Огюст Роден

Огюст Роден

«Микеланджело и Рафаэль – величайшие гении, но к ним можно приблизиться».

Огюст Роден

(14 ноября 1840 года – 10 ноября 1917 года)

Эта фраза, однажды оброненная Роденом, свидетельствует об осознании своей собственной силы и силы Человека как такового. В понимании одного из самых знаменитых ваятелей истории, человек способен подняться на ту высоту, которую определит себе сам. Его полет не имеет предельных границ, его возможности неведомы никому…

Человек – это демон, но только в том случае, если он хочет быть демоном. Огюст Роден доказал это своей жизнью, и самооценка сыграла далеко не последнюю роль в его нелегкой творческой жизни. Он сумел подняться над героическим искусством Эллады, преодолеть сатанинскую силу Рима и освободиться даже от беспредельного обаяния Возрождения. Он просто поверил в себя!

Родившись в семье мелкого клерка, вырвавшегося в большой город из провинциальных дебрей, Огюст Роден, казалось, не имел шансов на творческое будущее. Он, к тому же, оказался довольно поздним ребенком по меркам того времени (отцу на момент рождения сына было тридцать восемь, матери – тридцать четыре), а многочисленные обязанности родителя не позволяли уделять адекватного внимания сыну. У мальчика, ко всему прочему, развивалась неуверенность в себе в среде сверстников – преимущественно из-за близорукости. С другой стороны, зафиксированная исследователями предрасположенность к творческим ремеслам по материнской линии вполне могла стать причиной первичной заинтересованности искусством. Не исключено, что мать и продемонстрировала сыну возможности построения воображаемого внутреннего мира – на листе бумаги.

Неудивительно, что из множества других детей этого несколько странного мальчика выделяла лишь глубокая замкнутость: он жил внутренними эмоциями, не знакомыми окружающим и не постижимыми для них. Почему так произошло, сегодня трудно дать однозначный ответ. Возможно, одной из причин является низкое социальное происхождение Родена, которого он до безумия стыдился и которое с ранних лет вызывало в нем бурные внутренние переживания. Может быть, именно эти эмоциональные противоречия вкупе с детским недугом (сдерживающим общение со сверстниками) и стали толчком к рано появившемуся невообразимому желанию рисовать. «Сколько я себя помню, я всегда рисовал», – вспоминал Огюст впоследствии. Построение внутреннего сказочного мира характерно для многих детей, однако он так же быстро разрушается, как построенный для игры карточный домик. А впоследствии напрочь забывается под влиянием более эмоционального, более действенного и более сильного реального мира. Но и не только поэтому. Еще одной неоспоримой причиной потери яркого внутреннего «Я» становится слепое следование законам общества и его уравнивающей морали – негативное социальное влияние особенно опасно в пору становления ребенка: оно ограничивает возможности самостоятельно продолжать развитие собственных фантазий и настойчиво требует следовать тем стадным условностям общества, которые правят окружающим миром.

В то же время существуют стойкие причины-стимулы, заставляющие некоторых детей продолжать поиски совершенствования своего внутреннего мира. И альтернативного самовыражения. Основными из них являются яростное отвержение их родителями (или одним из них) и появление элементов устойчивого материализованного самовыражения, позволяющих трансформировать образы и видоизменять внутренний мир. Такими первичными элементами детям обычно служат карандаши или мел, глина или камень, музыкальные звуки. А несколько позже буквы, слова и ноты. Похоже, что Огюст Роден в детстве получил оба стимула, потому что его глубокая задумчивость не исчезала, а его тяга к творчеству лишь непрерывно росла. Неожиданно он нашел дополнительную подпитку воображению – страницы иллюстрированных книг и гравюр, которые бакалейщик использовал для упаковки овощей. Они, по признанию самого Родена, и стали его «первыми моделями», которые он старательно копировал, оттачивая начальные навыки рисования.

Маленький Огюст стойко охранял построенный в своем воображении волшебный город, решительно отвергая навязываемые взрослыми правила. Первым практическим подтверждением неприятия существующего миропорядка стал протест юного Родена против Школы как таковой. Вследствие психологического отторжения процесса учения «от других» до четырнадцати лет он едва ли сумел научиться писать и читать. А орфографию не освоил до конца жизни, доказав таким образом, что сосредоточение на единственной идее может заменить даже базовое образование. В основе его маниакального желания трудиться было стойкое желание избавиться от детской неуверенности.

Но если Огюст Роден не признавал канонов школы, то книги, из которых он рано научился черпать недостающие знания, стали отменной заменой учителей. Именно из книг, где юноша отыскал ослепившие его великолепием и точностью гравюры Микеланджело, родились контуры будущих неординарных образов. Испытав неистовый восторг от увиденного и прочитанного, Роден превратил посещение библиотек в систему, и вожделенная страсть к знаниям со временем переросла в такую же страсть, как желание рисовать. Это вовсе не было общением безразличного ученика с посредственным учителем, что происходит в подавляющем большинстве школьной жизни. Это был самостоятельный мотивированный поиск, неуклонные попытки найти подсказку для разработки достойной и насыщенной абсолютной новизной идеи. Уже в этом возрасте почерпнутый из мировой сокровищницы опыт гениев подсказывал, что для неоспоримого успеха необходимо нечто такое, чего еще не было, чего никто не сумел предложить миру.

