Глава четвертая

Глава четвертая

Джонс миновал пляж и углубился в городской парк. Уже через час спустились сумерки, в потемневшем небе заиграли алые и фиолетовые отсветы заката, оттеняя своей красотой симфонию ночных звуков: хор сверчков и лягушек. Джонс даже остановился на мостике в парке, чтобы послушать, как они распевают в болоте. Потом над головой у него что-то мягко прошумело, он посмотрел вверх и увидел, как мимо пролетела сова, отправляясь на ночную охоту. Джонс двинулся дальше, потом замедлил шаг и услышал, как где-то неподалеку плеснула в водоеме крупная рыба – или же скромных размеров аллигатор.

Он осмотрелся, по некоторым признакам определил знакомое, давно облюбованное место, подошел к старой сосне, положил на землю свой потрепанный чемоданчик и уселся на него, прислонившись к шершавому стволу дерева. Рядом проходила дорога, но движение на ней было не очень оживленное, – тут ездили в основном местные жители, когда хотели срезать путь к федеральному шоссе номер 59. Туристы же сюда не заглядывали.

Джон не чувствовал усталости. Тем не менее, он прикрыл глаза…

…Уокер Майлс редко ездил этой дорогой, и нынче вечером тоже вряд ли выбрал бы этот маршрут, если бы на светофоре перед пляжем не загорелся красный свет. Уокер знал, что ждать тут придется долго, поэтому свернул направо и поехал через парк на своем небольшом «седане».

Автомобиль плавно катил по извилистой дороге, а Уокер размышлял о своей жизни. Он работал в фармацевтике, занимался продажами. В пятьдесят три года он вновь стал холостяком, – два месяца назад развелся, и это был уже его второй брак. Уокер переехал в приморский городок в надежде начать жизнь с чистого листа. Когда-то раньше он приезжал сюда в отпуск, и ему всегда было здесь хорошо, а потому Уокер рассудил, что и жить здесь постоянно будет приятно, – вдруг тут его поджидает шанс на счастье? В конце концов, ему только и оставалось надеяться, что на шанс. Во всяком случае, именно с таким настроем Уокер теперь шел по жизни: думал, что повезти ему может лишь чудом. И в таком настроении он пребывал постоянно, – оно стало его мировоззрением. Уокер воспринимал счастье как неуловимую добычу, которая постоянно ускользала у него из рук, стоило подкрасться поближе. Мысли его вечно были заняты разбором собственных ошибок на личном и профессиональном фронте, – Уокеру казалось, будто вся его жизнь и есть сплошная ошибка. В последнее время он уже подумывал о самоубийстве.

Первая жена Уокера, Кендра, ушла от него, заявив на прощание, что не может больше жить с человеком, который ведет себя, как ослик Иа-Иа из книжки про Вини-Пуха. Вторая, Дебра, на прощание тоже помянула недобрым словом персонаж из детской книги, но другой: «Уокер! Нельзя на все смотреть так мрачно, как Голлум в темной пещере, и во всех видеть врагов! Надеюсь, когда-нибудь ты это поймешь».

Но сегодня Уокер снова пребывал в депрессии, – о, состояние было более чем знакомое, – и к тому же очень устал.

Он включил фары и пересек первый парковый мостик. Сразу за мостом Уокер заметил, что в нескольких шагах у дороги под могучей сосной сидит какой-то человек. Похоже, бродяга, подумал Уокер, да какой дряхлый, – совсем древний старец. В общем, ничего лестного Уокеру в голову не пришло. Он совершенно не собирался останавливаться и уж тем более тормозить, поэтому, когда неожиданно для себя все-таки остановился, то мысленно спросил: «Что ты делаешь?!»

Минуту-другую Уокер просто сидел в машине. Затем тяжело вздохнул, покачал головой, посмотрел в зеркало заднего вида и дал задний ход, бормоча себе под нос: «Ну ты и идиот!» Когда машина поравнялась со старым бродягой, Уокер опустил стекло и всмотрелся в сумрак.

Старик, приветственно помахав рукой, сказал:

– Привет! Как дела?

