Гроза и радуга. «Ом Ахум»

Гроза и радуга. «Ом Ахум»

После обеда поднялся ветерок. На небе появились облака, а верхушки гор заволокло дождевыми тучами. Горный пейзаж стремительно менялся. Вскоре высокие горы затянулись темно-синими тучами, которые, закрыв солнце, быстро наползали в сторону берега. Ветер стал усиливаться, налетая резкими порывами. Тараканов с Серегой забрались в юрту и при помощи веревки, привязанной к куску войлока на крыше юрты, накинули его сверху тундука, закрыв отверстие вверху юрты. Дверь закрывать не стали – ветер дул с запада, с противоположной стороны. Лежа на спальниках, друзья наблюдали за разыгрывавшимся представлением.

Могучие порывы ветра вздымали в воздух тучи песка, кружа и играя ими, швыряя во все стороны. Временами ветер достигал едва ли не ураганной силы. Юрта оказалась очень прочной конструкцией, она легко выдерживала этот напор. Вовка подумал, что палатку, пожалуй, уже давно бы сорвало и унесло.

На улице потемнело, послышались раскаты грома, которые быстро приближались, а через несколько минут первые крупные капли застучали по крыше. Еще через минуту грянул сильнейший ливень. Над Иссык-Кулем сверкали молнии, раскалывая пространство между небом и водой на несколько частей. Яркие вспышки озаряли небо, окрашивая причудливые облака в фантастические цвета. Вокруг разворачивалась воистину грандиозная битва Силы! А прямоугольное входное отверстие юрты выглядело дверью, открытой в эту сверхъестественную вселенную, в царство бушующих стихий ветра, воды и огня…

В какой-то момент Серега с Вовкой вскочили и придвинулись ближе ко входу, не веря глазам своим – после очередного порыва ветра дождь внезапно перешел в град. Ледяные горошины с силой ударяли по крыше и, подпрыгивая, стреляли в песок. В юрту град практически не залетал, разве что только рикошетом. Градины сыпались как из мешка, усеивая желто-бурую песчаную поверхность крупным белым бисером. Одни кусочки льда быстро таяли, а новые порции падали еще и еще. Артобстрел продолжался недолго, всего несколько минут, и вскоре град сменился дождем с крупными каплями. Небо над «Бродвеем» посветлело, а струи дождя стали постепенно редеть, превращаясь в нити, а потом – в трассирующие очереди. Ливень кончился так же быстро, как и налетел, ветер стих. Гроза унеслась вдоль гор на восток, в сторону Покровки.

Не успела последняя капля долететь до земли, как равнина осветилась ярким солнечным светом, а небо озарилось яркой радугой! Да не простой, а двойной! Народ дружно высыпал из своих кибиток, прыгая от радости на мокром песке и возбужденно тыча пальцем на эту немыслимую красоту. Серегу с Вовкой обуяла детская радость! Тараканов увлеченно щелкал фотиком. Тонкий переливающийся мост перекинулся через полнеба. Левым краем радуга тонула в Иссык-Куле, а правым упиралась в предгорья. Справа нарисовалась вторая половинка радуги, которая то вспыхивала более сочно, то утончалась и таяла. На темно-синем фоне грозовых туч, уплывших на восток, радужный мостик был особенно ярким, он сиял люминесцентными цветами. А полукруг неба под радугой выглядел светлее, он будто светился нежно-голубым фоном.

Йога в этот вечер была особенная, исполненная яростной силы. Буйство природы продолжилось и на тонком плане. С первой же задержки ревущие потоки хлынули в тело, сотрясая его и безжалостно швыряя то в одну сторону, то в другую. Устойчивость к Иссык-Кульской мощи, которую Вовка с Серегой успели наработать к концу второго дня, растаяла, как град на теплом песке. Сила вытворяла с ними что хотела. Небо падало с быстротой молнии, превращаясь из пены облаков в мелкоячеистую сеть слепящего золотого излучения. Эта структура с шипением тысячи кобр опутывала йогов, стирая их личность, а потом постепенно возрождая к жизни. Матрица разлеталась на миллиарды осколков, исполняющих бешеную пляску Шивы, великого разрушителя. Невидимый голос рокочущим эхом гремел отовсюду: «Ты хотел это увидеть? Так смотри же!». Падение на небеса – и взлет в пропасть. Схлопывание в ничто – и расширение до колоссальных размеров. Не существовало ни верха, ни низа, ни права, ни лева. Если где-то и находился край земли, то Вовка наблюдал и чувствовал его зыбкую границу – то, где нечто осязаемое оборачивается пустотой. Более того, он и сам был этой непостижимой гранью.

