Альберт Эйнштейн

Альберт Эйнштейн

«Ничто истинно ценное не возникает из честолюбия или из простого чувства долга; оно произрастает из любви и преданности по отношению к людям и объективным вещам».

Альберт Эйнштейн

«Стремитесь не к тому, чтобы добиться успеха, а к тому, чтобы ваша жизнь имела смысл».

Альберт Эйнштейн

Исследователи жизни этого уникального человека и замечательного ученого утверждают, что переломный момент в его жизни наступил, когда ему исполнилось двадцать шесть. Альберт Эйнштейн стал доктором и только за первую половину текущего года сумел опубликовать четыре научные работы в главном европейском журнале для физиков. Стиль работы Эйнштейна был сродни периодическим длительным погружениям на океаническое дно, в ходе которых до окончания какого-либо назначенного им самим этапа никто не мог вырвать его из непробиваемых толщ тишины. Он умел уходить от мира, решительно оставляя его ради высшей цели. Его творческая производительность, явившаяся результатом таинственной одержимости, поражала даже самых талантливых и непредвзятых современников. Вулканический поток идей и их парадоксальных, но удивительно точных решений извергался из его головы. Он работал как сверхмощное взрывчатое вещество, направленными взрывами пробивая себе дорогу в глубь твердой породы непознанных пластов человеческого бытия, а промежуточным финалом его работы в первое десятилетие научных поисков, кроме сладострастного изнеможения, стала специальная теория относительности, а также ряд новых открытий в области движения света, явившихся предвестником квантовой механики.

Комичность ситуации состояла в том, что Эйнштейн в это время все еще работал в патентном бюро и использовал для исследований лишь свободное время. Другими словами, исследования в области теоретической физики все еще были его странным, не понятным окружению хобби. Стоит вспомнить, что рецензенты докторской работы Эйнштейна (в то время никому не известного самозванца) не преминули сделать справедливое замечание по поводу стиля научного изыскания – он был назван «неотесанным», а сама работа содержала множество описок и технических недоработок. В этом, очевидно, вся суть великих творцов: не замечать второстепенные мелочи, не оглядываться на тактические отклонения ради стратегических решений и глобальных побед. Творцы не бывают педантами. Пока педанты растрачивали крупицы внимания на проверку правильности оформления работ и прочие бюрократические детали, Эйнштейн и ему подобные приближались к таким далеким неопознанным объектам, вполне постигнуть которые смогло лишь уже следующее за ним поколение ученых.

Наиболее удивительным казалось то, что первоначально уникальные открытия Эйнштейна были обойдены молчанием. Не понимая, почему научный мир не отреагировал на его феноменальные открытия, Эйнштейн какое-то время был удручен и даже подавлен всеобщим равнодушием – он и не предполагал, что мир представляет собой настолько инертное болото, для пробуждения которого нужна специальная специфическая подготовка общественного мнения и не менее специальная подача информации о нем как о новом чуде света. Несмотря на просто океаническую скромность и решительное пренебрежение почестями – чувства, которые ученому удалось пронести через всю жизнь, – он запечатлел это в подсознании и в дальнейшем использовал всякую возможность, которая только служила распространению действительных доказательств справедливости его достижений. И все-таки если ученому или исследователю в большинстве случаев необходимо подтверждение значимости его работ в глазах общественности, то самые сильные и независимые личности могли обходиться без аплодисментов и действовать с опережением своего поколения, порой не воспринимая не только молчания окружающих, но и лая всегда находящихся для травли собак. Эйнштейн как раз принадлежал к плеяде таких победителей, с одной стороны, чувствующих душу толпы, а с другой – способных игнорировать ее колебания и не терять при этом любви к истинно человеческому.

