Леонардо да Винчи

Леонардо да Винчи

«Великая любовь есть дочь великого познания».

«В природе нет ничего, кроме силы и движения; сила же есть воля счастья – вечное стремление мира к последнему равновесию, к Первому Двигателю».

Леонардо да Винчи

Уже работая в мастерской своего учителя Андреа Верроккьо, Леонардо, как утверждает биограф итальянских художников эпохи Возрождения Джорджо Вазари, умел выступить в роли искусного помощника и порой придать раскрываемому образу даже больше колорита, выразительности и чувственности, нежели сам мастер Верроккьо. Так, к примеру, произошло с работой «Крещение Христа», где еще молодой Леонардо выполнял небольшой фрагмент в виде ангела. Практически после этой работы и учитель, и ученик осознали, что их дороги очень скоро должны разойтись, так как рождение нового мастера произошло и никто из двоих не желал и не мог сдерживать его неизбежного полета.

В этот период своего становления художник, которому едва исполнилось двадцать, работал с неослабевающим усердием, чрезвычайными тщательностью и последовательностью. Сознание Леонардо не упустило, что огромная плеяда художников-ремесленников буквально грибным семейством вырастала на фоне новых исторических условий, и детский, уже несколько приглушенный, но еще сверлящий комплекс ущербности привел его к ясному пониманию необходимости выделяться из массы по большей части поверхностных искателей счастья, избравших для продвижения своего ремесла кисть и краски. Душевное смятение, внутренняя дисгармония и страстное желание изменить отношение к себе остального мира толкали Леонардо на поиски чего-то такого, что могло бы стать решающим штрихом, отделяющим его от остальных. Задавая себе гораздо больше вопросов, чем окружающие его живописцы-ремесленники, молодой художник начал искать собственный неповторимый стиль. Нужна была изюминка, глубина, отражающая нечто новое и еще не познанное, основанное на всеобъемлющих знаниях Человека и Природы. Уже начиная осознавать грань, за которой ремесло приобретает формы искусства, Леонардо твердо решил преодолеть эту высоту. Становясь истинным исследователем, он с пылкостью влюбленного ударился в поиск собственного искусства, основой которого должны были стать глубокие знания. Однако отсутствие базового образования привело начинающего живописца к сознательному и очень четкому решению – самостоятельно приобрести недостающее, опираясь больше на результаты анализа собственных наблюдений, чем на опыт предшественников, который можно отыскать в книгах. Леонардо да Винчи всегда отдавал предпочтение своим собственным изысканиям, хотя часто не брезговал интеллектуальными приобретениями человечества. Он все поддавал сомнению и искал собственных доказательств относительно любого, даже устоявшегося и принятого миром утверждения. Сомнения и поиски собственного пути в решении любой задачи – качества, неизменно сопутствующие удаче.

Отвержение авторитетов у Леонардо-исследователя уходило корнями во внутренние проблемы, порожденные несчастливыми детством и юностью: желая стать самостоятельным кристаллом и будучи невозмутимым гордецом, что, без сомнения, являлось сверхкомпенсацией внутреннего чувства ущербности, он частью не знал, к каким источникам обратиться, частью не мог их осилить из-за незнания языков, а частью не желал слышать о каких-либо авторитетах, страшась оказаться в положении невежды. Кроме того, по меткому замечанию Фрейда, обхождение без авторитетов для Леонардо связанно еще с одним штрихом его детства: он был способен на это благодаря тому, что научился обходиться без отца, отказавшегося принимать участие в его судьбе. Едва достигнув возраста Христа, Леонардо да Винчи пришел к выводу о верховенстве восприятия или эксперимента как основы опыта. Его знания не были просто накопительством – он добывал их тяжелым скорбным трудом, как будто трудился в каменоломне, и использовал все без остатка для продвижения творчества на новый, более искренний и обескураживающий уровень. Лишь жуткая страсть постичь и передать постигнутое, перенеся духовное понимание мира на материальную основу, давала страстному искателю новые грандиозные импульсы, служащие пищей для его необыкновенной формы фанатизма.