Серега тонул в волнах Иссык-Куля, бормочущего древние мантры, погружаясь в пучину, где висела незыблемая оглушительная тишина. И когда уже казалось, что прошла целая вечность, бездна разверзалась и кипящий гейзер с немыслимой скоростью выносил путешественника на поверхность – в ошалевшее от неожиданности плотное тело.

Песок, на котором стоял Тараканов, вдруг становился жидким. И Вовка летел по его волнам, как скоростной скутер, чтобы в следующее мгновение столкнуться со стеной непонятно чего и нырнуть в тоннель, в котором было невозможно остановиться или затормозить. Чтобы на предельной скорости с ревом вылететь в центр кипящего солнечного ядра, испариться в невесомые частицы и опять затвердеть в человеческой форме на берегу Иссык-Куля.

Серега созерцал, как великое бессмертное начало обволакивается Майей[43], материальным покровом, обретающим твердость и конечность. Он пронзал пространство временем, как пылающей нитью, нанизывая на нее мириады миров, сворачиваясь в спирали и возвращаясь к исходной точке.

Притяжение гор порождало свирепый ветер, который уносил Вовку на диковинные планеты. Там разворачивались цветовые картины, захватывающие воображение, сливались потоки таких завораживающих оттенков, которые не способен представить себе ни один человек с планеты Земля, и рождались новые формы.

Иссык-Куль устроил настоящие американские горки в энергетическом теле: «Любителям духовного экстрима посвящается!». Временами становилось страшно, ум пугался тотальной неизвестности, того, что он и его носитель рассеется навсегда на сокрушительном ветру Нагваля. Но азарт и несгибаемое намерение затягивали неугомонных игроков все дальше и дальше. Наконец, Матрица-мать позвала своих расшалившихся детей домой. Солнышко, клонившееся к закату, спряталось за облака. Подул прохладный ветерок. Даже в футболке стало прохладно.

Вовка глянул на часы, которые он бросил в одну из сандалий перед началом комплекса. С начала йоги прошло ровно два часа. Он воскликнул:

– Два часа такой экстатической йоги приравниваются к десяти годам классической, с сидением на коврике. Бесценный, потрясающий подарок Силы!

Несмотря на ветерок, многие торчки все же искупались. Вытеревшись полотенцем и надев футболки, треники и куртки, Вовка с Серегой приютились на пригорке неподалеку от воды, на камешках, которые все еще хранили тепло уходящего солнца. Начинался просмотр ежевечернего сериала «Иссык-кульские закаты». Места в зрительном зале заняли еще несколько человек. Все хранили почтительное молчание, Серега задумчиво покуривал сигаретку.

С пляжа закат выглядел совершенно по-другому. Солнце садилось не над мысом, как вчера, когда друзья созерцали его сидя возле своей юрты, а над морем (Иссык-Куль почти никто не называет озером, язык не поворачивается). Широкая солнечная дорожка, искрящаяся, бликующая и вибрирующая на волнах, простиралась от горизонта почти до самых ног зрителей. Красивейшая река из жидкого золота, переливаясь и создавая живые орнаменты, текла к Вовке, Сереге и их товарищам по счастью. Ближе к ним она становилась прерывистой, пропадая во впадинах волн, а волны, накатывая на берег с мягким плеском и шуршанием, играли неповторимую живую мелодию к вечернему кинофильму.

Великолепие солнечной реки струилось из ярко-белого солнечного круга с неровными краями, на который были одеты два кольца – золотое и апельсиново-розовое. Последнее кольцо растекалось к горизонту теплым, нежнейшим сиянием. Над светилом, параллельно горизонту, длинным и широким коромыслом висело сероватое облако, которое выглядело так, будто на катушку накрутили длинную-предлинную нить. Щель между водой и этим облаком, в центре которой находилось солнце, была залита радужным свечением. Над облаком начиналось чистое синее небо.

С востока тоже открывалось восхитительное зрелище. Песчаные барханчики на пляже, отливавшие розовым цветом, отбрасывали небольшие овальные тени, сплетающиеся в изощренную вязь. В розоватый оттенок были окрашены и волны, и стволы тополей, и предгорья, и снежные пики, и некоторые облака на северо– и юго-востоке. Восточные облака уже налились холодными синими и темно-синими красками.

