Глава 23 Поцелуй через бочку с солеными огурцами

Глава 23

Поцелуй через бочку с солеными огурцами

Блокноты и дневники дают нам возможность оттачивать свою неотточенную наблюдательность. Впечатления к нам врываются в огромном изобилии. Их надо постоянно фиксировать, что само по себе уже творчество и к тому же отличное сырье для художественных и документальных произведений.

Есть такой режиссер авангардного кино Йонас Мекас. Когда он решил снимать кино, он пошел в магазин, купил камеру… и, как гласит легенда, попросил не упаковывать. Говорят, с тех пор – а прошло уже много десятков лет – он ее ни разу не выключал. Деревья, люди, пожары, новорожденные, покойники, свободные, заключенные, Литва, Нью-Йорк, земля, небо, трава, жест, жестокость, любовь, река, камень, облако, разговоры о смысле жизни – все является объектом его яростной, скачущей, алчущей камеры.

«Моя задача в том, – сказал Йонас Мекас, – чтобы полностью открыться. Я иду, как лунатик, ожидая хотя бы слабого знака или зова».

Мне кажется, про таких людей сказал мастер дзен Мумон: «Он идет по лезвию меча. Он бежит по крутому обрыву ледника».

Каждое мгновение представляет собой такое острие меча.

Я лично до того уже докатилась, что, как Йонас Мекас, фиксирую все без разбору. Каждый момент бытия имеет свою ценность, каждое услышанное слово – вес и аромат. Как я люблю проходные реплики, мелькающие в толпе лица, движущиеся на эскалаторе фигуры. Метро, троллейбус, общественный транспорт, какая-нибудь забегаловка – для меня упоительный и непревзойденный театр.

Двор, магазин, улица, соседи, моя семья – бесконечно любимые мной и дорогие люди, близкие и далекие, неведомые, тающие вдали – все для меня натура, все – палитра.

Я и сама – простой персонаж некой драмы, комедии, чистого водевиля, фарса, великолепная модель для собственного наблюдения, а также документального и художественного отображения. Вся глупость и нелепость мира заключены во мне, все амбиции, я – арена борьбы между манием величия и комплексом неполноценности. Все тут есть. Только успевай записывать.

Я – царь Кощей над златом. Мои дневники – это исключительная коллекция пейзажей, героев, ситуаций, портретов, реплик… Мешки! Вы не поверите: мешки рукописных книг – мои наблюдения за этим миром.

Кроме того, у меня чудовищная память. Знаете анекдот? Ходжа Насреддин жалуется:

– У моей жены ужасная память.

– Она что, ничего не помнит?

– Нет, – ответил Насреддин. – Она помнит все!

Я – маньяк натуры. Мои дневники никогда и никто не сможет разобрать. Даже творческое наследие чудесного еврейского поэта Овсея Дриза, который прожил жизнь в России, а писал исключительно на языке идиш, и то легче будет разобрать, чем горы моих ликующе вдохновенных каракулей.

Иногда мне кажется, когда я их сожгу, я просветлюсь. Мне станет доступно единство мира. А пока мир предстает в моих записках раздробленным и слишком многомерным.

Единственное спасение в том, что я наблюдаю жизнь и людей не холодным взглядом рептилии, а жарким, любящим взглядом. Мне чужд отстраненный холодный взгляд наблюдателя. Это очень важно. Запомните: при наблюдении за этим миром ОБЯЗАТЕЛЕН горячий взгляд, исполненный любви. Иначе ты не наблюдатель божественной игры – лилы, а просто негодяй.

Вот некоторые мои заметки. С поверхности – не слишком углубляясь:

«Как-то раз к нам на семинар пришел Юрий Коваль. Все сразу испугались читать свои произведения при Ковале. Только один не побоялся и стал читать стих, мол:

– Чтобы нарисовать снег – куплю я мел,

чтобы нарисовать ночь – куплю я уголь…

Коваль очень внимательно слушал. Слушал-слушал да и говорит:

– А чтоб над мостом рисовать Ильича,

Куплю я красный кусок кирпича».

«К моей маме Люсе из Казани приехал ее первый муж и остановился у нее на неделю. Она звонит мне по телефону и говорит:

– У меня мужья такие смешные! Я им рассказываю что-нибудь, а у них обоих глаза слипаются. Я им говорю: ну, идите, спите! А они: нет!!! Мы чай хотим пить!.. Ну, умора!»