Вырабатывая почерк живописца, он кропотливо испробовал большинство существующих способов нанесения рисунка: уголь, серебряный карандаш, темперу… Все более углубляясь в анатомию для совершенного понимания строения человеческого тела и его изображения в одежде, Леонардо изготавливал модели фигур, которые облачал в пропитанные глиной тряпки. Мимо внимания страстного ученика не проходило ничего: он с тщательностью запрограммированной машины анализировал жесты, мимику, изменение осанки людей с возрастом – все то, что остальным часто казалось несущественными мелочами. Леонардо почувствовал великую связь между внутренними порывами и внешними жестами, движениями конечностей; его понимание языка тела было настолько точным и ясным, что он мог бы описать поведенческие закономерности тех, чьи фигуры и лица запечатлевал на своих полотнах с фотографической точностью. Он, бесспорно, двигался глубже, мягче и обширнее, чем его известный учитель. Он пытался забраться в самую суть, достичь корня и ответить на те вопросы, на которые мастера-современники еще не знали ответов. Хорошего художника не бывает без философии – философия же Леонардо да Винчи настолько опередила мировоззренческие стандарты его века, что ответ на этот феномен может быть лишь один – своему уникальному проникновению в глубь Человеческого мастер обязан исключительно своим самоотверженным поискам. Уже к тридцати пяти – сорока годам его жизнь приобрела такую форму, при которой не остается ничего для мирского счастья и все становится подчиненным счастью познания и победы над собой.

Небезынтересным является тот факт, что во время сложного шествия к своему художественному образу и уже по достижении определенных успехов один заказ – на «Поклонение волхвов» (от монаха Сан Донато) – Леонардо получил благодаря посредничеству отца. Даже в период, близкий к становлению, в нем продолжала жить сжигающая боль оставленного без любви ребенка, все еще жаждущего получить ее. Леонардо, как в детстве, все так же с вожделением искал возможности заполнить болезненный вакуум.

Обескураживающая искренность и бесконечная сентиментальность, пронизавшая все его творчество, была скорее всего следствием этой неугасающей внутренней боли и бегства к искусительным воздушным иллюзиям побед великого и выстраданного над мелочностью обывательщины. Леонардо поначалу не мог не верить, что своим самоистязающим творчеством он приносит себя в жертву для всего человеческого рода и будет рано или поздно им высоко оценен, но время и познание человеческой натуры убедили его, что лишь немногие будут способны ответить ему такой же любовью, какую он сам бросил к ногам человечества.

Главный перелом в душе живописца произошел в течение десяти лет после своего двадцатилетия, когда буря смятения и внутреннего натиска сменились совершенным спокойствием, ставшим главным козырем. В этот период Леонардо да Винчи пишет целую серию блистательных полотен, среди которых ставшие бессмертными «Благовещение», «Мадонна Бенуа», «Мадонна Литта» и оставшаяся недописанной, но уникальная по глубине работа «Поклонение волхвов».

С внутренним переломом и приближением тридцатилетия у художника появляется стойкое желание покинуть родную Флоренцию и начать новую жизнь. Скорее всего, такой поворот в жизни Леонардо обусловлен окончанием периода творческой зависимости и начало собственного пути в живописи. Некоторые исследователи, правда, считают, что это связано с разочарованием в любви. Вполне возможно, учитывая найденные записи о воздыханиях молодого мастера. Но так же верно, что места для женщин в сердце Леонардо было несоизмеримо меньше, чем для творчества. Поэтому скорее всего истинные причины отъезда – в первом серьезном творческом поражении, которое художник впервые испытал в этот период. Речь идет о том, что как раз в этот период происходил отбор лучших живописцев для росписи Сикстинской капеллы, и Леонардо не попал в список избранных. В то время как для работы были приглашены художники, которых Леонардо знал лично и которых не считал более одаренными, чем он сам: Боттичелли, Гирландайо и Перуджино. Самолюбие Леонардо было ущемлено настолько, что он некоторое время даже ушел в изучение музыки и создание музыкальных инструментов. Потом таких земных поражений, связанных с непониманием его устремлений, в будущем еще было предостаточно, и с каждым новым толчком-отторжением связь Леонардо с миром становилась все тоньше, но его вера в себя неизменно крепла, появлялось желание действовать, однако не для современников. Леонардо научился не воспринимать человеческие укусы, имеющие чуждую ему меркантильную природу.