«Веретено» над солнцем плавно разматывалось, поднимаясь в центр небесного купола. И вот оно уже обнажило бело-розовый стержень, а вокруг рассыпались пушистые синеватые клочки. Вскоре они рассеялись. Между тем солнышко погрузилось в тучку, вытянутую над грядой западных предгорий и похожую на крокодила. Еще несколько минут, и оно (не без помощи зрителей!) прожгло прямо в пузе «крокодила» дырочку в форме глаза. «Крокодил» теперь сделался огромным лиловым глазом с ярко горящим янтарным зрачком. Над ним во все стороны расходился веер широких розовых и оранжевых лучей. Удивительная картинка!

Потом глаз закрылся, и «крокодил» распластался на предгорьях. Вместо него панораму украсили три облачка, набежавшие с юго-запада. Выстроившись клином, они приняли форму тонких приплюснутых колец и повисли в розовом небе тремя золотыми нимбами! Это было захватывающее окончание сегодняшней серии.

Зрители к тому моменту стали покрываться мурашками от холодного ветра. Поблагодарив Иссык-Куль за прекрасное кино, они потянулись на «выход», к родным юртам.

По дороге Тараканов разговорился с Триви[44]. Вовка давно хотел с ним познакомиться и обрадовался, увидев его на фестивале. Триви жил в США, где преподавал в университете, и хотя семинар Болеслава смог посетить лишь несколько дней назад в Алматы, тем не менее на форуме волшебников он писал очень толковые сообщения. Каждый пост – не в бровь, а в глаз. Вовку приятно удивляло стратегическое мышление 3-виального, то, насколько глубоко он проникался предлагаемой Болеславом игрой. Триви всегда давал исчерпывающие, отточенные, глубокие ответы или комментарии, очень четко формулировал излагаемое, выхватывая самую суть. Да еще и с чувством юмора!

3-виальный оказался худеньким молодым пареньком с несколько азиатскими чертами лица и тихим, но высоким и звонким голоском. Он рассказал, что под впечатлением захватывающих экстатических переживаний, мастерски описанных на форуме, начал регулярно делать «Сурью» и «Око» Сидерского. Но энергии так и не вкусил. Триви признался, что приехал на фестиваль с намерением пробудить свою энергетику, правда, ни йога, ни танцы пока не «вставили». Паренек деловито резюмировал:

– Ни потоков энергии, ни вибраций, ни экстаза я не чувствую. Так, немного тело нагревается. Да и внутренний диалог не отключается.

Вовка вынес «приговор»:

– Слишком ты умный, Триви!

Присутствующие заулыбались. Триви, тоже улыбнувшись, парировал:

– Да вообще-то не жалуюсь. Мне в самый раз.

Тараканов кивнул:

– Ментал – штука классная и очень сильная. Но иногда полезно отключать ум. Например, чтобы получить новый энергетический опыт, выходящий за рамки привычной картины мира. Ум боится неизвестности и пытается все контролировать. А тут нужно перестать контролировать происходящее и просто сдаться Силе. Забыть себя и прыгнуть неведомо куда…

– Я все это понимаю. Но как остановить контроль ума?

– Бороться с умом бессмысленно, это только создает лишнее напряжение. Вместо того чтобы постоянно проверять: «Это энергия или это я придумал?», – концентрируйся на ощущениях в теле. Почувствовал какие-то необычные ощущения – жар, мурашки, покалывание, течение потока, дрожь, тяжесть, гул в ушах, да что угодно – концентрируйся в этом месте, осознавай эти ощущения. Просто наблюдая и описывая эти ощущения, ты усиливаешь и запоминаешь их, делаешь доступными для обычного сознания. И открываешь дорогу для новых состояний. При этом мысли останавливаются сами собой. Я часто концентрируюсь на дыхании – на том, как происходит вдох или выдох. Любая концентрация напрочь выключает внутренний диалог. А вообще, мужикам сложнее прошибиться, чем женщинам. Женщины более чувствительны от природы и чаще всего безбашеннее – сначала делают, а потом думают: «Нафига я это сделала?». А мужики десять раз подумают и взвесят, прежде чем что-то сделать. Хотя из каждого правила есть исключения. Так что дерзай! Еще пять дней фестиваля впереди. Йогу не пропускай. И обнимайся до конца, объятия здорово прошибают, через сердце.

