Знакомьтесь, я ваша совесть

Знакомьтесь, я ваша совесть

Санчес попал на выставку по приглашению Сергея из «Премьер Капитала». Компания выступала спонсором и проводила небольшой фуршет «для своих» накануне официального открытия. «Своим» в такой среде чувствовать себя всегда лестно, и Санчес решил сходить – поддержать существующие знакомства, завести новые. Не сидеть же, правда, перед компьютером каждый вечер.

В современном искусстве он понимал не больше школьного преподавателя музыки – в алгоритмах асимметричного шифрования, поэтому занялся любимым своим музейным развлечением. Задумчиво переходя от одного экспоната к другому, он мысленно примерял их в свою воображаемую огромную гостиную в не менее воображаемом огромном доме на берегу теплого океана, где он когда-нибудь обязательно поселится. Ничего дельного не присмотрел.

Среди экспонатов выставки ему понравилась только незнакомая девушка, одиноко блуждающая, как и он, из зала в зал. В воображаемую гостиную она вписывалась отменно. Девушка была высокая – сантиметров на десять выше него самого, и великолепно сложена в соответствии с представлениями начала двадцать первого века о великолепном телосложении. Лет пятьдесят назад такого ярко выраженного астеника, как будто сложенного только из продольных линий, с парой скромных маловыдающихся поперечин обзывали бы за глаза «каланча» или «дылда». Густые темные волосы собраны на затылке в пучок. Большие глаза неопределенного цвета без каких-либо следов макияжа глядели задумчиво. В джинсах и облегающей маечке она сильно выделялась на фоне дам в элегантных вечерних платьях. Девушка шла по экспозиции с какой-то целью или системой в голове – игнорируя целые разделы, она подолгу останавливалась перед некоторыми инсталляциями. В задумчивости она теребила разноцветный браслет на тонкой, почти прозрачной руке. Время от времени незнакомка вытягивала руки вниз, складывая пальцы в сложный, как замысловатый морской узел, замок, или собирала их на своей небольшой груди и тогда сразу начинала покусывать костяшки длинных тонких пальцев. Ее растрескавшиеся от ветра губы в этот момент оскаливались и открывали ровные и белые, как в рекламе зубной пасты, зубы. Она выглядела трогательно и даже комично, как котенок, который впервые вышел из-под дома, где родился, на ознакомительную прогулку по двору. Так, по крайней мере, казалось Санчесу. Зрелище его заворожило. А может, ему просто наскучила непонятная выставка со странными, не вписывающимися в формат его детерминистского воображения экспонатами. Он больше их не рассматривал, а, затаив дыхание, ждал, когда она снова что-то сделает со своими длинными руками. Параллельно пытался понять логику ее перемещений по экспозиции и осмыслить систему ее эмоциональных пристрастий.

Многочисленные и совершенно незнакомые «свои» разбрелись по просторным залам. Без специального вдохновения Санчес знакомиться с людьми не умел и стеснялся, поэтому приуныл. Меняя бокалы в руке один за другим, он бессознательно шастал по залам, все глубже погружаясь в собственные мысли. Девушки. Деньги. Клиенты. Все думают только о себе. У каждого своя совесть.

«Моя когнитивная система оказывается беспомощной в реалиях собственного бизнеса. Или это просто процесс взросления? Что важнее – успех в бизнесе или собственное душевное равновесие? А может, я просто домашний мальчик, не подготовленный к настоящей жизни? Должны же быть какие-то эталоны, отправная точка для самооценки и нравственного самоконтроля. Для этого и придумали религию – в качестве механизма реализации общественной совести. Совесть, совесть. Есть у тебя совесть, молодой человек? Есть ли у меня совесть?! Да у меня три с собой и еще пять на крыше!»

Санчес продолжал натыкаться на интригующую незнакомку и даже пару раз пересек траекторию ее задумчивого взгляда. Скрываясь за громоздкими интерактивными композициями, он подсознательно следил за ней. Она улыбнулась, встретившись с ним взглядом.

После четвертого бокала Санчес сказал себе, что нужно или что-то предпринимать, или отправляться домой, спать. Современным искусством он уже насытился. Познакомиться с этой девушкой, перекинуться парой фраз, обменяться визитками – отличная разминка перед тем, как завалиться в самую гущу деловых пиджаков и вечерних платьев. «Никто тебя не съест и не обидит. Это деловое мероприятие – как корпоратив. Здесь принято знакомиться», – убедил он себя.