Однако конкуренция всегда являлась исключительным стимулом, и особенно для сильных и терпеливых людей. И в жизни великого живописца создание им оригинальной лютни в конце концов также сыграло судьбоносную роль – его рекомендовали влиятельному в Милане вельможе. Подыгрывал ли Леонардо современному ему обществу? Бесспорно. Живя в невообразимом, возведенном своим могучим пламенным воображением мире, с одной стороны, абсолютно недоступный для окружающих – с другой, Леонардо очень даже нетвердо стоял ногами на земле, был легко уязвим и находился в глубокой зависимости от сильных мира сего. Он вынужден был следовать светским правилам еще и потому, что именно эти короли, герцоги, высочества и превосходительства, которых мастер в душе презирал, были способны оградить его от внешних мирских потрясений и отвлечения от того, что он определил своей главной миссией. Именно поэтому Леонардо, не благоговея перед придворной камарильей и слегка напуская на себя таинственности, настойчиво обещал им «приоткрыть некоторые секреты, постигнутые благодаря долгим и тщательным упражнениям».

Порой он действовал с просто блестящим использованием законов психологии, пытаясь завоевать свое место под крышей этих знатных и всесильных вельмож. Многие недоумевают, почему, посылая письмо правителю Милана с просьбой взять его на службу, Леонардо предлагает себя прежде всего в качестве опытного конструктора военных машин, создателя огнеупорных сооружений, архитектурных новинок, а уже потом – в качестве скульптора и художника. Причем прекрасно осведомленный относительно желания миланского правителя водрузить огромную конную статую своего отца, Леонардо, не мешкая, среди прочих осторожно предложил ему эту услугу. Другими словами, художник в поисках спокойного и недостижимого для грубого вмешательства пристанища для своего творчества просто перечислил все то, что хотел услышать и чего, собственно, искал герцог, причем назвал в порядке потребностей герцога, а не в порядке своих собственных желаний и интересов. Расчет мастера попал в десятку, и он добился тактической цели – работать некоторое время над своими собственными задумками, пребывая в состоянии полнейшего спокойствия и отрешенности от суетливой возни реального мира. Несмотря даже на то что порой его сильно отвлекали, беззастенчиво поручая подготовку эффектных пиршеств, разработку пышных костюмов для придворных дам и реализацию еще многих сумасбродств камарильи. Становясь известным в придворных кругах именно благодаря способности организовывать фантастические зрелища, сам ученый не придавал им практически никакого значения – его мозг был занят глобальными проблемами…

Его центростремительные чувства и непрекрагцающееся желание творить ничуть не изменились даже в период мрачного нашествия эпидемии чумы, когда страх и смятение обуяли всех, даже его богатого и властного покровителя Людовико иль Моро. Единственное, что заставило отвлечься и задуматься, – бессилие врачей. Оно же, очевидно, и подтолкнуло Леонардо к более скрупулезному изучению природы человека: его физического строения и его страстей. Как с ножом анатома Леонардо внедрялся в неведомые глубины человеческих тканей, так и пытливым, проницательным, порой фотографическим взглядом он фиксировал тайны оборотной стороны человеческой души. Он пытался воссоздать для себя цельный человеческий образ и так потом перенести его на полотно – в этом заключалась немыслимая и непредвиденная сила его могучего творчества.