Серега добавил:

– Тривик, расслабься. Похоже, ты слишком стараешься, как примерный ученик. Сам же знаешь: когда сильно «упираешься», пытаясь добиться очевидных результатов, часто получается наоборот. Конечно, это всего лишь одна из картин мира. Можно и стенку лбом прошибать, фокусируя все силы в одном направлении, – да еще и успешно! Просто наблюдай за телом и дыханием без особых ожиданий. И все произойдет само собой. Имеющий намерение да прошибется!

Малика, стройная казашка, не переставая дрожать, но не от холода, а от оргазмов, вставила:

– Меня на семинаре в Алмате так и не прошибло. А после вчерашней йоги колбасит не переставая. Еще делать ничего не начали, а тело уже заколошматило, как от эпилепсии. Остановиться не могу. Как я сейчас кушать буду, не представляю. Я же ложкой в рот не попаду!

– А пусть тебя Триви с ложечки кормит. Он оргазмоустойчивый. Заодно, может, трясучкой от тебя заразится, – ввернул догнавший компанию Арман, большой и веселый казах.

Этот паренек заслуживает отдельного слова. Настоящий красавец-мужчина с короткой прической, объемистым животиком и круглой, будто полная луна, чрезвычайно добродушной физиономией. Делал он все неторопливо и с ленцой, как и подобает восточному хану. А как Арманчик улыбался! Как-то карикатурно, чуть ли не до ушей, растягивал рот, приподымая уголки губ, обнажая крупные белые зубы, и изо всех сил прищуривал глаза, так что оставались узкие щелочки. Эта знаменитая улыбка Армана стала притчей во языцех, и Болеслав частенько просил его продемонстрировать свою ослепительную, комичную мимику.

Арман – успешный бизнесмен. На семинаре в Алматы он поделился рассказом о волшебстве. Как-то ему довелось нанять маршрутку, оплатив шоферу весь маршрут. Заходит человек в автобус, а ему говорят, что сегодня бесплатно катают. На заднем сиденье сидел Арманчик и получал удовольствие только лишь оттого, что людям приятно. Все благодарили водителя, ведь никто не знал, что «виновник» – Арман. Один мужчина сказал:

– Раз в месяц неплохо бы возить бесплатно.

Другой поддержал:

– Мусульмане должны так поступать.

Намерение у Арманчика было, чтобы бизнес попер. Попер, и еще как!

Немногословный Арман своими шуточками, забавными комментариями и детской непосредственностью с первой же минуты завоевал внимание и всеобщую любовь фестивальной тусовки. Все называли его уменьшительно-ласкательными именами: Арманчик, Армаша, Армашка, Армашик…

Народ бурно обсуждал «грозовую» йогу. Вовка сказал, что несколько раз на него накатывал страх не вернуться в Матрицу. Юрик признался:

– Я тоже чуть в штаны не наделал от страха!

Арманчик, сохраняя очень солидный вид, обронил:

– Да. На йоге главное – не обосраться. Хотя и обосраться можно. Я так много раз в детстве делал, и ничего…

Разговор зашел о зикрах, которые были накануне. Серега удивленно произнес:

– Часть людей приехала непонятно зачем. На танцы не ходят, на йогу – тем более. Их только в столовой и видно.

Вовка продолжил тему:

– Я вчера на зикрах еле сдержался от смеха, глянув на реакцию скептиков. На их лицах крупными буквами было написано: «Блин, куда я попала?! Ну и дурдом! Надо же до такого докатиться». Чтобы сохранить свою крутизну, надо объявить остальных зомбированными придурками, да еще имитирующими оргазм.

Арман с убежденностью патологоанатома вынес диагноз:

– ПэКаэМщики[45]. Не врубятся.

Однако Тараканов возразил ему:

– Мы все – ПэКаэМщики, раз живем в Матрице.

Армаша хитро посмотрел на Вовку, прищурил глазки-амбразуры и «выстрелил»:

– Но мы – не резиденты!

Так, с легкой руки Армана, и стал гулять этот термин – «резиденты Матрицы».