Единственное, чего он действительно боялся, – НЕ УСПЕТЬ. Эйнштейн всю свою жизнь был одержимым работой – проведением все новых и новых теоретических исследований и решений все новых загадок вселенной. Он трудился ровно столько, на сколько хватало сил продуктивно мыслить. Где бы ни находился, он подсознательно искал ответы на сформулированные ранее задачи. Они были постоянной мотивацией к движению и доминировали в его сознании, вытесняя все остальное. Поэтому не удивительно, что его мозг был настроен на поиск и даже во время отдыха его мысли возвращались к эпицентрам его возбуждения – тем вопросам, решение которых не давало покоя ученому. Там, где другие, менее увлеченные искатели умели дать себе передышку, Эйнштейн, напротив, непреклонно действовал и опережал не только современников, но и само время. Он поступал словно по наитию, но это было всегда продиктовано желанием внутренней воли. Он, кроме того, ничего не принимал на веру и все подвергал жесткому анализу – это стало его чрезвычайным преимуществом уже в молодые годы.

При этом Альберт Эйнштейн всегда оставался недовольным собой. Последнее качество – возможно, самое необходимое для достижения подлинного успеха. Оно позволило ученому не только не принимать близко к сердцу многочисленные отклонения его революционных работ, но и всегда быть готовым твердо отстаивать полученные результаты. Ведь они дались нелегко: для получения ответов ему приходилось жертвовать всем временем, в том числе и тем, что было предназначено для семьи. И всеми имеющимися в наличии силами…

Независимость ума исследователя, его способность не подпадать под слепое влияние имен оказалось одним из решающих качеств для реализации себя как ученого мирового значения. Поэтому, когда через два года после рождения теории относительности руководитель факультета Бернского университета отклонил статью Эйнштейна как «невразумительную», у никому не известного исследователя хватило внутренней воли и уверенности в себе для того, чтобы объявить известного на континенте физика невеждой. Уже тогда он доверял лишь себе и был уверен, что обходит современников на многие годы. Он оказался прав, так так вписанная в работу формула о соотношении массы и энергии была практически проверена лишь через двадцать пять лет…

Никак не отразилась на его исследованиях и женитьба. Эйнштейн не собирался менять свои привычки – в этом тоже проявляется его отношение к миру: творческий эгоизм ученого не позволял ему приспосабливаться к окружающим, даже к очень близким людям, он предлагал им либо принять его такого, как он есть, либо не принимать вообще. Уже будучи отцом двух взрослых сыновей, он заметил младшему сыну по поводу его переживаний из-за безответной любви, что женщины являются восхитительной необходимостью, но было бы роковой ошибкой делать из них предмет своей главной заботы. Эйнштейн, без сомнения, любил женщин (и даже имел вполне определенные романы), порой боготворя их, но они никогда не ослепляли его и не становились на пути к его главной цели.

Уже в двадцать семь лет Эйнштейна начал посещать страх, что он не успеет завершить свои искания и доказать миру верность теории относительности, которую он представил на суд общественности в двадцатипятилетием возрасте. Будущий всемирно известный ученый-физик отдавал работе над развитием идеи практически каждую свободную минуту, даже если эта минута официально предназначалась для других дел. Он часто забывал о еде или, подобно безумцу, неутомимо работал целыми сутками напролет, отвергая все земные радости только из-за того, что это может нанести вред его темпам продвижения вперед. Позже, получив всемирное признание и проводя много времени в поездках с лекциями, Эйнштейн научился работать на ходу, не прекращая своих теоретических исследований, где бы он ни находился.

Семья лишь формально кое-что значила для ненасытного исследователя – когда того требовало дело, он не задумываясь отодвигал в сторону и семью, и женщин, и двух сыновей, которых все же безумно любил. В период, когда ему приходилось жить одному, Эйнштейн настолько погружался в свою работу, что порой с целью экономии времени и сил готовил себе пищу в одной кастрюле, смешивая при этом все, что только можно смешать. А по свидетельству его второй жены Эльзы, во время вспышек чрезвычайной активности Альберт мог по нескольку суток не выходить из своей комнаты, требуя не беспокоить его и оставлять еду на подносе у двери. Если принять во внимание, что как раз в это время вокруг бушевали безумные сражения Первой мировой войны, в работе его поистине отличала высшая степень организованности. Он практически никогда не выполнял домашней работы, очевидно, считая ее непозволительным отвлечением от реализации главной идеи. Позже Эйнштейн сумел отказаться от реальных забот о собственных сыновьях (исключая, правда, финансовую помощь, которую он исправно оказывал им в течение всей жизни), причем он сознательно устранился от встреч с младшим сыном, после того как тот оказался в клинике для душевнобольных. Практически Эйнштейн вычеркнул его из жизни, хотя не исключено, что порой остро переживал эту потерю, заботясь о финансовом обеспечении отпрыска в течение всей жизни.