У очередной композиции девушка стояла особенно долго, нахмурив брови. Это было сложное нагромождение грубых, как будто разорванных взрывом железных и деревянных конструкций, с вплавленными тут и там черно-белыми экранами. На экранах попеременно плакали и смеялись глаза людей.

Помня наставления Димыча начинать диалог с девушкой раньше, чем сознание начнет внутренний диалог противоречий и неминуемо приведет к смущению и застенчивости, он выпалил первое, что пришло в голову:

– Довольно странная конструкция. Вы не находите? Мне кажется, автора мучили приступы нервной булимии по ночам… С тяжелыми последствиями… И он поклялся увековечить всю полноту раздирающих его противоречий. Утром. Используя все, что попалось под руки.

Девушка посмотрела на него долгим испытующим взглядом. Санчесу настрой девушки не очень понравился. Он поежился.

– Не слишком ли категорично? Вы как будто подписываете приговор художнику, а не выражаете свое – надо заметить, чисто субъективное – мнение!

– С моей – чисто субъективной – точки зрения, неправильно запихивать в свое произведение все, что есть под рукой, для того, чтобы выразить миру отсутствие собственной точки зрения. Первичной является мысль поэта, которую он из глубин своей души и сознания хочет донести до широких масс. А здесь мысли нет – только нагромождение экранов и еще каких-то… фишек. Как если бы художник выдавливал на холст все имеющиеся у него в наличии краски в надежде, что они случайным образом соберутся в глубокую по смыслу и эмоциональному наполнению картину.

Санчес наглядно изобразил, как ехидно прищуренный художник выдавливает краски на холст. Ему это показалось забавным, девушка только вскинула бровь.

– Оглянитесь вокруг себя. Мир такой и есть, если вы не заметили. Хотите вы этого или нет. Разнородный. Жестокий. С острыми рваными краями. И изменчивый. А художник увидел суть этого мира и изобразил ее. Это его законное художественное право.

– А мое законное право – стоять перед этой… с вашего позволения… композицией и сделать законное умозаключение, что это гениальное творение не идет ни в какое сравнение с естественными природными творениями. Такими как вы, например.

– Мама дорогая! А вы не думали, что ради своего пошлого и банального комплимента, который не способен тронуть даже вон ту сонную бабку-смотрительницу, вы посчитали нужным обидеть талант великого художника!

– Нет.

– Что «нет»? Не думали?

– Думал, но не обидел. Во-первых, это «художница», а не «художник», судя по вывеске вот здесь, видите? И потом, правда не может быть обидной. Она мотивирует, стимулирует развитие, совершенствование. Для борьбы с мировой энтропией нужно накапливать объективные знания о реальности, а не плодить субъективное множество инвариантных правд, пусть даже какая-то из них будет отдельно взятому художнику более приятной.

– Ого! «Инвариантные правды» – это уже тяжелая артиллерия. Долго репетировали? Что за разглагольствования воинствующего дилетанта? Для глашатая объективной правды о высоком искусстве у вас матка маловата. Должна вас сразу предупредить, что автор этого «творения», как вы выразились, – лучшая подруга моей матери и друг нашей семьи. А я помогаю ей в организации этой выставки и искренне считаю ее работы гениальными. И вино, которым вы безбожно злоупотребляете весь последний час, присутствует здесь с одной целью – помочь уважаемым спонсорам взглянуть на высокое искусство без обывательских предрассудков, через призму субъективного художественного восприятия. А не для того, чтобы предоставлять всяким клеркам возможность клеиться к организаторам. Доступно излагаю?

– А почему вы так напряглись? Вас раздражает конструктивная критика в адрес друзей? Вы же понимаете, что я смотрю на работу вашей знакомой без привязки к вашим дружеским чувствам. И это делает восприятие более объективным. К тому же я думаю, что в глубине души вы прекрасно меня понимаете и поддерживаете – может, поэтому и беситесь?

– Я спокойна, как могильщик на работе. И когда человек неприятен мне сверх обычного, я представляю себе, каким должен быть гроб, чтобы ему там было комфортно и уютно. Очень помогает. Рекомендую… В вашем случае, кстати, гробик мог бы быть достаточно компактным, экономя тем самым место для других… Даже на стразы тратиться не придется. Да, прежде чем вы уйдете, напомните мне, пожалуйста, чем вы зарабатываете на пиво? Читателям моего фейсбука будет интересно, кто по профессии тот лузер, что решил поучать меня в столь надменной манере?