После такой йоги Гульзара, Малика и еще несколько алматинских девчонок ужинать не могли. Их сотрясала крупная и частая экстатическая дрожь. Гульзара долго пыталась откусить кусочек от яблока, и это было целое потешное шоу! Соединить две трясущиеся части тела – рот и руку с яблоком – было очень непросто. И когда сие удавалось, Арманчик громко докладывал народу, например:

– Новости с орбиты: стыковка прошла успешно!

Зрители заливались смехом, отчего Гульзару охватывала новая волна сильнейших вибраций, и все повторялось снова.

Тела космонавток были настолько наполнены энергией, что кушать им не хотелось. Вид еды вызывал удивление: «Зачем это запихивают в себя?» Но, благодаря неутомимому Армаше, девчонки все же начали что-то жевать. За одним столиком с ним сидели Малика, Светик, Гульзара и Лена и молча, с отсутствующими лицами, «медитировали» на еду. Арманчик же кушал спокойно и очень аппетитно, при этом доходчиво, будто в беседе с малыми детьми, комментировал зависания девчонок:

– Это вы силы экономите. Поменьше движений, чтобы жахнуть на танцах.

После таких комментов летчицы брали ложки и вилки в руки, пытаясь подцепить кусочки картошки и тофу. Но в следующую секунду выпадали в долгий смех от этой забавы и новой реплики массовика-затейника:

– Не бережете вы совсем своего Васю[46]. Полеты полетами, а посадка должна быть отработанной. Иначе можно не дотянуть до авианосца. И топливный бак должен быть заправлен!

На десерт были зикры. Роскошный пир для энергетических гурманов! Случайные люди на танцы уже не приходили, и сплоченный экипаж космических авантюристов под командованием Болеслава разогнался до фантастической скорости. Каждый танец – красивейший полет, сопровождаемый ревом ракетных двигателей, перегрузками и невесомостью. Когда Вовка открывал глаза после очередной задержки и обнаруживал себя в юрте, подсвеченной гирляндами, ему казалось, что он перенесся на другую планету. Это ощущение усиливалось, когда Тараканов делал задержки, не закрывая глаз. Он стоял во внутреннем круге, подняв голову вверх, и сквозь открытый люк-тундук видел звезды, мерцающие на фоне черного неба.

Пространство в юрте и тела раскалились до предела, энергия зашкаливала. Болеслав разрядил атмосферу смехом, не упустив случая похохмить. Глядя на отъехавшего Армана, который стоял с суровым лицом, выставив животик вперед, он брякнул:

– Арманчик, ты мне сейчас напоминаешь партработника. Секретарь горкома, да и только!

– Обкома, – поправил его Арман. – Партии Нагваля. Который звонит в Царь-колокол.

– Нагваля, говоришь, – многообещающе усмехнулся Болеслав. – Будет вам сейчас Нагваль, в полном развороте. Сделаем сильнейшую буддийскую практику – «Ом Ахум Ваджра Гуру Падма Сидхи Хум»[47]. Будет показано состояние без-умия, погружения в великую Пустоту.

В начале танца два круга стоят, соприкасаясь спиной друг с другом: один партнер – во внутреннем круге, другой – во внешнем. На «Ом Ахум» партнеры поднимают руки через стороны и складывают их в намастэ над головой, разворачиваясь лицом друг к другу. На «Ваджра Гуру Падма Сидхи» они наносят себе легкие ударчики сложенными ладонями в макушку, межбровье, подбородок и центр груди. А на «Хум» складывают ладони в такую мудру, при которой соединенные большие пальцы оказываются на уровне пупка.

Когда мантра поется второй раз, каждый танцор красивым плавным движением правой ладони рисует «жест Будды» – объемную восьмерку, завершая тем, что смыкает пальцы рук в ту же мудру. По народному поверью, этим жестом Сиддхартха Гаутама разогнал неких «Маров»[48] – демонов, искушавших его перед просветлением, когда он медитировал под деревом Бодхи.

На третий «Ом Ахум Ваджра Гуру Падма Сидхи Хум» партнеры соединяют открытые ладони друг с другом на уровне сердца и меняются местами. Далее шестьдесят четыре раза поется мантра «Хум». При этом участники, держа руки в намастэ у сердца, медленно кланяются партнеру, выпрямляются, делают шаг правой ногой вправо и, приставив левую ногу, оказываются лицом к лицу с новым партнером. Затем кланяются ему, выпрямляются, разворачиваются спиной и, опуская руки, складывают их в мудру. Все эти восемь движений делаются очень неторопливо и плавно, и во время выполнения каждого из них восемь раз пропевается «Хум». Потом весь танец повторяется.