Альберт Эйнштейн, как и полагалось человеку большого полета, абсолютно не был обременен тягой к материальному, его не волновали страсти по обогащению и раздражало стяжательство других. Результатом этого была дикая, просто вопиющая неприспособленность ученого к обыденной жизни и к необходимости решать множество мелких, но жизненно необходимых мелочей, которые вызывали в нем бурю отрицательных эмоций и отвлекали от обдумывания колоссальных по смелости и масштабу идей. Но это не мешало Эйнштейну абстрагироваться от несущественного – плоскость его изысканий лежала далеко за пределами материального и он научился не отвлекаться ради того, чему решился посвятить жизнь. Более того, к вещам, недостойным внимания, Эйнштейн также относил свою одежду, предметы роскоши и даже предметы туалета, необходимые, например, для бритья. Биографы утверждают, что этот «одинокий путник» искренне считал всякое имущество бременем, а для бритья довольствовался лишь обычным мылом. Он мог ходить в немодном костюме, не желая отвлекаться на поиски соответствующей одежды и заставляя мир приспосабливаться к себе. Он никогда не надевал носки, возможно, чтобы не беспокоить окружающих его женщин их чинкой, а возможно, искусно создавая свой собственный неповторимый образ, частью которого были невообразимые чудачества с одеждой и ироничным отношением к сильным мира сего. Не придавал значения Эйнштейн и домашней обстановке: на закате жизни, даже будучи всемирно признанным учеными, он не имел в кабинете ничего, кроме полок, тяжело провисающих от книг, нескольких картин в старомодных рамках да древней радиолы.

Вообще о материальном Альберт Эйнштейн вспоминал лишь когда это давало ему новые дополнительные возможности в проведении исследований. Его крошечную семью полностью удовлетворяла работа в патентном бюро, где он в течение нескольких лет лишь по вечерам и в выходные дни находил возможность синтезировать опыт физиков-предшественников. Но едва ему удалось добиться места лектора в Цюрихском университете, как он оставил прежнюю работу. Еще позже, когда Эйнштейн почувствовал, что в случае переезда в Пражский университет его исследования пойдут быстрее при увеличении жалования, он не задумываясь решил участвовать в конкурсе на замещение вакансии. Более того, ученый не колеблясь приписал себе несуществующее вероисповедание только для того, чтобы получить должность. Иногда, когда того требовала его идея, он оказывался гибким практиком и выказывал готовность совершить множество таких поступков, которые ни за что не совершил бы ради чисто материальной выгоды или семьи. А еще некоторое время спустя Эйнштейн согласился переехать в Берлин, только потому, что условия контракта резко увеличивали время для проведения его исследований и предполагали полное освобождение от лекций, которые забирали достаточно много времени. Финансовая часть контракта снова была не на первом месте при принятии нового решения. Его не останавливали ни трудности переездов, ни возрастающий немецкий антисемитизм, ни резко негативное отношение его жены к германской столице. Определяющим в таких решениях всегда было одно: возможность реализации идеи. Эйнштейн рано осознал свою наднациональность и чисто по-набоковски «страны менял, как фальшивые деньги».