Леонардо почти всегда был недоволен собой, и это сжигающее чувство толкало его на новые продолжительные поиски, которые не прекращались до самого смертного часа мастера. Именно после отъезда из Флоренции живописец приблизился к свойственному ему впоследствии почти божественному умиротворению – состоянию, близкому к полной отрешенности от существующего мира, состоянию глубочайшей силы таинственного и великого покоя внутреннего духа. Именно эта сила увела его от мирских волнений и напрочь лишила жажды земной славы. Чем дальше он шел, тем меньше ему хотелось что-нибудь кому-то доказывать – он был справедливо уверен в том, что удаляется от ныне живущих настолько далеко, что нет смысла что-либо объяснять, поскольку все равно не поймут… Мастер да Винчи становился мыслителем, посылающим свои энергетические импульсы, заложенные в его творениях, далеко за пределы эпохи Возрождения. Кроме того, именно в этот период он благодаря смелому проникновению в недра философии обнаружил свою несовместимость с религией, а это уже просто надо было скрывать.

Хотя, если быть до конца откровенными, стоит признать, что художник, начав зарабатывать деньги, не избежал мимолетных мирских желаний, таких, например, как щегольство модной одеждой. Но это была не просто дань времени или капризы молодости – корни таких не свойственных образу Леонардо поступков снова уходят в искалеченное детство – слишком сильно было гнетущее томление увидеть себя полноценной частичкой общества и продемонстрировать это окружающим. Однако позже мастер почти полностью освободил свое сознание от этого комплекса, так же как и сумел излечить свой дух от мировоззрения и страстей, присущих среднему, или просто цивилизованному, человеку своего времени.

Леонардо работал медленно и основательно – работа поглощала его целиком, так, что он жил ею. Это была другая жизнь, отличная от реальной, и для мастера было слишком тяжело возвращаться в шероховатый мир грубой и негармоничной действительности. Медлительность часто раздражала заказчиков, и порой они обращались к другим живописцам, не дождавшись окончания работ Леонардо да Винчи. Многие значительные работы он не довел до конца, что говорит не только о преследующих мастера внутренних сомнениях и жажде создать нечто совершенное и уникальное, но и о высвобождении в душе мыслителя желания служения окружающим его людям. В нем не было тщеславия и тем более чисто плотской страсти к материальному – Леонардо признавал силу тишины и леденящего безмолвия больше, чем мощь яростного урагана, и потому не гнался за обманчивым сиюминутным успехом, а шел тихой поступью гения к непостижимым далям. В этом художник видел свою миссию. Как любой из великих созидателей, известных истории, он не собирался похоронить результаты своего творчества вместе с собою. Как раз наоборот, вера в высокое восприятие своих усилий и щедрых откровений души всегда являлась истинным источником любого творческого действия, и Леонардо тут не был исключением. Даже когда творец с презрением относится к миру, его творчество, в конечном счете, предназначено для изменения этого мира. Или, по меньшей мере, для тех немногих, кто почувствует ответственность и волю изменять мир к лучшему. Потому работа была для Леонардо всем, и он вряд ли сомневался в том, что даст людям нечто такое, чего еще до него не было, что еще было скрыто для осознания современниками покровом великой тайны – не случайно исследователи жизни Леонардо да Винчи приходят к выводу, что очень многое из своего творчества он адресовал будущим поколениям.

Уже выйдя из мастерской Верроккьо, Леонардо да Винчи никогда не останавливался на своем пути, никогда не оглядывался на усталость или препятствия. Решимость предпринимать новые и новые шаги стала его повседневным кредо, а сознательное подавление всех мирских желаний ради возвышения «страсти духа» сделало его внутреннюю энергию несокрушимой. Однажды потерпев неудачу в общении с женщиной, художник сознательно направил свою сексуальную энергию на творчество и сумел найти удовлетворение в такой сублимации. Превращение психической энергии в различного рода деятельность скорее всего невозможно без потерь, как и превращение физических тел, считает Фрейд. А раз так, небезосновательно предполагает основатель психоанализа, расплатой Леонардо за его познания и умение тонко исследовать мир было отсутствие ярких страстей и жизненных переживаний. Точно так же Фрейд объясняет и отсутствие сексуального влечения у Леонардо, который еще с юношеского возраста перенес его на свою профессиональную деятельность. Именно способность направить свое либидо в страсть к исследованию Фрейд назвал «ядром и тайной его существа». Эта же способность обусловила отказ от обычной жизни и предопределила такую своеобразную расплату за гениальность. Художник сам не раз подтверждал, что не лишен желания испытывать полноту жизни, но удивительным образом он все же отказывался от поверхностных прелестей и обманчивых красок внешнего мира, перенося все картины внутренних переживаний своего воображаемого мира на полотна.

