Владимир Черепанов. Скрытое условие

Генеральный директор завода «Уралэлемент» немногословен. Он ученый, электрохимик и всю жизнь ищет, разрабатывает и создает новые умные источники тока. Он директор ведущего оборонного завода страны, который производит батареи для военно-промышленного комплекса. Под его руководством «Уралэлемент» начинает выпускать продукцию, аналогов которой нет в мире.

«У меня никогда не было сомнений, что он достигнет поставленной цели И останется спокойным при любых обстоятельствах», — так говорит о Владимире Борисовиче жена, Нина Черепанова. 44

Владимир Борисович, есть расхожее мнение, что государство зря тратит немалые деньги на оборонку, лучше бы поднимало зарплаты врачам и учителям. Что вы думаете об этом?

Кто не кормит свою армию, будет кормить чужую.

Ваш завод «Уралэлемент» когда-то назывался «Почтовый ящик номер такой-то» и был засекречен, как закрытый город.

Мы производим мощные водоактивируемые батареи для морфлота, для подводных лодок, для электрических торпед, для речных маяков.

И входите в корпорацию «Тактическое ракетное вооружение».

Все верно. А также в концерн «Морское подводное оружие».

Владимир Борисович, а как вы, кандидат химических наук, после аспирантуры Уральского научного центра АН СССР, попали на оборонный завод?

Я сюда приехал в середине 1980-х в качестве начальника лаборатории Ленинградского аккумуляторного института. На базе «Уралэлемента» в те годы работало больше двадцати научных институтов, в том числе и наш, Ленинградский, который был головным.

Столичные институты базировали свои лаборатории здесь, в Верхнем Уфалее?

Не только здесь, но в том числе и в Уфалее. Потому что производство на этом заводе связано с ракетной техникой и с водоактивированными батареями для морфлота. Потому что сюда был эвакуирован завод в 1942 году из Саратова — и в Уфалее во время войны делали батареи для фронтовых радиостанций. Потому что в 1980-х здесь ставили мощное производство, связанное с морским подводным вооружением. В это трудно поверить, но объемы производства на «Уралэлементе» в те годы превышали объемы производства на Уфалейском никелевом комбинате.

Кто не кормит свою армию, будет кормить чужую.

И входите в корпорацию «Тактическое ракетное вооружение».

Все верно. А также в концерн «Морское подводное оружие».

Столичные институты базировали свои лаборатории здесь, в Верхнем Уфалее?

Ого. А ваша лаборатория чем занималась?

Мы испытывали и внедряли в производство новую батарею для электрических торпед. Такая батарея ставилась на производство впервые, и наша задача была — отладить технологию таким образом, чтобы простые уфалейские женщины, не обладая специальными знаниями, могли спокойно делать этот продукт. Процесс внедрения — дело не быстрое, занимает лет шесть-восемь.

Успели внедрить разработку? Там ведь перестройка началась.

Да, в 1990 году Ленинградский институт ликвидировал все базовые лаборатории в Союзе. Меня вызвали в Ленинград и объявили: через два месяца вашей лаборатории не будет. Все лаборатории одновременно пошли под нож. Нас просто сократили. В 1991—1992 гг. исчез заказ Минобороны на «Уралэлементе». Помню, сидел тут директор, вот в этом кресле, и читал газету «Правда». Смотрел, какие новые законы изданы: «Вот куда все делось? — говорил он. — Столько в стране производилось! Железа, чугуна, танков! Раз — и рухнуло в один день». Он был искренне удивлен: как так?

А что вы стали делать, когда лабораторию ликвидировали?

Пытался сохранить костяк. Мы создали малое государственное предприятие «Либор», я стал его директором. Кстати, оно живо до сих пор. Мы делали литий-борный сплав, его и сейчас Минатом покупает. Делали тепловые батареи — между прочим, разработка была передовая. В производство они не пошли, но разработку подобрал Арзамас, и сейчас делает эти аккумуляторы. Кстати, тема хорошая, надо к ней вернуться, корпорации «Ракетное вооружение» сейчас такие источники тока нужны.

Получается, Владимир Борисович, вы в разрушенной стране продолжали заниматься производством важных для обороны компонентов?

Да, пытались сохранить лабораторию. Мне не хотелось бросать научную деятельность. Но прожить на этом было невозможно. И мы пошли в гражданку. Занялись производством лекарств для пчел.

Для пчел? Лекарств?