Интересно и отношение Альберта Эйнштейна к людям, его окружавшим. Лишь однажды он позволил себе в течение короткого времени придерживаться светских условностей научного мира: приехав в Прагу, Эйнштейн некоторое время посещал по вечерам своих коллег по университету. Но как только он почувствовал, что это тяготит его, тотчас прекратил непривлекательную житейскую практику, вызывавшую внутренний протест и отвращение в его независимой, привыкшей к размышлениям в тишине душе. Эйнштейн навсегда решил не делать того, что ему не по душе и к тому же отбирает его драгоценное время. Отношение к этому всего остального мира его не волновало абсолютно.

В то же время Эйнштейн всегда находил время для того, чтобы поддерживать искренние творческие отношения с коллегами-учеными, обмениваться с ними новинками научных достижений и, таким образом, не позволять себе вариться исключительно в собственном соку. Со многими исследователями мирового значения – Лоренцем, Бором, Эренфестом, Планком, Гейзенбергом – у него установились личные чрезвычайно теплые отношения, а на стене в его кабинете всегда присутствовал портрет Исаака Ньютона (несколько позже домашнюю галерею дополнили портреты Фарадея и Максвелла), что говорит о признании и даже некотором почитании Эйнштейном работ предшественников и окружающих его современников. Он не был сумасбродным отшельником или таинственным провидцем от физики, никого не признающим и всех презирающим. Он был несносным и неисправимым трудоголиком, делавшим все возможное, чтобы продвинуть человеческое понимание некоторых загадок, и все, что не являлось «игрой в одни ворота», годилось для синтеза и глубокого переваривания в его внутренней мастерской. Его натренированный мозг, вынесший многие годы сверхчеловеческого напряжения, был готов поглощать и анализировать все, создаваемое рядом.

Сказать, что отношение ученого к войне было крайне отрицательным, значит ничего не сказать. Пацифист до мозга костей, он не просто был далек от политики и сути военных действий – он не понимал и не принимал войну уже как отвлечение от своей цели! Своим могучим интеллектом Эйнштейн осознавал, что человечество обречено на вечные страдания от неискоренимого инстинкта к тирании, может быть, поэтому он убедил себя в наличии более важной, более серьезной и даже более великой цели – цели, по разумению ученого, дававшей ему полное моральное право игнорировать все остальное, происходящее рядом и не имеющее отношения к научным поискам. Его идея справедливо и объективно была вне межгосударственного или межнационального соперничества – он жил в ее окутанном густым непроницаемым туманом мире, совершенном и абсолютно недоступном при внешней доступности, мифическом и недосягаемом при очевидной близости. Не то чтобы война была ничем по сравнению с нереальным сладострастием его заоблачной жизни – он просто не желал думать о ней, поскольку это несло угрозу выполнения той миссии на Земле, которую Эйнштейн определил себе сам.

Эйнштейн сделал свою жизнь рациональной и его рационализм был настолько выше войны, что ему удавалось даже вести переписку с физиками из «вражеского лагеря». Ученый также старался не обращать внимания и на дикие вспышки нацизма и антисемитизма в Германии, касавшиеся его непосредственно. И даже прямые угрозы жизни и недвусмысленные преследования его «еврейской науки», последовавшие после убийства германского министра Вальтера Ратенау, еврея по национальности, не заставили Эйнштейна покинуть страну и, тем более, прекратить научную работу. Хотя несколько позже он совершил переселение в Америку с легкостью совершенно умиротворенного человека, только затем, чтобы в незабвенной принстонской глуши продолжить свою борьбу за новую реальность и заботиться о проявлениях всего существующего в человеке нечеловеческого лишь тогда, когда надо было прибавить свой голос к отчаянному возгласу против варварства нескольких оголтелых фанатиков XX столетия.