Во второй половине жизни Леонардо да Винчи оказался настолько нелюдимым, а его одиночество и эгоцентризм – настолько острыми, что он уже не мог жить в согласии с окружающим миром. Пытаясь латать болезненные бреши сознания, он приютил и обласкал однажды встреченного на улице бродячего мальчика, ставшего едва ли не единственной близкой душой, которая в течение долгих лет соединяла его с внешним миром. Многие исследователи склонны усматривать в этой странной привязанности зрелого мужчины к мальчику гомоэротическое влечение, хоть большая часть из них исключает наличие реальной физической связи между ними. Скорее всего, влечение действительно имело место, но было подавлено усилиями воли, как, впрочем, и все остальное, что могло бы даже косвенно идентифицировать мастера как мирянина и обывателя, что он ненавидел и презирал более всего на свете.

Леонардо не общался с живописцами своего времени и не приобрел друзей, хотя изредка на его пути возникали сильные интересные личности, общение с которыми так или иначе повлияло на трансформацию мировосприятия мастера. Но ни талантливый теоретик государственности Никколо Макиавелли, ни известный анатом Марк Антонио делла Торре, ни еще целый ряд исторических личностей, с которыми пришлось общаться Леонардо, не стали близкими ему людьми. Хоть правда и то, что сильные личности редко бывают близки – они обречены творить и действовать в одиночестве, поскольку им ненавистна даже мысль чьего-нибудь влияния. И Леонардо не захотел или не сумел сформировать и оставить после себя команду учеников и последователей. Единственный талантливый ученик – Франческо Мельци, скорее всего, не в счет, поскольку и ему Леонардо не передал многих своих секретов и не посвятил в главные таинства своего творчества. Может быть потому, что не верил в способность ученика нести тяжелый груз нового мышления. С точки зрения распространения своих идей и мировоззрения, это определенно был просчет, но учитывая особенности психологии живописца, например защиту своих трудов «зеркальным почерком» и различными символами, это выглядит вполне закономерным.

Несмотря на жесткое отношение к себе, великий живописец не избежал в жизни множества ошибок и потерь. Так, из-за неправильного выбора грунтов и красок были потеряны такие уникальные работы, как «Тайная вечеря» и «Битва при Ангиари», а рассредоточение энергии и фатальная медлительность не позволили завершить работу над гигантским конным всадником в Милане. Но в то же время бесстрастные размышления и ошеломляющий глубиной синтез мироздания открыли двери в такие завораживающие каморы, куда во время Леонардо еще не ступала нога исследователя и где он оказался восторженным первооткрывателем. Да Винчи испытывал и пробовал без конца, не останавливаясь на неудачах и не оглядываясь на конкурентов: он всегда шел к искомому результату, хотя, может быть, и ценой немалых потерь. Порой он пытался наверстать недостаток формальных знаний – упущение молодости, связанное с «незаконным» рождением. Уже в возрасте около сорока лет Леонардо с упоением взялся за изучение латинского и итальянского языков, отсутствие знаний которых ограничило и без того скромные контакты мастера при дворе.