Упрямством и сосредоточенностью он убедил отца, что его занятия рисованием имеют под собой серьезную основу. И в самом деле, уже в возрасте четырнадцати лет Роден жил непоколебимой верой в то, что непременно должен стать художником. Пока просто потому, что это ему нравилось – проблема осознанной самореализации была пока еще где-то далеко впереди. С поступлением в так называемую «Малую школу» рисунка началось складывание первых кирпичиков будущей идеи. Хотя в отличие от «Большой школы» «Малая» предназначалась для подготовки всего лишь ремесленников, Родену в значительной степени повезло: во время его учебы авторитетные в художественном мире преподаватели придали учебному заведению определенный ореол творчества и новаторства. Конечно, нет смысла преувеличивать роль школы как таковой; но главное, что вынес из своей школы Роден, – это дух и атмосфера борьбы за собственное рождение, жажда немыслимых достижений и героических побед, неугасимое стремление творить.

Это была впервые всплывшая из глубин подсознания навязчивая мысль о самореализации, а отдельные детали творческого процесса, как важные, так и смело отброшенные за ненадобностью, оказались вторичным. Главное, в школе Роден встретил молодых и таких же отчаянных искателей успеха, как и он сам, и общение с ними дало новые импульсы, новую энергию и новый колорит его поиску. Наконец, школа и ее жаждущие побед ученики помогли несколько самоуверенному юноше критически посмотреть на себя, осознать слабые места и принять целый ряд решительных шагов, направленных на латание интеллектуальных брешей и самосовершенствование в избранном деле. Он хотел быть лучше и потому отдавал едва ли не все силы на познание того, что еще не поддавалось. И речь идет не только о творческом процессе, и не столько о нем. В основе рождения гения не только профессионализм, хотя и без него нельзя достичь высот. И Роден понял это. Он осознал, что в борьбе профессионалов победу одерживает тот, кто сумел представить миру такую многогранность и широту суммарных знаний, какой не может обладать поверхностный ремесленник.

Еще одним безусловно важным стимулом оказалась вечно преследовавшая Родена, словно зловещая тень, уничижительная бедность. Она стала не просто сильным дополнительным раздражителем в борьбе за успех, резко усиливающим его общую фрустрированную мотивацию, она оказалась одной из основ его удивительно тщательной проработки объектов изучения, порой уникального детализирования форм и сосредоточения на таких потрясающих зернах, которые часто становятся символами успеха творческой личности. Будучи фактически нищим, Роден мог посещать лишь те места, что предоставлялись бесплатно, и этот факт заставлял его работать с гораздо большими усилиями и несоизмеримо большей отдачей, чем это делали его более богатые и беспечные сверстники. Роден трудился по многу часов ежедневно и почти непрерывно, тратя время лишь на смену мастерской, музея или библиотеки. Лувр стал его вторым домом, а бесконечное копирование и прорабатывание эпизодов позволили проникнуть в самые отдаленные и скрытые уголки внутреннего мира древних творцов. Внезапно открывшийся, как старая рана, недостаток знаний, стимулировал гипермотивиро-ванное и страстное изучение литературы. Молодой искатель с неутомимостью бредущего по пустыни верблюда вникал во все открывающиеся детали, и в голове у него зарождались новые мысли, порой противоположные полученным в коллективе знаниям. Несмотря на дикое напряжение творческого поиска, это ему нравилось. Едва ли он чувствовал, как зарождалась отрешенность создателя…

Значительным эпизодом в судьбе Родена стало получение им в семнадцатилетнем возрасте двух премий – за античный рисунок. Неожиданно высокие оценки, подкрепленные довольно лестным заключением известного в то время в мире искусства скульптора Ипполита Мендрона, окрылили Родена и вселили уверенность в том, что он сможет стать большим художником. В качестве следующего шага для продвижения своих планов Роден выбрал поступление в Школу изящных искусств. Но результатом участия в конкурсе оказался ошеломляющий, как ушат холодной воды на голову, отказ. Потом еще один. И еще. Но отказы не подорвали его веры ни в себя, ни в избранный путь творческого самовыражения. Напротив, каждый новый отказ усиливал разочарование в общепринятой классике и развивал веру в собственный путь. Все, кто знал Родена в этот период, единодушно отмечали его врезающуюся в память глубокую «неосознанную веру» в себя и «бесповоротную решимость». Роден сознательно работал в противоречии с классическими нормами Школы – он словно выжигал эти нормы из своего сознания каленым железом, понимая, что только ноу-хау в искусстве может дать ему новый шанс. И именно это спасло его: он не растворился в безликой массе подражателей, отказавшись подстраиваться под существующие течения и сумев со всей решимостью убежденного в своей правоте творца противопоставить собственное новое видение развития искусства. Именно провал в Школе изящных искусств можно считать первой и самой весомой ступенью, на которую Роден сознательно встал, чтобы бросить вызов признанным авторитетам. Предпосылка успеха – это яростный вызов отчаянного духа, и Роден понял это. Много лет спустя метр признал, что для него было «большой удачей» отказаться от влияния Школы изящных искусств. Но это было потом. А в то время он обрекал себя на годы нищеты, чтобы пройдя через пекло бедности, доказать свою состоятельность в искусстве. Это была отметка начала мрачного многолетнего периода скитаний по чужим мастерским – чтобы развить собственное направление, собственную идею, собственное дело… Нужно было иметь прочный запас стойкости, чтобы не сойти с ума и не впасть в отчаяние. Худшим исходом для него было бы остаться ремесленником. «Роден вел двойную жизнь: днем работал на заказчиков, вечером создавал для себя», – указывают его биографы. Он прошел через долгие и тяжелые скитания, чтобы выстоять и вынести из ада свое искусство.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.