На первый взгляд кажется забавным, что уже будучи признанным ученым, Альберт Эйнштейн то выходил к громадной аудитории в мятой одежде, то удивлял всех, беря с собой в путешествие лишь дешевые зубную щетку и порошок. Однажды он не стал надевать специально купленные для него комнатные тапочки, назвав их «ненужным балластом». Эйнштейну некогда было оглядываться на внешнюю сторону жизни – интуитивно он понимал, что рассредоточение внимания и отвлечение от ГЛАВНОГО хоть на миг может лишить его способности стремительно мыслить и находить укрытую от большинства современников логическую нить. В науке он научился двигаться со скоростью света, который изучал, а тем, кто заботился об уюте, кошельке, домах, автомобилях и еще тысячах несущественных мелочей, так же легко улетучивающихся, как и приходящих, не суждено было не только уловить виртуозные ходы его страстных рассуждений, но даже понять большинство из его открытий. Один из впоследствии прославившихся американских физиков метко заметил об Эйнштейне, что «он выглядел наивным, потому что срезал углы и сразу шел к сердцевине любой проблемы». Он не желал растрачивать время на второстепенные вещи! Он быстро осознал, что избрание другого пути лишило бы его единственной возможности успеть. При этом Эйнштейн искренне изумлялся глупости обывателя, которого интересовала отнюдь не его теория относительности, а что он ест на завтрак и с кем. Человек, жизнь которого практически всегда была расписана по минутам, не мог понять, как кто-то может растрачивать себя на такие откровенно бессмысленные вещи.

Безусловно, Альберт Эйнштейн в определенном смысле был обязан своим успехом и предшественникам. Но он никогда и не отрицал влияния на него криптомнезии, например того, что к теории относительности его привело глубокое изучение идей Эрнста Маха и Дэвида Юма. Но новаторство и величие ученого как раз в том и состояло, что никто из современников не сумел синтезировать и сопоставить, казалось бы, несовместимые явления. Никто из современников не был способен «сфокусироваться подобно лазеру», как метко заметил его биограф Дэнис Брайен, и никто не был готов продемонстрировать альтернативный способ мышления – результат колоссального умственного напряжения, приведший к великим открытиям. Однажды, когда ученый впервые посетил Америку, он сказал журналистам, что без идей Ньютона, Галилея, Максвелла и Лоренца он никогда бы не пришел к теории относительности.

Интересно, правда, что Эйнштейн, не вникая в природу обывателя и не стараясь привлечь к себе внимания широких масс, подсознательно делал это, когда участвовал в публичных выступлениях, давал многочисленные интервью и связывал свое имя с различными проектами типа создания Еврейского университета или государства для евреев. Ученый, как бы это странно ни звучало, достаточно внимания уделял мифологизации собственного образа. Не исключено, что это были чисто интуитивные или просто непреднамеренные действия, но так или иначе, они были ему присущи. Непомерное отращивание густой копны волос, хождение в мятой одежде, демонстративное нежелание надевать носки, в том числе даже в тех случаях, когда он отправлялся на официальные встречи, бесспорно, относятся к «игре в собственный образ». Эйнштейну, как и всем гигантским личностям, нужна была яркая, запоминающаяся индивидуальность, он ощущал на уровне подсознания, что должен идентифицироваться в определенном временном отрезке существования человечества. Скорее всего, к части собственного мифа относится и неприятие религии, являющейся «суеверием, сохраненным в интересах привилегированного класса», а также вера в того Бога, который является «полнотой закона и порядка в мире». Что ж, его набор «причуд» был достаточно безобидным и в то же время весьма впечатляющим для идентификации. Он как нельзя лучше подходил общему образу ученого: непритязательного, отзывчивого, застенчивого и проникновенного человека.

Но так же не вызывает сомнения, что Эйнштейн прекрасно осознавал при жизни, что его имя будет вписано в историю, причем не только физики и математики. Он осознавал, что дал миру нечто важное, и оценивал себя достаточно высоко, несмотря на действительно уникальную скромность и человечность исследователя. Он действительно верил если не в свое мессианство на Земле, то, по меньшей мере, в свою исключительную проницательность – без этого не может состояться ни один великий ученый. Что же касается Альберта Эйнштейна, то дополнительным подтверждением такой веры являются его нередкие удивительно смелые и яркие выступления на политические темы. Если бы он не верил и в свою уникальность, то в ответ на появление проблемы с визой в США из-за боязни коммунистических идей ученого никогда бы не произнес фразу: «Разве не будет забавно, если они меня не впустят? Думаю, весь мир смеялся бы тогда над Америкой». Он знал и верил, что останется для мира «великим Эйнштейном», хотя и предпочитал помалкивать об этом.