– Вам нужна помощь? Все хорошо? – откликнулся Уокер.

Старик не ответил. Поднялся, взял чемоданчик, на котором сидел, и направился к машине.

Уокер поспешно поднял стекло, оставив только маленькую щель. Каждая клеточка так и кричала ему: «Уезжай поскорее! Тут что-то нечисто! Как бы чего не вышло!» Но, сам не зная почему, Уокер не тронулся с места.

– Простите, – мягко сказал старик, остановившись возле машины. – Вы что-то спросили? Я на старости лет стал туговат на ухо.

– Я… э… – Уокер посмотрел на старика. Белоснежные седины и ярко-голубые глаза в сумерках как будто светились.

– Простите, что? – повторил старик.

– Гм… я просто хотел спросить, не нужна ли вам помощь, – выдавил Уокер.

– Эх! – вздохнул старик и покачал седой головой. – А кому она не нужна-то? Всем нужна! Кого ни возьми!

– Извините, не понял…

– Ах, молодой человек, вам не за что извиняться, – прервал его старик. – Я поеду с вами. – С этими словами он распахнул дверцу и уселся в машину к Уокеру, прежде чем тот успел возразить. Чемоданчик старик удобно устроил у себя на коленях.

Уокер растерялся: то ли рассердиться и выставить незваного попутчика вон, то ли выскочить из машины самому? Он был совершенно уверен, что запер все дверцы, но поди ж ты – старик умудрился открыть машину!

Пока Уокер мешкал, старик приветливо протянул руку и представился:

– Джонс, просто Джонс, без «мистера».

Потом он широко раскрыл глаза, словно увидел Уокера в первый раз, и сказал:

– Э, да ведь вы – Уокер Майлс. Простите, что сразу не признал – темновато тут.

Уокер наморщил лоб:

– А… разве мы знакомы?

– Не-ет, – нараспев протянул Джонс, – но я видел вас в конторе у доктора Сарека неделю назад. Вы-то меня не припоминаете, но я слышал, как он назвал вас по имени, а у меня память на имена отменная, и на лица тоже.

Уокера все еще терзали смутные сомнения. По роду службы он обходил всех докторов в околотке, в том числе и Криса Сарека, но обыкновенно не обращал внимания на лица других посетителей в приемной, будучи сосредоточен на работе. Может, старик болен, потому и ходил к доктору Сареку?

– Вы вроде говорили, вам нужна помощь? – напомнил Уокер.

Джонс с невинным видом захлопал глазами.

– Правда? О… ну, подбросьте меня до Фолли. Вы ведь туда едете?

Уокер погасил свет в салоне и тронул машину с места, подозрительно косясь на странного старика.

– Да, я еду в Фолли, – ответил он, набирая скорость. – Куда вас подвезти, есть предпочтения?

– В общем, все равно. Никаких предпочтительных предпочтений у меня сегодня нет, – весело ответил Джонс и даже хмыкнул, потом заметил, что Уокер в ответ и не улыбнулся. Тогда Джонс попробовал другой прием.

– Знаете, однажды я стал свидетелем примечательной сцены. Это было в Чикаго, как сейчас помню. Я видел, как некий мужчина погнался за чьей-то шляпой, которую сдуло ветром на мостовую. И его сшибла машина. Насмерть.

Уокер содрогнулся, неприязненно глянул на старика и спросил:

– С какой стати вы мне такое рассказываете?

– По-моему, это поразительно, – откликнулся Джонс, глядя прямо перед собой, – поразительно, что можно потерять все, погнавшись за сущим пустяком.

Минуту-другую и водитель и пассажир безмолвствовали. Яркий свет фар прошивал темноту парка, озаряя деревья и кустарники. Уокер вел машину с сосредоточенным видом, и со стороны могло показаться, будто он всецело занят только поворотами, переключением скоростей и так далее, но на самом деле он никак не мог опомниться от услышанного. Уокер поудобнее перехватил руль и со вздохом ответил:

– Да уж, эта формулировка как нельзя лучше подходит ко мне.

Джонс поудобнее устроился на сиденье и прищелкнул языком.

