Лето свободы

Лето свободы

Лето пролетело, как одна субботняя ночь. Зажигали так, что даже Димыч, бывалый тусовщик и дебошир, много лет потом вспоминал с восхищением этот бешеный летний марафон экспериментальной музыки, экспериментальных женщин и экспериментальных способов расширения горизонтов молодого сознания. Случайные подработки в качестве переводчиков, сопровождавших научные и деловые иностранные делегации, создавали минимальный необходимый денежный поток. Времени свободного было хоть отбавляй. Достойная компания при наличии денег и времени собиралась сама собой вокруг молодых симпатичных интеллектуалов.

Дима наконец реанимировал свою дребезжащую «Тойоту Короллу» 1989 года выпуска, которую за копейки приобрел еще весной, но все никак руки не доходили поменять генератор. Санчес, у которого даже не было водительских прав, всегда с восхищением садился на вмятое до каркаса пассажирское сиденье, отправлял локоть в открытое окно и дышал московской пыльной духотой. Останавливаясь на светофорах, машина наполнялась запахами табака прошлых владельцев, духов недавних подружек и еще какими-то еле уловимыми, но очень приятными ароматами молодости, свободы, кайфа и независимой почти взрослой жизни. Когда машина делала резкий рывок от одного светофора к другому, тугой воздух бросал в окно запах тысяч движущихся механизмов. Санчес завидовал той легкости, с которой Димыч усаживал и даже иногда укладывал в эту развалюху на колесах породистых женщин, и мстил ему потихоньку тем, что мог позволить себе пару бутылок холодного пива. Димыч за рулем только судорожно сглатывал слюну.

Поводы загулять возникали и накапливались быстрее, чем их успевали обмывать. Когда поблекли и стерлись из памяти подвиги, связанные со сдачей экзаменов, получением диплома или присвоением воинского звания, – пошла череда дней рождения. Среди друзей и знакомых оказалось на удивление много Близнецов, потом Раков и, наконец, Львов… Праздновали весело, с размахом. Часто путаясь – где, с кем и по какому поводу. Однажды, сцепившись с какими-то малознакомыми уродами, пьяный в дым Санчес впервые в жизни серьезно, до крови, подрался. Этот факт не вызвал у него никаких признаков когнитивного диссонанса или других побочных эмоциональных потрясений, а лишь добавил эйфории от ощущения собственной взрослости. Последние оковы пали. Все это стало поводом для еще одной недельной «отходной» тусовки с добавлением в праздничный рацион таблеток и каких-то уже совершенно непотребных уличных девок.

Санчес выныривал в реальный мир на несколько дней, приводил себя в порядок активированным углем и аспирином, делал по просьбе родителей пару незначительных семейных дел и снова хватался за телефон, если он до этого времени сам не вырывал его из приличного мира приглашением на очередную вечеринку.

Однажды пасмурным августовским днем Санчес пришел в себя на диване в холле какого-то большого дома. Рядом самозабвенно храпел прыщавый хозяин вечеринки, который накануне мучительно нудно гнусавил про свое гламурное детство. Нестерпимо хотелось пить. Пробираясь между пустыми бутылками и телами спящих людей в том направлении, где, по всем признакам, должна была располагаться кухня, Санчес увидел в проеме распахнутого настежь окна, как сильный ветер срывает первые желтые листья с молодой березки у забора. Возле окна курил незнакомый парень, на лице которого явно отпечатались признаки мучительной борьбы с излишком свободных радикалов в печени.

– Видно, пришло время расчехлять свою совесть, чтобы не зависнуть в этом блаженном экстазе надолго, – неожиданно озвучил свои мысли Санчес, чтобы отвлечь незнакомца от мучительной борьбы со свободными радикалами.

– Блаженны шуты и дураки, ибо они не ведают укоров совести, – задумчиво откликнулся незнакомец.

– Остро… Откуда такая житейская мудрость?

– То ли Библия, то ли Стругацкие. Сейчас уже и не вспомнишь…

Остатки своих накоплений Санчес и Димыч потратили на поездку в Египет.

В Дахабе Санчес существенно пополнил собственную «книгу рекордов»: он впервые взял в руки кайт[9], впервые обкурился до состояния овоща, так что вдруг неожиданно разгадал послание внеземных цивилизаций, зашифрованное в мерцании огромных звезд. Даже записал это послание, чтобы не забыть, но куда положил – потом так и не смог вспомнить. Впервые переспал с девушкой, тоже имеющей контакт со звездами, даже не удосужившись узнать ее имя. Димыч уверенно вел и в спортивных, и любовных дисциплинах, не выходя из роли терпеливого и верного наставника для своего товарища – как в море, так и на пляжных дискотеках.

Они вернулись в Москву без копейки, но довольные и ощутимо повзрослевшие. Бабье лето по инерции, как разогнанный маховик, еще немного побудоражило их маленькими радостями, но видно было, что кинетическая энергия вращения угасала и терялась буквально на ходу. С первыми ночными заморозками разгульная лихорадка лета окончательно выветрилась.

– Взросление – это когда идешь на морозе без шапки и чувствуешь себя не крутым, а дебилом! – с горечью констатировал Димыч.

Начались затяжные сентябрьские дожди. Друзья и подружки один за другим покидали строй, все чаще оставляя Димыча и Санчеса в тишине мирных вечеров наедине с их собственными мечтами. Кто вышел на работу, кто вернулся к учебе, кто уехал домой. Деньги закончились, в долг никто не давал, случайные подработки иссякли. Свобода поблекла и скукожилась, выветрилась и выцвела. Под глянцем разгульной жизни вдруг начала проступать ее неприглядная основа – шершавая, в пупырышках и трещинках бытовой неустроенности и серых забот. То, что раньше казалось праздником жизни, больше не приносило ожидаемого удовлетворения, приелось, как Quake[10] после двенадцати часов непрерывной пальбы.