимание, что ни семья, ни кто-нибудь еще не помогут ему в продвижении вперед, а в придачу еще принадлежность к еврейскому роду, сильно тормозившая формальное продвижение по медицинской иерархической лестнице, толкали Зигмунда к совершению отчаянных поступков. Осознание проблем, связанных с еврейским происхождением, настолько потрясло Фрейда, что он довольно длительное время отказывался отождествлять себя с евреями. В одном из писем, описывая характер евреев, он в сердцах вывел такую строку: «Как мне надоел весь этот сброд!». Еще большим подтверждением отвержения еврейской культуры является бегство Фрейда в Римскую культуру, которая должна была стать достойной заменой иудаизма.

В годы становления Зигмунд усвоил две наиболее важные вещи, характерные для победителей: он может рассчитывать в этой жизни лишь на самого себя и, поскольку сильнее, упорнее и увереннее других, он вполне может и должен добиться успеха. Угнетающее финансовое положение и желание устроить свою личную жизнь первоначально подтолкнули его к почти немыслимому для незрелого врача шагу – обратиться к именитому профессору Мейнерту, возглавлявшему психиатрическую клинику, и прямо предложить себя. Отказ профессора и многие другие подобные отказы, которые неоперившийся Фрейд пережил в будущем, не уменьшили смелости и его веры в себя. Не слишком рассчитывая на поддержку со стороны, он просто использовал в жизни все имеющиеся способы борьбы за получение желаемого результата. Зигмунд действовал по принципу: «Это не последняя дверь из тех, в которые можно постучаться, и когда-нибудь хоть одна из них откроется!». Но при этом Фрейд не просто ожидал, что кто-то подберет его.

Он трудился с одержимостью запряженного вола, не озирающегося на величину нескончаемого поля, ибо в действительности лишь реформаторы и великие исследователи видят огромные невспаханные поля, которые могут дать колоссальные урожаи. Стоун приводит интересный случай из жизни молодого, еще не определившегося Фрейда: когда Зигмунд работал до полуночи с микроскопом, исследуя бесчисленные срезы мозга, его более обеспеченный коллега как бы невзначай сообщил, что вскоре откроет санаторий и будет независимым. С явной иронией он добавил, что неустанное разглядывание клеток через микроскоп – дело для фанатиков вроде Фрейда. Зигмунд не ответил, но лишь подумал при этом: «Вы имеете в виду бедных вроде меня, которым нужны открытия и публикации, и доцентура, и пациенты, и заработок, и жена, и дом…». Имел ли место на самом деле этот эпизод, неизвестно, но он как нельзя лучше отражает положение Фрейда в начале пути, его невероятные усилия и безумную одержимость.

Неутолимая жажда побед и вожделенное желание дышать полной грудью толкали его к нечеловеческому напряжению, и он даже радовался, что достичь серьезных результатов не просто, иначе каждый смог бы это сделать. Никто уже не скажет, открыл ли собственный санаторий некий доктор и чего он там добился, зато всем известно, каким успехом было награждено упорство рвущегося вперед Фрейда. Совершая действия, свойственные фанатикам, и веря, что не что иное, как целеустремленность, может привести к успеху, почти тридцатилетний Фрейд подсознательно чувствовал, что для победы нужна могучая идея, новое направление, новаторские шаги. Необходимо такое, чего еще никто не заявлял, не говорил, не исследовал. Наблюдая за окружением, он сделал парадоксальный вывод: большая часть даже перспективных и удачных исследований не доводится до конца по причине либо безволия и лени, либо вследствие чрезмерной распорошенности усилий. Всегда находится что-то, что не позволяет сосредоточиться должным образом на одном направлении. Второй вывод, уясненный молодым венским доктором, как бы вытекал из первого – ничто в мире не произошло случайно. Значит, нужно рисковать, надеяться и больше работать! Он готовился бросить вызов судьбе.

И продолжительный многолетний поиск привел Фрейда к идее. Тысячи безрезультатных опытов со срезами головного мозга и давние подозрения о сексуальной природе неврозов, услышанные невзначай от нескольких известных в научно-медицинском мире фигур, привели Фрейда в клинику профессора Шарко, заставив глубже вникнуть в природу гипнотического воздействия. Все та же смелость, подкрепляемая тактичной настойчивостью, помогла Зигмунду сначала получить право сделать перевод одной из книг самого Шарко, а затем проникнуться неожиданной мыслью, совершенно чуждой современной ему медицинской среде. Неудивительно, что уже при первых попытках по-новому взглянуть на роль серого вещества в человеческой голове Фрейд был неприятно атакован своими более именитыми старшими коллегами и был вынужден на время затаиться. Но как голод заставляет пса кидаться с ощеренной пастью за кусок хлеба, так отчаянное положение толкало Зигмунда к самоотверженным попыткам исправить свое бедственное финансовое положение и сделать привлекательнее свой имидж врача и исследователя.

Даже тогда, когда молодой доктор оказывался в столь бедственном положении, что не мог посещать родителей, боясь расстроить их своим потрепанным видом, он продолжал упорствовать. Его мучила совесть, но он никогда не позволял себе причислить себя к безвольным; он всегда знал, что обладает силой, достаточной для достижения значительных результатов, ему не хватало лишь направления. Выбор своего места в жизни оказался самым критическим моментом в жизни будущего мастера психоанализа.

Работая часто по пятнадцать-восемнадцать часов в сутки и с огромным трудом добившись у профессора Мейнерта разрешения читать лекции по анатомии головного мозга, Зигмунд продолжал почти втайне от остального мира развивать свою неожиданную идею. Завершение серии удачных опытов привело его к твердому убеждению, что причиной большинства психических нарушений является отнюдь не физическая основа. Это была уже не просто гипотеза. За ней стояли несколько лет серьезных и часто неоспоримых доказательств. Это был решительный вызов старым, устоявшимся взглядам, и в то время врачу, которому едва перевалило за тридцать, доказать свою гипотезу практически не представлялось возможным. Но направление было избрано…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.