Глава 6 «Учебный лагерь» для моего мозга
Глава 6
«Учебный лагерь» для моего мозга
Если ты решил улучшить свои когнитивные способности, тут очень многое зависит от тебя самого, от твоих усилий в нужном направлении. Нельзя просто сходить на общее техобслуживание, в результате которого мозги в твоей голове начнут эффективнее работать.
С двумя способами, которые я отобрал для своей тренировочной схемы, N-back и Lumosity, казалось, все просто. Мартин Бушкюль уже установил программу для двойного N-back на мой компьютер, а для занятий на Lumosity требуется только выйти в интернет, ввести номер своей кредитной карты и далее следовать инструкциям. Но как на практике включить в свою жизнь занятия физкультурой, медитацию и обучение игре на музыкальном инструменте? Ответ на этот вопрос сам по себе оказался когнитивной задачей не из простых.
Со студенческой скамьи я считал себя бегуном, и лет до сорока это было в основном правдой. Но после сорока мой спортивный режим «три мили за полчаса три раза в неделю» постепенно превратился в «две мили за полчаса, когда есть время». Кроме того, ежегодно к моим прежним 75 килограммам на скелете высотой в 1,8 метра нарастало по полкило веса, так что теперь я стоял на пороге веса в 90 килограммов. Мне это казалось ужасным, но я неуклонно сползал в тучность, словно астероид, проваливающийся в черную дыру. Время от времени я начинал ходить в разные тренажерные залы – и неизменно бросал занятия, два лета играл в местной команде по софтболу (и, кстати, играл лучше, чем поначалу ожидали другие члены команды), купил два или три велосипеда, которые теперь ржавеют в чулане, затем стационарный велотренажер, жутко скрипевший и шатавшийся, когда я крутил педали, и даже однажды принял участие в массовом забеге на десять километров, придя к финишу практически последним, опередив только одну явно страдающую ожирением бабульку.
Проблема в том, что я ненавижу рутину. Я мистер Спонтанность. Если вы видели фильм «Одиннадцать друзей Оушена», то, возможно, помните сцену, в которой Мэтт Дэймон говорит Брэду Питту, что владелец казино, которого играет Энди Гарсиа, – это «машина», потому что он каждый день приезжает в Bellagio ровно в два часа дня, работает в своем кабинете до семи, затем идет на этаж казино, на протяжении трех минут общается с менеджером, приветствует VIP-клиентов и ровно в 7:30 удаляется на ужин с Джулией Робертс. Так вот, все это не обо мне. Я никогда не просыпаюсь в одно и то же время, я не ем в одно и то же время, я никогда не встречался с Джулией Робертс, и я живу по сильно деформированным внутренним часам, которые имеют смысл для меня, но не имеют ни малейшего смысла для окружающих. Этот подход отлично работал на протяжении многих лет – за что ему огромное спасибо, – но для моих нынешних целей он совсем не годился.
Итак, я заглянул себе в душу и признал неизбежное: мне придется записаться в безумный, сногсшибательный физкультурный «учебный лагерь» под названием «Ускорьте развитие своей физической формы», который вот уже четыре года посещает моя жена Элис и которым управляет наша ближайшая соседка Пэтси Мэннинг.
Представьте себе миниатюрную веселую женщину, которую по ошибке можно принять за обыкновенную – пока не увидишь ее бицепсы. Вот это да! Мы с женой обожаем Пэтси и ее мужа Энди, такого же, как она, фанатика физкультуры. Они самые дружелюбные, забавные и оптимистичные люди из всех наших знакомых. У них двое очаровательных детей, которые, кажется, никогда не уходят с лужайки перед их домом, где они играют в софтбол и другие спортивные игры или со смехом пинают футбольный мяч. Я всегда восхищался всей этой семьей, но знал, что никогда не смогу быть похожим на них. Они наслаждаются физкультурой и спортом приблизительно так же, как я, начиная с шестого класса, наслаждаюсь чтением и писательством. Чтобы понять, что представляет собой Пэтси, достаточно знать, что она каждый понедельник, среду и пятницу в 5:15 и в 9:30 утра проводит занятия в своем «учебном лагере», да еще и занимается по собственной программе с личным тренером по боксу и играет в американский футбол. Кроме того, пару раз в год она тренируется для «гонок по грязи» и для популярного ежегодного приключенческого марафона. На этих занятиях они с Энди преодолевают препятствия, которые изнурят даже «морского котика», и у супругов все отлично получается.