Девушка прищурилась и слегка наклонила голову, как бы прикидывая габариты собеседника. Кровь волной ударила в голову Санчеса. Обидным был не сам «гроб», а его «компактность». В конце концов, подумал Санчес, если ей обломать каблуки, а ему – расправить плечи, то она окажется всего на несколько сантиметров выше… Он гордо вскинул голову:

– Я работаю совестью. Все слежу за тобой и в ступор впадаю от увиденного. Решил представиться, наконец. Нехорошо не знать свою совесть в лицо.

– Вот это да! Мы уже на «ты»? Приятно познакомиться. Все думала – как же выглядит моя совесть, и вот наконец…

– Ну и как?

– Думала, она будет… поопрятнее, что ли!

– Чистая совесть – результат плохой памяти. Не льсти себе.

Санчес уже пожалел, что начал этот разговор. Ему до боли захотелось увидеть сейчас поблизости кого-нибудь из знакомых и приветственно помахать ему, чтобы получить повод улизнуть. Но он сам выбрал тихий зал для разговора, где прийти ему на помощь было просто некому.

Шутка затянулась и явно не была воспринята должным образом. Метод прямого нахрапа, рекомендованный Димычем, не сработал. Получилось из разряда «в рожу получить, а не впердолить».

«Больная какая-то. Еще организатор выставки. Все высокие женщины – надменные стервы…» – думал он.

Девушка разошлась не на шутку, видно, Санчес просто попался под горячую руку. Уши у нее горели, на щеках даже сквозь ровный загар пятнами выступил румянец. Глаза блестели, грудь красиво вздымалась и от этого как будто даже округлилась и налилась. Вверх… вниз… Санчеса это очень удивило. «Интересно, у каждой девушки вертикальная амплитуда колебаний груди зависима от степени эмоционального возбуждения? Если так, то можно написать серию уравнений и построить простой алгоритм… Потом сделать приложение для мобильника: навел телефон на девушку – и сразу понимаешь ее настрой – можно подходить или нет. Только реперные точки нужно научиться распознавать для считывания…»

Девушка неправильно интерпретировала его задумчивый взгляд, блуждающий по ней в поисках оптимальных реперных точек. Она демонстративно закрыла эти точки скрещенными руками.

– Да неужели? Меня умиляет ваша наивность. Тогда почему вы, уважаемая совесть, выбрали именно меня?

Санчес поднял взгляд и посмотрел прямо в ее горящие гневом глаза. Терять ему было нечего. «Не догоню, так хоть согреюсь. Хотела бы уйти – давно бы ушла», – мысленно сказал он себе, расслабился и улыбнулся.

– У тебя красивые глаза.

– А какое значение это имеет для совести?

Девушка продолжала смотреть на него в упор. Они скрестили взгляды, как рыцари – турнирные мечи. Забрала опущены, латы блестят.

– О! Огромное! Нельзя недооценивать важность глаз. Мы, совести, знаете ли, живем в глазах. Чем глубже они – тем больше простора у нас для деятельности…

– Какая-то болтливая мне попалась совесть. И чем же вы, позвольте спросить, занимаетесь в глубине моих глаз, когда я смотрю, например, в пустоту?

– Душевным программированием.

– ?

Санчеса отвлекло моргание плачущих глаз с экрана на композиции. Он перевел туда взгляд и потерял контакт. Девушка торжествующе подбоченилась. Но Санчес упрямо гнул свое:

– В каждом человеке заложены свои алгоритмы. Не побоюсь этого слова – программы. Мы живем в соответствии с ними, действуем по заданным алгоритмам, реагируя на те или иные факторы внешней среды. Испытываем голод – идем на охоту. Устаем – ложимся спать. Встречаем красивую девушку – влюбляемся…

– В каждую?

– Нет, только в самую красивую. Не перебивай свою совесть, это неприлично.

– Я вся внимание.

– Так вот, совесть – это регулятор нравственных обязанностей, а также инструмент оценки и контроля выполнения этих обязанностей.

– То есть вы – инструмент?

– Скорее инструмент – у меня. Но у тебя еще будет возможность с ним познакомиться…

Девушка состроила брезгливую гримасу.

– Не слишком ли грязно для первого знакомства? Даже для совести?

– Голос чистой совести приятнее ста голосов грязной славы. Я имел в виду лишь арсенал нравственных обязанностей. Но ход твоих мыслей мне нравится. Могу я продолжать?

– Сделайте одолжение.

– В каждом человеке есть набор личных регуляторов этих пресловутых нравственных обязанностей, однако в большинстве случаев данные регуляторы навязаны нам окружающим обществом и скомпилированы в программу под названием «мораль». Тебе еще интересно?