Берясь за какую-нибудь часть, нить в общей цепи вопросов на пути к сердцевине мироздания и зеркально отображая свое понимание, Леонардо настолько глубоко вникал в проблему, что внезапно открывал доселе не вскрытый пласт знаний, порой достаточно далекий от живописи или слишком прикладной, чтобы восприниматься как искусство. Так было с его открытиями в анатомии, которые оказались настолько глобальными, что даже до начала XX века еще служили врачам-практикам и анатомам. Точно так же получилось с механикой и геометрией, в дебри которых он влез настолько, что оказался у истоков создания принципиально новых машин. И с проникновением в тайны Природы, где он тоже успел сказать свое слово в виде нескольких потрясающих предположений и открытий (например о том, что Солнце не движется). Результаты бесконечного упорства, нескончаемых и непрерывных сознательных усилий разума медленно направляли мастера в неведомый обычному смертному мир незыблемого, совершенного и цельного, подчиняющийся единому Закону. На закате своего чудовищно одинокого, но титанического и праведного пути Леонардо интуитивно чувствовал свое превосходство над остальным человечеством, но это знание так и осталось приобретением лишь его одного – маэстро так никогда и не поверил в возможность разделить его с современниками…

Кто-то может справедливо заметить, что в погоне за слишком многим мастер растратил себя и мог бы достигнуть большего, сосредоточив свой развитый непрерывными усилиями гений. Очень может быть, хотя никому не дано взвесить, что больше повлияло на появление дошедших до нас великих творений Леонардо да Винчи: его занятия геометрией или острая непреодолимая жажда свободы, его точные беспристрастные наблюдения за людскими страданиями за несколько секунд до смерти или отказ от мирских благ, его работа над техническими машинами и универсальной энциклопедией или познание тайн в выборе красок и цветов после долгих неудачных проб. Все это настолько переплетено и взаимосвязано, что невозможно отделить одну деталь из жизни гения от другой, назвав ту важной, а иную второстепенной. Некоторые исследователи указывают на наличие некой инфантильности в жизни Леонардо, проявлением которой были не только периоды увлечений весьма странными для подобного титана занятиями, такими как организация фейерверков и надувание бараньих кишок, но и кратковременные периоды не свойственного художнику полного бездействия наряду с целыми неделями непостижимой работы без перерыва даже для того, чтобы поесть. Однако не исключено, что странные игры с самим собой были просто способом расслабления и сознательного уменьшения концентрации мозговых центров на глобальных проблемах. Одно безусловно верно: рассредоточение усилий во многом погубило его великие начинания. И на закате жизни мастер сам признал это. Именно так можно трактовать запись Леонардо: «Как королевство катится к гибели, когда оно делится на части, так и душа становится слабой и запутанной, когда она занимается большим количеством различных тем».

Вряд ли можно найти еще в плеяде знаменитых живописцев такого, кто, подобно Леонардо, держал под уздцы свои страсти. Волевым решением мастер вычеркнул всякие попытки удовлетворения тайных желаний. «Кто не может обуздать сладострастие, тот уподобляется животным» – такой девиз, начертанный мастером да Винчи, свидетельствовал не только о внутренней борьбе сильного характера, но и о самоподавлении смутных влечений. Возможно, сознательным отречением от радостей обычной жизни он частично компенсировал рассредоточение своих усилий на множество направлений…

Подобно большинству творцов, питающихся идеей, Леонардо приучил себя работать всегда и везде. Он постоянно имел при себе карандаш и бумагу – он тотчас фиксировал все новое, что отобразил его непрестанно кипящий мозг. Мысли ученого будто всегда находились в кипящем котле – он не позволял им ни секунды пребывать в аморфном бездеятельном состоянии. Были ли это новые зарисовки увиденного, или сверлящий его вопрос для трактата о правилах бытия, или новое техническое решение, тот факт, что мастер мог заниматься этим независимо от места и времени, говорит о пребывании в состоянии работы ВСЕГДА. Из 13 тысяч рукописных листов сохранилось около половины – была ли судьба благосклонна к маэстро, настойчиво ищущему пути к великой гармонии и совершенству? И если бы даже ни одна его работа, ни одна записанная мысль не докатились до ныне трепещущих перед мифическим образом Леонардо потомков, его усилия не были бы напрасны, поскольку он дал раскрыться по меньшей мере собственному цветку, увидев его божественное, космическое цветение.