Его напряженный труд не был абсолютно отстраненным от жизни процессом – как любой искатель, он жаждал не только самовыражения, но и признания. Вернее, признание необходимо было по той причине, что являлось неоспоримым доказательством весомости вклада в науку. Кроме того, признание всегда давало дополнительные возможности высказаться, чем Альберт Эйнштейн пренебречь не мог, в том числе и для публичной деятельности, которая порой выходила далеко за рамки физики, и вообще науки. Потому, напрочь лишенный чувства превосходства и вульгарных форм тщеславия, искренне отвергая показное и будучи очень доступным в быту, он, тем не менее, никогда не отказывался позировать скульпторам и художникам, полагая, что заработал себе место в истории потом и кровью.

Но в то же время было бы смешно полагать, что ученого интересовало человечество в той части, что его исследования могли бы принести новые возможности для людей. Любя человека, Эйнштейн, подобно всем сильным личностям, не мог не презирать обывателя; суть же его исследований состояла в яростном желании познать природу и дать родиться себе. Подлинная любовь к себе и нежелание быть безразличным к собственной судьбе, как большинство песчинок-людей этой планеты, а также сжигающее чувство неутоленности искателя подталкивали Эйнштейна к беспрестанному творческому напряжению.

Было бы глубочайшей ошибкой считать, что Эйнштейн шел по жизни без потерь и добился потрясающих успехов, избежав личных жертв, слишком тяжелых для обычного человека, но вполне типичных для титанов. Ученый абсолютно отстранился от своих сыновей, посвящая им после развода с первой женой лишь несоизмеримо короткие промежутки времени. Даже когда его второй сын был признан душевнобольным, он не проявил к его судьбе сколько-нибудь внятного интереса и ограничился перепиской с друзьями, навещавшими больного. Практически Эйнштейн отказался от сына в пользу продолжения своей работы – он чувствовал, что вряд ли сумеет ему помочь, а рассредоточение сил будет более чем губительным для его работы. Не слишком много Эйнштейн дал и старшему сыну – лишь некоторыми ремарками и отдельными редкими мазками могла бы характеризоваться картина их взаимоотношений, особенно в годы, пришедшиеся на детство первенца. Работа всегда была превыше всего, и одержимость неизменно брала верх над отцовскими чувствами. Если быть полностью откровенным, Эйнштейн принес сыновей в жертву своим научным победам. Жалел ли он об этом? Возможно. Но суть победителей всегда состояла в том, что мысли об идее являются доминантными и вытесняют из головы все остальное.

Мог ли Альберт Эйнштейн приносить боль близким окружавшим его людям? Ненароком – да. Он почти не питал никаких чувств к женщине, ставшей его второй женой и отдавшей заботам о нем всю свою оставшуюся жизнь. Он отвечал на множество писем от незнакомых людей, но оказался удивительно равнодушным к смертельной болезни своей жены… Это было беззлобное равнодушие – ученый наслаждался собственной изоляцией и непроницаемостью созданного для себя мира и не хотел жертвовать ими даже для очень близких людей.

Близко знавшие Эйнштейна утверждали, что он порой выглядел настолько отстраненным от жизни, что, казалось, обладал «иммунитетом от чувств». Ученый прожил необыкновенно ровную жизнь, а едва ли не единственным его мирским развлечением оставалось катание на лодке или яхте под парусом. Он сохранил ясность ума до самой смерти в семидесятишестилетнем возрасте, скорее всего именно в силу своей ярко выраженной настойчивости и непреклонного желания двигаться – у него всегда был парус, направленный на непрерывный поиск. Ему было зачем жить. Лучше всего характеризует Эйнштейна его собственное высказывание о восприятии людей окружающими: «Существует слишком большая диспропорция между тем, что собой представляет каждый человек на деле, и что о нем думают другие»…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.