Ну да. Это та же химия. Мы стали делать лекарства для лечения пчелиных болезней. Там прибыль была от двух до пяти тысяч процентов.

Красивая прибыль. И вы так красиво все рассказываете, как будто в костюме спите. Как вы додумались вообще до этих пчел?

Грустное начало истории. Я еще учился в очной аспирантуре— в Свердловске, когда у меня не стало тестя. Он был пчеловод. Родственники решали, что делать, кому-то надо этим заниматься. Я решил попробовать. Нашел подписку журналов по пчеловодству, почитал, разобрался. И вот выяснилось, что пчелы болеют, а лекарственных препаратов нет. Мы разработали рецепт, сотрудничали с Институтом органического синтеза из Уфы, с Институтом Пастера в Ленинграде. Освоили производство и продавали лекарство по всему Советскому Союзу. Все области Украины я лично проехал сам.

Получается, пчелы спасли бизнес?

Можно и так сказать. Но не только. Благодаря моей жене Нине наше маленькое предприятие не закрыла налоговая: Нина с нуля изучила бухгалтерию, разобралась, привела все в порядок, и нам удалось уцелеть. Чем мы только ни занимались… И алюминий плавили по сотне тонн в месяц, пока лом алюминия был в стране. И лекарства для пчел продавали, пока не открылся рынок и не зашли импортные препараты. Пока не началась наша олигархическая приватизация, мы были очень близки к китайскому пути развития. Все было живое, творчество масс работало!

Вы учились и защищали диссертацию в Уральском политехническом. Почему именно там?

Сначала я съездил в Москву, в МФТИ, мечтал учиться там. В школе выигрывал городские и областные олимпиады по физике, любил решать сложные задачки, которые публиковали в журнале «Квант». Если ты решил — потом в журнале публикуют твою фамилию. Это было очень увлекательно.

Вы были отличником?

Да нет. Средний балл — 4,75. Но в МФТИ это не имело значения. Был конкурс — сорок человек на место. Абитуриентам давали задачки, как на олимпиаде. А эти задачки прямо не решаются — надо увидеть путь. Если путь не увидел, никогда не решишь. Нужно увидеть скрытое условие. По результатам мне сказали так: «Ладно, мы тебя берем, но соискателем. Если кто-то вылетит — зачислим». То есть предстояло жить в Москве без стипендии. Папы у меня уже не было в живых, у мамы не было возможности меня в столице содержать. И я со своими результатами поехал в УПИ.

Получается, вы поступили, выдержали громадный конкурс. И уехали.

Да. С этим документом меня готовы были взять и МАИ, и Бауманка, но… Но я уехал домой. Помню, ехал в поезде, на верхней полке, голодный. Все деньги кончились. Вышел в шесть утра на вокзале и пешком пошел в институт. Даже трех копеек на трамвай не было. Это был последний день приема документов. Пришел, утро раннее, дворники ходят с метелками. И какой-то парень знакомый уфалейский, я ему: «Слушай, дай рубль, я два дня не ел». Он от меня шарахнулся, как от огня. Потом увидел знакомых ребят, они дали денег…

В 1990-е были попытки захвата предприятия?

Были. Но мы не будем говорить об этом.

Был момент, когда стало страшно?

Это бессмысленный вопрос. Конечно, бывало страшно, ну и что. Отдать завод? Когда его захватывали, я всегда говорил: «Ну как, как вы его возьмете? он государственный. Идите с президентом договаривайтесь, чтобы он указ подписал».

Когда в Минобороне вспомнили, что есть «Уралэлемент», на котором умеют производить водоактивированные батареи?

В 1996 году завод сумел добиться права на производство батарей для подводных лодок. Приезжал к нам сюда адмирал Иван Литвинов — Герой Советского Союза, тот самый, который первым всплыл на подлодке на Северном полюсе. Именно его лодкам срочно нужны были эти батареи. Он выбирал между московским, питерским и уфалейским заводами, лично объезжая каждый. Выбрал Уфалей. Завод немножко ожил. Начались иностранные заказы — из Китая в основном. Китай начал закупать вооружение. Китайцы прошли по всем нашим институтам и скупили и технологии, и батареи — все, что было не запрещено. В 1990-х это была нищая страна, страшное дело. Я был там. Все в синих робах, ложку и вилку не найти было. Помню, они сюда приехали, человек двенадцать, мы их поселили в служебную квартиру — три комнаты, шестьдесят квадратов.