«Звонит из Екатеринбурга художник Саша Шабуров:

– Я открыл в Екатеринбурге памятник литературному герою. 280 кг металла на него ушло. Это памятник… Человеку-невидимке! Постамент – и два следа: один – мой след, один – его…»

Игорь Макаревич из форточки снимает своих героев, а наш студент Сережа Тишков снизу, с улицы, снимает Игоря Макаревича. Он делает дипломный фильм об Игоре. Но Сережа не подозревает о том, что Игорь Макаревич сейчас снимает Сережу. Взгляд одного исследователя мира встречается со взглядом другого. Наблюдающий становится Наблюдаемым. Круг замыкается.

«Пилот Кучегоров

Пассажирка Коровина

Библиотекарь Кассандрова

Таксист Лоэнгрин Иванович Минаев (все правда!)»

«Валерий Медведев, автор бестселлера “Баранкин, будь человеком!”, говорил нам на семинаре:

– Вот я считаюсь остроумным человеком. А я родился не таким, совсем не остроумным. Я этот юмор в себе натренировал!»

«Юрий Коваль – гордо:

– В свою новую повесть “Бильярд по-кармановски” я смело ввел эротическую сцену – поцелуй через бочку с солеными огурцами.

«– Я тебе не забыл, – сказал Вася Лысенко, мой одноклассник, – как ты нам всем писала сочинения по Чингизу Айтматову “Прощай, Гульсары!”. Кольке на “пять”, Крюкову на “четыре”, себе на “три”, а мне на “единицу”!»

«Я, вернувшись из долгой командировки – маме:

– Ну, как ты жила тут без меня?

– Очень хорошо, – отвечает мама. – Мне тебя отлично заменял зефир в шоколаде».

«Гуляет во дворе наш сосед с попугаем. Его спрашивают: “Продаете?” “Что вы! – отвечает. – Покупать говорящего попугая – надо знать хозяина. А то купишь прохвоста и матерщинника”».

«Мой муж Лёня надевает носок за очень важным разговором об искусстве, и у него пятка с треском оголяется.

– Так проходит слава мира, – не растерявшись, говорит Лёня».

«У Сережки и у Люси в купе ехала девушка. У ее жениха фамилия ШПРОТ!

– Какой ужас! – сказал Сергей. – Когда они поженятся, она станет Шпротихой, а дети у них будут Шпроты».

«Я моей маме Люсе – нежно:

– Ты – наша Полярная звезда…

– А вы – мой Южный Крест, – отвечает Люся».

«Прекрасный детский поэт Яков Аким на утреннике, посвященном его шестидесятилетию, сказал: “Вот, ребята, как быстро летит время. Просто поверить не могу, что мне уже пятьдесят!”»

Тень от памятника выразительнее, чем сам памятник.

«Редактор журнала “Наша школа” Дина Крупская ходила в гости к Якову Акиму за стихами для журнала. Потом позвонила, потрясенная, и говорит:

– У таких людей надо учиться всему: как слушать, как говорить, как ходить, как улыбаться…»

«Яков Аким тоже мне позвонил и рассказал о ее посещении. Он ей пожаловался, что ближе к 80 годам стихи стал сочинять очень редко…

– Надо влюбиться! – со знанием дела порекомендовала Дина».

«Самое опасное в мире – думать, что вы что-то понимаете!»

Дзёсю

«В Уваровке сосед Леша от радикулита настоял для растирания поясницы водку на мухоморе. Ну, захотелось выпить. А ничего больше не было. Думал-думал, поставил рядом с собой телефон (в случае чего позвать на помощь), выпил и смотрит в зеркало. Видит: не побледнел, ничего. И тогда он спокойно выпил все».

«Лёня приходит вечером домой:

– Чем сегодня занималась? – он спрашивает. – Целый день искала свою сокровенную природу Будды? И, конечно, не нашла и отложила на завтра?..»

«Дзен – это религия неуважительного уважения и уважительного неуважения».

«Испанского поэта Гарсиа Лорку спросили:

– Зачем вы пишете?

– Чтобы меня любили, – ответил Гарсиа Лорка».

«Лёня: “Свечка – это замочная скважина солнца”».