– А «ском-пили-рованы» – это что за словечко такое?

– Неважно. Уверен, что твоей эрудиции хватит понять, что я имею в виду…

– Вы – самодовольный нахал. Но я заинтригована.

– Мораль – это устаревшая операционная система. Как MS-DOS. Не знакомо? Как Windows 3.11. Тоже не слышала?! Хорошо, как телефон с черно-белым экраном. Так понятно? Вот представь себе, что тебя заставляют пользоваться телефоном с черно-белым экраном, потому что кто-то когда-то решил, будто цветные экраны – это дьявольский соблазн, который может пошатнуть устои современного общества. Никто уже не помнит – кем, зачем и когда это сказано, а также в чем именно заключается угроза. Но на всякий случай цветные экраны все ругают, хотя у каждого в кармане лежит по айфону. У тебя же айфон наверняка? Вот! Со стразами? Нет? И на том спасибо. Так и подумал, что такая модная девочка просто не может без айфона.

– Я сейчас уйду.

– Ну вот, общественная мораль тебе говорит: «Пользуйся только телефоном с черно-белым экраном. Причем только одним! Зачем тебе несколько телефонов, если главное в телефоне – качественная надежная связь?»

– С кем?

– С родиной. Неважно. Не в этом суть сейчас. Если я вдруг потеряю нить рассуждения, ты мне напомни про надежную связь, можно будет поразмышлять в эту сторону. Так вот, мораль тебя призывает пользоваться только одним телефоном и только с черно-белым экраном, а твой внутренний нравственный голос негодует. Мораль говорит тебе, что нужно восхищаться творческими потугами подруги твоей мамы, потому что не любить их нехорошо. А внутренний голос, совесть твоя, тянется к прекрасному, к настоящему искусству.

– В этом месте очарованная девушка должна спросить – что же такое настоящее искусство и где его искать?

– Истина, не побоюсь этого слова, и является высшим искусством. Доказательством этого и является телефон в твоих руках, за который ты отдала не только штуку баксов, но и небольшой кусочек твоей души. Но как же так? Разве не для этого Стив Джобс мучился, ночами не спал, отказывал себе в хлебе насущном? Ты же знаешь, кто такой Стив Джобс? Не надо объяснять?

Санчес уже совершенно потерял ход своих мыслей. Желудок предательски продолжал поставлять в кровь алкоголь. Фокусироваться на интеллектуальной беседе становилось все сложнее. «Надо было останавливаться после первого бокала… Хотя бы после второго… Сколько же я их всего выпил?!»

– Телефон, кстати, глючный какой-то. А про Стивов я знаю довольно много, как ни странно. И про того, и про другого.

– Я не ослышался? Ты имеешь в виду Стива Возняка?

– Да, партнера Джобса. Я про них курсовую работу писала. В контексте социологии научного знания – он в этих вопросах был большим специалистом. Вряд ли вам это что-то говорит…

– Я потрясен до глубины души. Девушка, которые знает такие интимные подробности мужского мира, имеет все шансы стать королевой всех программистов. Ты ранила меня в самое сердце. Вот сюда, можешь потрогать…

– Нет, спасибо. Осторожно, стакан не вырони. Это моя любимая маечка! Капля твоего мерзкого красного вина на ней может поставить точку в наших еще не начавшихся отношениях.

– Если ты организовала эту выставку, значит, сама вино выбирала…

– Поэтому и говорю «мерзкое».

Они секунду помолчали. Девушка даже улыбнулась. Хороший знак. Санчес спохватился:

– Погоди! Так у нас все-таки отношения? Пусть даже не начавшиеся?

– Предупреждаю! Не испорть момент какой-нибудь именной–?номерной пошлятиной. Давай закончим эти отношения на высокой ноте. Приятно было познакомиться!

– Постой минутку. Тебе нечего бояться – совесть вообще половым путем не передается. Тебе даже неинтересно узнать, как меня зовут?

– Зачем мне знать, как зовут мою совесть? Разве совести нужно имя? Ей и тело, в общем, ни к чему, разве не так? Даже если я сейчас дам этому телу пощечину… Или нет! Вылью ему на голову остатки этого вина… Если совесть моя и правда забралась в пьяного хамоватого мужика в безвкусной рубашке и нечищеных ботинках, то она от этого, очевидно, не пострадает… Мать моя, ты все-таки капнул вино на мою любимую маечку. Смерть тебе… Я возьму? – обратилась она проходящему с подносом официанту. – Красное, пожалуйста…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.