В течение всей практики поддерживается постоянный контакт глазами: с одним партнером – и тут же с другим. Болеслав с Таракановым показали в центре круга весь танец. Лица их выражали абсолютную отрешенность, а низкое, чуть ли не горловое, пение создало атмосферу пространства, лежащего за пределами человеческого…

Обучив притихшую публику движениям танца, Болеслав несколько раз акцентировал внимание на том, что партнеры должны все время неотрывно смотреть в глаза друг другу. Обведя всех стальным взором, он добавил:

– И чтобы не было игривого настроя! Танец очень глубокий, нужно тотальное погружение. «Хи-хи-ха-ха» тут неуместны. Смех в данном случае снижает безумный накал, это защитная реакция ума, который ужасается Хаоса и закрывается от него любым способом. Там, куда я намерен вас привести, нет ума. Одним словом, кто насколько откроется, тот столько и получит. Кто боится или не уверен в себе, лучше выйти сейчас, пока еще не начали.

Но ни один боец не вышел из строя. И загудели: «О-о-м-м А-а-а-ху-ум». Возможно, так гудел ветер Хаоса, создавая из себя, структурируя плотный, пространственно-временной мир. Пели очень медленно, вибрации звука были какими-то потусторонними.

Барабан «буддийской рулетки» закрутился. Практически каждый был полностью погружен в священнодействие. Каждая встреча глазами – долгая, почти бесконечная, насыщенная жизнь. Тараканов чувствовал, что идет передача невероятного количества информации. Сверхскоростные пакеты транслировались пачками: откровения, идеи, картины, ощущения, эмоции, чувства, прямое знание… Происходило узнавание себя такого, о существовании которого Вовка и не подозревал. Спаянность во взглядах существовала до самого последнего момента, пока партнеры не разворачивались спиной друг к другу. Энергия была настолько плотной, что ощущалась физически. Тараканов покачивался на потоках, которые соединяли его и партнера.

Воины. Воины. Воины…

Юрик. Нырнув в его голубые озера глаз, идешь ко дну, которого нет.

Малика. Зрачки – два черных дула, из которых тугой струей течет Сила.

Арман. Древний богатырь, прожигающий лазерными лучами из прорезей почти закрытых глазок. Едва стоит на ногах, пошатываясь и неуклюже двигаясь, как раненый медведь.

Гульзара. Существо без формы, сумасшедшее, смешное, озорное, в каждый миг – разное. Совершенно безумные глаза, маленькие выпуклые шарики, через которые на тебя смотрит Человек из Ниоткуда.

По мере того как двигался круг и Вовка встречался все с новыми и новыми глазами, его переживания сменялись одно за другим… Отрешенность. Сила. Пустота. Трансцендентность. Доверие. Любовь. Нежность. Удивление. Детство. Восторг. Открытость. Улыбка. Бездна. Авантюризм. Сумасшествие. Решимость. Сдача. Поддержка. Ошеломление. Непонимание. Слияние. Безупречность. Опять удивление. Изумление. Упругость. Тишина. Отсутствие. Отрешенность.

Полный круг. Насыщенность.

Тараканов изведал сильное потрясение: пройдя всю эту трансформацию, переплавку, цикл из сотни воплощений, он вернулся к себе. К тому, каким был в начале танца. Но что-то неуловимое, не формулируемое словами, осталось внутри. Вовке стал понятен смысл притчи: «До просветления ты ходишь по земле, видишь реки и горы, и после просветления – все то же самое».

Болеслав остановил действо (длившееся более часа), потому что некоторые вот-вот рухнули бы на ковер. Объятия состоялись в полной тишине, ибо не осталось ни слов, ни мыслей, ни эмоций. Странный, очень странный опыт. Будто открылось нечто сокровенное, спрятанное доселе за семью замками. И ошеломление от этого было слишком велико.

Вовка и Серега вышли из юрты. У входа под переливающимся звездным небом стоял очумевший Арманчик. После «Ом Ахум» глаза у него практически не открывались, вместо них были узенькие щелочки. Заметив ребят, он только и смог выдохнуть:

– Тя-ж-ж-же-е-лый наркотик!

Причем, как выяснилось, наркотики он никогда не употреблял.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.