– Она кому угодно подходит – у каждого бывают такие времена. Но почему вы сказали, будто эта история о вас?

Мысли Уокера путались. Он был неглуп, умел здраво рассуждать, происходил из хорошей почтенной семьи. Он сам не понимал, какой порыв заставил его посадить в машину незнакомого старика, – искал и не находил своему поступку рационального объяснения. А теперь он чувствовал, что вот-вот распахнет перед незнакомцем душу и поведает тому самые потаенные мысли. Не хочет, но поведает. У Уокера возникло непривычное ощущение – он как будто смотрел на себя со стороны. Не он, а кто-то другой вел этот разговор с незнакомцем. Рассудок и логика твердили Уокеру: «Молчи, не выдавай свои секреты», но что-то, что было стократ сильнее, внушало ему доверие к незнакомцу. Уокер расслабился и излил Джонсу душу так, словно знал его многие годы.

Уокер рассказал старику о своем детстве, о том, каково быть младшим из троих детей; поведал об отцовском запойном пьянстве. Потом он рассказал Джонсу об обоих своих браках, о том, как менял одну работу на другую, и везде поначалу преуспевал, но в конечном итоге приходил к провалу, потому что не умел быть счастливым. Уокер говорил и говорил, точно с задушевным старым другом.

Когда Уокер закончил свою исповедь, они с Джонсом допивали уже четвертую порцию кофе в «Вафельном кафе». Уокер очнулся и вновь изумился сам себе: как это его угораздило сюда попасть, да еще излить все свои страхи и терзания этому незнакомому старикану? И все же сердце подсказывало: Джонс – все равно что потерянный и обретенный друг давних лет.

– В какой-то степени мне кажется, что я всегда чувствовал себя неудачником именно из-за отцовского алкоголизма, – признался Уокер.

– Что ж, – преспокойно отозвался Джонс, – возможно, ваш папаша пил потому, что вы были неудачником. – Он рассмеялся и шутливо заслонился руками, будто Уокер мог его стукнуть. – Шучу, шучу, сынок, ты уж не сердись, – ничего, что я на «ты»?

Уокер не знал, оскорбиться или нет.

– Послушай, юноша, – посерьезнев, продолжал Джонс. – Твой отец и все его проблемы – это уже в прошлом. Он скончался, его уже нет, а ты все еще тащишь его за собой, волочешь на себе этот груз «мой-папа-алкоголик»! Сбрось балласт! Хватит! Не позволяй твоей жизненной истории управлять твоей судьбой! Прошлое не должно влиять на настоящее и будущее!

– Знаю, знаю, – прикрыв глаза, сдавленно ответил Уокер. – Все это я знаю. И прекрасно понимаю, что мне не следует столько думать о прошлом. И беспокоиться столько – нездорово и неправильно, понимаю. Больше скажу, я знаю, что, по сути дела, у меня и серьезных поводов для депрессии-то нет… – Уокер открыл глаза и вперил взгляд в Джонса, и на лице у него было написано, что весь гнев, обида и тоска, которые накопились за полвека, вот-вот выплеснутся наружу. Он весь кипел. Ему хотелось заорать в полный голос, но он обуздал себя и негромко сказал: – Я все осознаю и все понимаю. Но мне… просто не перестать. Эти чувства разрушили мою жизнь. – Он с трудом сглотнул, потом хриплым шепотом закончил: – Я… я не знаю, как жить дальше. Не знаю, что делать.

Джонс протянул руку и ласково потрепал Уокера по плечу. Тот мгновенно расслабился, и его прерывистое дыхание стало глубоким и спокойным.

– Погляди-ка мне в глаза, сынок, – сказал Джонс, и Уокер повиновался.

– Тебе вовсе нет нужды принимать какие-то решительные меры, раз тебе так худо, – сказал Джонс. – Ты делаешь муху из слона, поверь. На самом деле, как и многие другие проблемы, твоя – вовсе не так велика, как тебе кажется. Ясно?

Уокер послушно кивнул.

Джонс глубоко вздохнул и заговорил дальше, уже не с таким нажимом.