«Как у вас хорошо! Даже ванная есть!» — говорили наши гости, в том числе два директора научных институтов. Сейчас двое из тех китайских командировочных почти миллиардеры, в гости приглашают. А наши научные институты, которые все эти технологии и приборы разрабатывали, пострадали в 1990-е больше всего. В Питере и особенно в Москве стоимость квадратного метра убила всю науку: выгоняли институт, сдавали все в аренду, так и выживали. Ученые, с которыми мы работали… Никого не осталось.

В каком состоянии вы получили предприятие, когда вас назначили директором по развитию?

В тяжелом состоянии был завод. Через раз дышал. Сокращение произошло колоссальное: с двух с половиной тысяч до четырехсот человек. И главный вопрос был у руководства — что производить. Они за эти годы и кроликов выращивали, и кирпичный завод строили на конверсионные кредиты… Меня генеральный позвал: «Что делать-то? Куда идти?»

Я начал с разработки стратегии. Специально этому учился в Москве у доктора технических наук Кондратьева. Сначала мы создали структуру — матрицу предприятия. Если ее распечатать, она займет две стены этого кабинета. Это сложнейший документ. Приезжали эксперты из Москвы, месяца три ее выстраивали. Совместно работали две рабочие группы, наша и из Москвы. Одновременно проходило обучение всего руководящего состава завода, даже в выходные, по десять часов в день. И вот только когда создана структура, начинается развитие. Создали стратегический комитет и разработали стратегию: посмотрели сильные и слабые стороны, возможности и угрозы. Так родился стратегический план, появились продукты и возможности.

Владимир Борисович, а когда к вам приходят идеи? К вам как к ученому.

Неожиданно. Ночью, кстати, часто. Утром главное — не забыть. Мне кажется, это свойство любого мозга: весь день думаешь-думаешь, а ночью мозг додумывает. А дальше анализируешь, смотришь, надо ли делать из этого патент.

А сколько у вас патентов?

Да много, я не считал никогда. Патент делается только для охраны идеи, чтобы никто не смог обвинить, что я воспроизвел чужую, и не предъявил свои права.

Правильно мы понимаем, что вы даже в 1990-е не уходили из профессии?

Правильно. Все преходяще. А источники тока будут всегда. Вот наш литий-борный сплав, который мы тогда придумали и до сих пор производим, никто повторить не может. Он запатентован, конечно.

Вам за границу можно?

Да, я выездной.

А кому вы подчиняетесь непосредственно?

У меня два начальника: один в Питере, другой в Москве. Борис Викторович Обносов возглавляет корпорацию «Тактическое ракетное вооружение», в которой 32 предприятия страны. Мы поставляем комплектацию для этих вооружений. Второй — Владимир Викторович Патрушев, который возглавляет концерн «Морское подводное оружие». В него входит пять предприятий. «Уралэлемент» —единственный в стране серийный производитель литий-ионных источников тока.

Как вы обозначаете сейчас ближайшие цели?

Личные? Производственные? Ну с производством все понятно: занять новую долю рынка. А личные — внуков воспитать. Четыре мальчика у нас: старшему три с половиной, младшему полгода: Иван, Петр, Александр и Владимир. Две дочери почти одновременно родили сыновей. Прабабушка, моя теща, у нас еще жива, ей 90. Она молодец, воспитывает пацанов.

А мальчиков надо по-другому воспитывать?

Конечно. Мальчишки активней, энергии больше, адреналин другой. Их из стороны в сторону кидает.

Что нужно сказать мальчику, чтобы он мужиком стал?

Да ничего не надо говорить. Сам поймет. Он живет и видит нас — какие мы, такой и он будет. Одной фразой это не делается. Это делается ежеминутно. Всей жизнью.

Вы много лет работаете вместе с женой, Ниной Ивановной, она финансовый директор. Расскажите, как вы познакомились?

Учились в одном классе. А поженились на последнем курсе.

Вы в школе в нее влюбились?

Да, в школе.

А она знала об этом?

Знала, конечно.

Она сказала, что вы на первом курсе сделали ей предложение.

Не помню, на первом или на втором. Она училась на экономическом факультете УПИ. Она мне очень здорово помогла, когда я пришел на «Уралэлемент», тут бухгалтерия была запущена так, что нас могли задушить штрафами. Я попросил Нину разобраться, и она навела образцовый порядок.

Вы жесткий руководитель? Трудно ей с вами работать?

Думаю, бывает трудно. В такие моменты она пишет заявления об уходе. Но я их урнирую.