Как истинный творец и мыслитель Леонардо да Винчи был наднационален: он оценивал свое творчество выше людских споров и войн, которые считал «самой зверской из глупостей». Его возвысившийся дух не тревожили ни захват его родной Флоренции, ни смены власти, неизменно сопровождающиеся людскими бойнями и кровавыми потоками, – он был самососредоточен, самодостаточен и не желал растрачивать свою энергию на борьбу с призрачными иллюзиями масс, всегда борющимися лишь с сам о в ы рожде н и ем. Пожалуй, как никто другой, настроение великого живописца во время военных действий сумел отразить Дмитрий Мережковский: «Среди толпы обезумевшего народа – в сердце художника был вечный покой созерцания, подобный тихому свету луны над заревом пожаров…Войны, победы, поражения своих и чужих, перемены законов и правительств, угнетение народов, низвержение тиранов – все, что кажется людям единственно важным и вечным, – проносилось мимо него, как пыльный вихрь мимо странника на большой дороге». Хотя, конечно, результаты людских волнений оставили глубокие раны на творчестве Леонардо – даже возвысившись над обществом, он не нашел способа уйти от его пагубного влияния, хотя бы потому, что его труды так или иначе были призваны повлиять на это же общество, особенно в части восприятия мира. Так, к примеру, от рук ослепленной психозом, оголтелой толпы, ворвавшейся в Милан при свержении его покровителя Людовико иль Моро, погибло одно из самых величественных творений да Винчи – пятнадцатиметровая гипсовая фигура всадника, которую мастер готовился отлить из бронзы, на тот момент уже опробовав (и кстати, тщательно описав) несколько новых технологий литья.

Мастер никогда не имел собственного дома и практически всю жизнь провел «на колесах», без сожаления меняя города и государства. Для любого переезда существовало лишь одно важное условие – наличие возможности работать над претворением в жизнь своей идеи. Его отношение к материальному на закате жизни стало настолько бестрепетным, что он, мечтавший когда-то обосноваться на собственной земле, без тени сомнения отдал эти благодатные площади, некогда полученные в дар за работу, – за многие годы он так ни разу и не воспользовался этой землей. Леонардо включил в завещание всех родственников, даже сводных братьев, с которыми когда-то судился. Смутно он понимал, что лучшим доказательством непонимающим будет всепрощение – мастер заставил себя забыть, что его умирающий отец не вспомнил о нем…

Принадлежа по духу к племени великих победителей, Леонардо да Винчи до последнего дня продолжал бороться. Даже после паралича правой руки он не бросил кисть и творил, пытаясь забыть физические мучения. Маэстро заставлял себя работать до последнего часа – он всегда жил самовыражением. Он словно спешил, что не успеет досказать все то, что задумал. Еще с юношеских лет навсегда ушедший в свой собственный мир грез, Леонардо, кроме того, жил переживаниями исключительно своего внутреннего мира. Это также оказало огромное воздействие на все его творчество – всякий творец нуждается в сильном воображении и фантазии. Сложно не согласиться с Эрихом Нойманном в том, что Леонардо до конца своих дней оставался «мечтателем и игривым ребенком», а все, что он создал, было, в конце концов, «символическим выражением [его] внутренней реальности».

Главным в жизни бесконечного творца Леонардо да Винчи была его фанатичная страсть мыслить и раздвигать пределы бытия и сознания, его гордая и пламенная идея, бессмертные отпечатки которой, воздвигнутые его почти нечеловеческой волей, остались в лучших музеях мира в виде назидания потомкам – безмолвного, но заставляющего содрогнуться. Несмотря на многие поражения, он остался в восприятии мира великим универсалом, раздвинувшим представления о возможностях человека. Так или иначе, деятельность Леонардо да Винчи как художника, ваятеля и ученого психологическими корнями уходит в непреодолимое скрытое желание преобразовать несовершенный мир.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.