– Сынок, тебе всего и надо, что понять два важных момента насчет своих чувств. И уяснить один важный момент насчет того, что предпринять дальше. Один, два, три – не так уж и много, да? Итак, пункт первый, про чувства. Запомни: тревожишься и изводишься и боишься ты потому, что ты умен.

Уокер удивленно приоткрыл рот и откинулся на спинку диванчика. Такого он не ожидал.

– Погоди возражать, – мягко предупредил его порыв старик, будто прочитав мысли Уокера как открытую книгу. – Я ничего не преувеличиваю и не придумываю. И не пытаюсь тебе польстить. Я просто помогаю тебе взглянуть на положение дел свежим взглядом, под другим углом. Ты же прекрасно соображаешь и умеешь логически мыслить, сынок. Так что посиди спокойно и послушай, что тебе скажет старый Джонс. Потом еще рад будешь.

Джонс улыбнулся, отпил кофе и продолжал с новыми силами:

– Как я уже сказал, ты тревожишься и изводишься, потому что ты умен, голова у тебя отлично варит. – Джонс оглянулся вокруг, будто опасался, что кто-то подслушает важный секрет, и, понизив голос, добавил: – Те, кто поглупее, – они и тревожатся меньше. И ничего не боятся.

Уокер в недоумении наморщил лоб, и Джонс поспешно объяснил:

– Вот в чем штука, сынок: те, кто поумнее, они обычно изобретательнее, у них больше творческих способностей, и воображение у них работает бурно. А если кто не ведает страха – так он просто тупица без воображения. Согласен?

Уокер все еще не понимал, к чему клонит Джонс.

– Ну, пожалуй, да, – неопределенно откликнулся он.

– Именно поэтому умники всегда попадаются в ловушки, которые расставляют им страх и тревога. Страх и тревога – тьфу, что за пустая трата драгоценных сил воображения! И ведь так получается у многих. Если ты умен и фантазия у тебя работает будь здоров, то ты легко можешь вообразить все те ужасы, которые могут стрястись, – беды, неприятности и прочее. Обдумываешь любой вариант развития событий, заглядываешь в будущее – и запросто воображаешь худшее. Ты понял, о чем я?

Уокер сосредоточенно закивал в такт словам Джонса, и на усталом измученном лице его впервые проступило слабое подобие улыбки.

– Точно, это про меня. Не про умника, а про фантазию и худшие варианты. Всегда их себе рисую в красках, вижу как наяву, а остановиться – не могу!

Джонс замахал на него руками:

– Я понял, понял. В любом случае, глупцам живется легче. Человек без воображения ничего не боится, потому что ему не представить себе беду, напасть, неприятность. Он ни о чем не беспокоится! А все потому, что глуп как пуп! Ты же сам наверняка видел разные там телепередачи, где участников берут «на слабо». Один выкидывает какой-нибудь рискованный трюк и говорит: «Ну, полюбуйтесь-ка на меня!» А второй, дурак набитый, страха не знающий, говорит: «Ого! Да ведь и я так могу!» И ему не представить себе ужасные последствия. Оба идиота хороши, но второй – глупее, потому что у него воображение не работает.

Уокер громко засмеялся, вторя смеху Джонса.

– Да, пожалуй, вы правы! – воскликнул он.

– Конечно, я прав, – твердо сказал Джонс. – Умные люди, такие, как ты, постоянно тратят могучую силу своего воображения попусту – растранжиривают ее на тревоги и страхи, а ведь не затем эта сила им дана. А умники кричат «пожар!», когда даже дыма, и то не видать. Тревожатся сверх всякой меры, себя изводят и других изводят.

– Скажите, так как же мне отключить эти страхи? – заинтересовался Уокер. – Как заставить воображение работать в правильную сторону? Тут ведь в чем закавыка: я опасаюсь таких бед, которые, рассуждая логически, со мной и приключиться не могут, да и мыслям о них в моей голове вроде бы неоткуда взяться.

– Сынок, если ты логически понимаешь, что этим сомнениям и страхам в твоей голове не место и взяться им неоткуда, то и победить их легче всего именно логикой, – назидательно сказал Джонс.

Уокер выслушал этот совет очень внимательно, но потом замотал головой.