Урнируете — от слова «урна»?

Совершенно верно.

А что это за черно-белая фотография у вас?

Это наша заводская сборная победила в городской эстафете. Видите дату: 9 мая 1988 года, это я только на завод пришел. Коллеги подарили снимок недавно, на день рождения. Мы, кстати, до сих пор заводские спартакиады проводим.

И вы бежите с подчиненными?

Да, конечно. В прошлом году на лыжах пробежал пять километров за 13,57 минуты и выиграл у всех.

И приз есть за первое место?

Есть.

И вы его берете?

(Смеется.) Я его тренеру отдаю.

Вы до сих пор активно занимаетесь спортом?

Я даже марафоны бегаю. Один в Кыштыме — «Распутье», 50 километров. Второй — «Европа — Азия», из Первоуральска в Екатеринбург, 55 километров.

Легко бежите?

Тяжело, конечно. Но бегу.

За сколько?

Часа за три. Я где-то в первой двадцатке ветеранов прибегаю. Да это что! Тут мы с зятем три года назад ввязались в супермарафон — 450 километров. На велосипедах, по бездорожью. Мы стартовали в пять вечера из Екатеринбурга, в районе Ганиной Ямы, в сторону Новоуральска, вернулись, потом Первоуральск, Ревда, в общем, там грязь одна, дальше через Уфалей, на Аракуль, на Иткуль, на Сысерть, путаница-путаница — и финиш там, где старт. Из семнадцати пар участников пришли только четыре. Дождь пошел, температура — градусов пять, хотя это июнь. Холодно ужасно. Первые семьдесят километров мы шли одиннадцать часов, вылезли из леса в четыре утра, в грязи по уши. Трасса невероятно сложная. Организатор по кличке Лось ее проходил по сухой погоде. Я ему потом сказал: «Ты что же нам устроил гонку на выживание? Километров двести — сплошное болото». Ночь, дождь льет, дороги затоплены, велосипед на себе тащишь. Но мы финишировали и заняли третье место. Вот, даже Кубок есть.

Владимир Борисович, а когда батарейка разряжается?

Все время.

А вы сам?

Это постоянный процесс. Постоянно набираешь потенциал. Заряжает сон. Семья. Мы, люди, все время заряжаемся и разряжаемся.

А вы когда-нибудь жалели, что не сложилась та линия, московская?

Я вам расскажу одну историю. Я занимался спортивным ориентированием. Уже в школе был кандидатом в мастера спорта, в составе команды Челябинской области стал чемпионом России по зимнему спортивному ориентированию, попал кандидатом в сборную России. И был у нас в команде парень — Сергей Дубонос, старше меня, чемпион области, медалист, математическую школу закончил. И после института он ушел сразу в Звездный городок, к космонавтам. Это же мечта! Он научной работой занимался, очень одаренный парень. И вот года два назад вдруг вижу нашего Серегу по телевизору. Живет он сейчас в Тульской области, в деревне, как самый простой крестьянин. У него корреспонденты берут интервью о космической промышленности. Он работал много лет в Звездном, наверняка, доктором наук стал. И вот он говорит о том, как провалили в стране космос: «Нас предали, я плюнул и ушел. Вот сажаю картошку…»

Что вы подумали в этот момент?

Я думал о том, что неизвестно, чем бы кончилось, если бы остался в Москве. Чем выше бы попал тогда — тем больнее бы упал в 1990-е. Ни о чем я никогда не жалею. Так сложилось.

Владимир Борисович, а что главное в спортивном ориентировании, чтобы победить? Кроме интеллекта и физики.

Надо четко каждую секунду, каждый метр знать, где ты находишься. Как только ты контроль потерял, ты потерялся.

Вы говорили о скрытом условии в задачах по физике. А в жизни бывают скрытые условия?

— Конечно. Жизнь всегда ставит такие задачи. Что такое скрытое условие? Это проблема. Задача — если тебе все условия даны и ясен путь решения. А проблема — когда условия даны, но не все, и пути решения нет. Их надо найти: и условие, и путь решения. Это и есть скрытое условие.

«Что бы ни случилось, как бы нам ни было трудно, он говорил: „Мы победим, выстоим. Мы все сможем.“ Не помню, чтобы он когда-нибудь впадал в отчаяние. И его голова работает беспрерывно. Он ставит цель — и достигает цели. Всегда. Я в нем уверена каждую минуту», — такими словами завершила наш разговор Нина Ивановна Черепанова. 45