«Не бойтесь грозы, монахи, вы увидите бесчисленные звезды в небе, когда она закончится!»

«Лёня: “Лучшее средство от мании величия – не иметь никаких достижений”».

Памятник Будде – со спины. Полностью необычный ракурс: как правило, Будду изображают лицом – к лицу созерцателя. И что же мы видим? Только то, о чем мы всегда и подозревали: Будда – это существо, у которого повсюду открыты окна.

«У нас тетя Нюра в Уваровке творог делала, у нее сыворотка осталась. Дай, думает, поросенку отнесу – Тамариному, у колодца. Он съел да отравился.

Тамара:

– Ты – колдунья! Мне поросенка отравила.

А тетя Нюра:

– Господи! Ты все видел! Не хотела я поросенка отравить! Я только хотела его угостить».

«Знакомый астрофизик рассказывает, что в Америке посетил обсерваторию, куда пускают обычных людей. На выходе – транспарант: “Соотечественник, потрясенный величием и масштабностью Вселенной! Зайди пропустить стаканчик”».

«Сын мой Серёня с другими первоклассниками чествовал весной выпускников, размахивал цветами, кричал: “Ура!” – и, наконец, вручил букет старому лысому десятикласснику.

– Ты что такой лысый? – спросил Серёня.

– Поучишься с мое – таким же станешь, – ответил тот».

«Однажды я позвонила актрисе Рине Зеленой и попросила ее озвучить Черепаху в моем мультфильме “Подарок на новоселье”.

– ОБРАТНО ЧЕРЕПАХУ??? (Она только что сыграла Черепаху Тортилу в “Золотом ключике”.)»

«Рина Зеленая – мне:

– Вы будете у меня через полчаса.

– Нет, часа через полтора.

– Откуда же вы претесь?»

«Рина Зеленая объясняет, как к ней доехать:

– Доезжайте до “Парка культуры”, одна остановка на троллейбусе «Б», всех дураков спрашивайте, все будут говорить разное, никого не слушайте, идите мимо громадного дома на курьих ногах, дальше тайга, по ней асфальтовая дорожка, спокойно плетитесь и будьте осторожны – кругом все пьяные! Дом, подъезд, этаж, квартира и код: ДЕВЯТКА, ПЯТЕРКА, ТРОЙКА. Я говорю как Пиковая Дама, вы должны запомнить.

– Все это я помню, я ж у вас была…

– Почему вы должны помнить? Разве можно что-нибудь помнить в вашем возрасте?

– Я помню все, связанное с вами.

– Да, это может быть, – задумчиво сказала Рина Зеленая. – Так бывает».

«Мой папа Лев ждет меня около Театра Ермоловой. Там начинается спектакль по пьесе Теннесси Уильямса в переводе друга папы – Виталия Вульфа. Виталий Яковлевич выходит на улицу раз, второй, меня все нет, папа злится, я опаздываю на полчаса по техническим причинам, короче, наш поход в театр полностью провалился. Папа встречает меня разъяренный и произносит в великом гневе – чистым ямбом:

– К чему привел богемный образ жизни —

Вне времени, пространства… и зарплаты?!!»

«Как-то раз на занятия со студентами я принесла книжки поэтов Овсея Дриза, Даниила Хармса, Якова Акима, Романа Сефа, Генриха Сапгира и Юрия Кушака. Я читала вслух – книжка за книжкой. Особенно Овсея Дриза, поскольку мы собрались пойти на вечер, посвященный его жизни и творчеству.

Приехали в условленное место – на “Тургеневскую”, где я договорилась встретиться с Яковом Акимом. Ждем-ждем, а его нет и нет. Я ужасно разволновалась, потому что Яков Аким никогда не опаздывает, отпустила студентов по домам. (А жаль: он вскоре пришел, и вечер был интересный!)

В следующий раз я спрашиваю у ребят:

– Кого мы с вами читали?

Они – с трудом – коллективно – воспроизводят диковинные имена поэтов:

– …Дриз… Сеф… Хармс… Сапгир… Кушак… Аким…

– А кто к нам должен был прийти в метро, но опоздал?

Они – еще более растерянно:

– …Хармс?..»

Яков Аким и Марина Москвина.

«Дорогой Яков Лазаревич! С днем рождения. Живите долго! В конце концов, что для нас с вами ваши восемьдесят? Только начало…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.