– Не понимаю! – печально сказал он.

– Со временем поймешь, – заверил его Джонс. – Пока что запомни два важных пункта, которые тебе надо знать о своих чувствах. Первый: ты подвержен повышенной тревожности, потому что умен и обладаешь живым воображением. Второй: эти тревожные мысли можно победить только силой логики.

Джонс устроился поудобнее, облокотился на стол и, пристально глядя в лицо собеседника, продолжал:

– Когда наше сознание затапливают страхи и тревоги, мы начинаем бессознательно вычислять и прикидывать возможные варианты развития событий. «Это может случиться на самом деле!» – говорим мы себе. Или: «А что, если стрясется то-то и то-то?». – Джонс подался еще ближе к Уокеру. – И вскоре мы доводим себя до того, что катастрофа кажется нам неизбежной, а нашу волю и разум парализует страхом и ужасом. Тогда мы перестаем соображать, не можем толком работать, да и отношения с людьми рушатся. Мы сами вообразили свой путь к саморазрушению. Знай, сынок, это происходит с множеством умных людей, наделенных живым воображением. Это произошло и с тобой. Теперь тебе надо всего лишь одолеть отрицательную логику положительной логикой, отучить свой разум и воображение, чтобы они перестали рисовать возможные катастрофы и несчастья. Перенастрой, перенаправь свой рассудок, чтобы он подсчитывал шансы, а не живописал тебе возможные кошмары. Приучившись подсчитывать шансы, ты в скором времени убедишься, что можешь достаточно точно вычислить вероятность того или иного события. И многие ужасы и беды, которых ты страшился и которыми изводил себя, окажутся маловероятны: ничтожен шанс, что они тебя постигнут, а значит, и бояться их нечего!

Джонс окликнул проходившую мимо официантку, попросил у нее ручку и сказал Уокеру:

– Давай попробуем кое-что подсчитать по части разных бед, которых ты боишься. – Он написал что-то на салфетке и показал ее Уокеру. Там значилось: «40?%». – Видишь, – Джонс посмотрел на Уокера, – сорок процентов тех бед, которые ты воображаешь, с тобой случиться не могут.

Джонс написал на салфетке следующую цифру: «30?%», и пояснил:

– Тридцать процентов того, что внушает тебе ужас, с тобой уже случилось, эти беды остались в прошлом. И, сколько бы ты ни тревожился, твое беспокойство никак не изменит того, что уже случилось. Потому что прошлое неизменно, верно?

Уокер серьезно кивнул.

На салфетке возникла новая цифра: «12?%».

– Двенадцать процентов приходятся на долю ненужных тревог о здоровье, – растолковал Джонс. – Незачем без нужды воображать самое худшее, как только у тебя заныл зуб или заболела нога. Мы же как привыкли думать? «Что-то голова болит – ой, не иначе у меня опухоль мозга, кошмар, спасите-помогите, жизнь кончена». Или: «Ой, что-то сердце кольнуло. Все, инфаркт, мне крышка, я покойник, ведь мой папа умер от сердечного приступа в 60, а мне уже 59!» – передразнил Джонс, потом глянул в лицо Уокеру: – Ты меня понял, сынок?

– Да.

– Хорошо, продолжаем наши подсчеты. Десять процентов положим на всякие ерундовые тревоги в духе: «Ах, ох, что люди подумают, что соседи скажут?» – Джонс написал на салфетке очередную цифру. – Люди могут думать что им заблагорассудится, мы на это повлиять никак не в силах, верно?

Уокер внимательно пересчитал цифры на салфетке, склонив голову набок, потому что видел их перевернутыми.

– Если я правильно подсчитал, остается восемь процентов, – заметил он. – На что идут эти восемь?

Джонс многозначительно поднял палец:

– А вот восемь процентов приходится на обоснованные тревоги, – почти по слогам сказал он. – Смекаешь, сынок? Всего восемь! Но я тебе вот что скажу: и с этими тревогами, которые имеют под собой почву, можно справиться. Главное, чтобы силы были. У большинства людей почему нет сил побороть обоснованные тревоги? А потому, что все силы растрачены на пустопорожние страхи перед напастями, которые с ними случиться не могут или которые не поддаются никакому контролю и от человека не зависят.

– Ой, это прямо мой портрет! – криво усмехнулся Уокер.

– Нет, сынок, это уже больше не про тебя, – возразил Джонс. – Если ты прекратишь изводиться и терзаться насчет 92?% бед и неприятностей (малореальных, не поддающихся контролю, или же связанных с мнением окружающих), у тебя будет предостаточно сил, чтобы одолеть тревоги обоснованные. Уразумел?

– Да, – кивнул Уокер.

– А теперь скажи-ка мне, о чем ты первым делом думаешь, как проснешься поутру? В первые минут десять?

Уокер растерянно развел руками.

– Ну… какие дела предстоят, кому позвонить, – в таком духе.

– И это главные задачи, с которыми ты сталкиваешься в течение дня? Главные поводы для переживаний?

– Да, именно так.

– Понятно, – откликнулся Джонс. – Я не призываю тебя перестать думать о предстоящих делах. Просто предлагаю разбавить эти мысли кое-какими другими. С сегодняшнего дня положи у постели ручку и блокнот, и впредь всегда держи их у изголовья, сынок. Как проснешься, сразу хватай их и носи с собой первые десять минут после пробуждения, куда бы ты ни пошел. Я хочу, чтобы в этом блокноте ты записывал все, за что благодарен жизни и судьбе. Можешь записывать имена, названия предметов, явлений, чувства… что хочешь. Не забудь включить в свой перечень крышу над головой и чистую постель, потому что миллионы людей по всему миру и того не имеют. Будешь завтракать или не пожелаешь завтракать – вспомни о миллионах, которые сидят без куска хлеба и рады бы позавтракать, да нечем. Будешь составлять свой список, прояви широту и изобретательность мысли, сынок, и не забудь ни одного повода для благодарности. И ничего, что ежедневно ты будешь записывать одни и те же пункты – про крышу над головой и верный кусок хлеба. Пиши, пиши, обязательно все записывай! Только вспомнить – недостаточно, без записи фокус не сработает. – Джонс широко улыбнулся. – Но это ты и без меня понимаешь. Ведь, в конце концов, с кем ты сражаешься? С собственным воображением!

Джонс откинулся на спинку диванчика и положил ручку на стол, всем своим видом давая понять, что важное дело окончено и разговор подходит к концу.

– С сегодняшнего дня ты заживешь по-новому, сынок, и почувствуешь себя совсем иначе, – заверил он Уокера. – Многие из тех, кто терзается тревогами и страхами, жалуются, мол, никак им не сосредоточиться, мысли, дескать, блуждают. А поэтому у них и работа из рук валится, и семьи рассыпаются, и отношения с людьми портятся. Но это неверно. Человек, снедаемый тревогой, очень даже может сосредоточиться! Разве не очевидно? Когда он о чем-то тревожится, он еще как сосредоточен – только на своей тревоге, а не на чем-то дельном и положительном. Итак, сынок, – Джонс потрепал Уокера по руке, – ты теперь во всеоружии. Я тебя научил подсчитывать процентное соотношение и вероятности. И отныне ты будешь сосредоточен только на том, что тебе самому по силам контролировать. И больше не будешь ведать ни печали, ни страха. Живи, благодаря судьбу! Пусть каждый твой день на этой земле будет исполнен благодарности. Я тебе так скажу: ни печаль, ни депрессия в благодарном сердце всходов не дадут, завянут там на корню.

– А теперь сходи-ка прогуляйся, сынок, – энергично велел Джонс, указав Уокеру на дверь туалета.

Уокер послушно встал и всмотрелся в лицо старика. Потом робко положил руку ему на плечо.

– Спасибо вам, Джонс, – прерывающимся от волнения голосом произнес Уокер. – Если бы я не встретил вас сегодня вечером, меня бы…

– Иди-иди, – Джонс похлопал его по руке. – Я знаю. На здоровье.

Когда через две минуты Уокер вышел из туалета, оказалось, что счет уже оплачен, а старик исчез.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.