Однажды я действительно зашел в парк, чтобы посмотреть, как Элис занимается в «учебном лагере» Пэтси, и, признаться, выглядело это гораздо хуже, чем я себе представлял: они с полчаса бегали, прыгали и лазали вверх-вниз по лестницам на стадионе, а потом еще полчаса поднимали снаряды, приседали и гоняли вокруг спортивной площадки. Зачем люди все это делают, если их не принуждает какой-нибудь северокорейский диктатор?
А теперь к этому культу предстояло присоединиться и мне. Если я действительно собираюсь заниматься физкультурой три раза в неделю, как делали участники исследований, сочетая кардиотренировку, пропагандируемую Артуром Крамером, с тренингом с отягощением, за который ратует Тереза Лью-Амброуз, то без «учебного лагеря» Пэтси мне никак не обойтись.
Итак, поздним утром в сентябре 2012 года Пэтси встретила меня в Брукдэйл-парке в Монтклере, чтобы тет-а-тет ознакомить с упражнениями, которые я потом должен буду выполнять вместе с группой. Сначала она велела мне сделать «легкую» пробежку по треку длиной в 400 метров. Остальная часть разминки включала в себя прыжки на месте, ноги врозь; бег на месте с высоким поднятием колен и разные выпады и растяжки. Я весь вспотел и тяжело дышал, но, как оказалось, лиха беда начало. После этого Пэтси подвела меня к старым цементным ступеням стадиона.
«Мы начнем с нескольких легких пробежек вверх и вниз, – сказала она мне, – затем три пробежки вверх-вниз в полную силу, так быстро, как только сможешь. Затем бег приставным шагом вверх и вниз, сначала вперед правым боком, потом левым. Далее такое упражнение: ты бежишь две ступеньки вверх, одну вниз, две вверх, одну вниз, две вверх, одну вниз – и так, пока не добежишь до верха лестницы. Ну что, готов?»
«Вообще-то нет, – сказал я, – но все равно попробую».
После первой же пробежки вверх-вниз по лестнице я хрипел и потел, но не сдавался. Я попробовал бег приставными шагами и последнее упражнение – две ступени вверх, одна вниз.
«А ты большой молодец», – сказала Пэтси.
«Что-то мне так не кажется», – возразил я.
«Не суди себя слишком строго, – ответила она. – У тебя все отлично получается».
«Да ты шутишь!»
После этого мне пришлось упереться руками в массивные железные перила внизу лестницы, а ногами – во вторую ступеньку и сделать 15 угловых отжиманий. Затем я сделал 15 быстрых приседаний, держась руками за перила за спиной (лицом вперед, задом до земли). В конце концов Пэтси заставила меня висеть на перилах, обняв их ногами и руками, а затем 15 раз подтянуться, как обезьяна на ветке дерева.
«Хорошо, а теперь идем на поле».
Пэтси поставила два оранжевых конуса метрах в 30 друг от друга и велела мне бегать от одного к другому. Туда – лицом вперед, обратно – задом. Затем мне надо было передвигаться скачками. (Последний раз я делал такое лет в девять, и это казалось мне куда более простым и веселым занятием.) Наконец Пэтси попросила, чтобы я большими прыжками пересек все поле.
«О мой бог, – выдохнул я, упершись руками в колени; мои легкие были готовы взорваться. – Что-то меня терзают сомнения».
«О чем ты?»
«Серьезно, ты уверена, что я готов ко всему этому?» – спросил я Пэтси.
«Конечно, у тебя отлично получается».
Это напомнило мне сцену из фильма «День сурка», в которой Билл Мюррей говорит Энди Макдауэлл: «Черт возьми, ты большая оптимистка!»
«Но у тебя действительно хорошо получается, – настаивала Пэтси. – Поначалу всем трудно. Это же постепенный процесс».
Затем она показала мне, как делать ногами «ножницы» – упражнение называлось «караоке». Ставишь левую ногу накрест перед правой; правая делает шаг дальше вправо; левая нога ставится крестом за правой; правая отступает и т. д. и т. п. Я делал все медленно; мне казалось, что я вот-вот споткнусь о собственную ногу.
И тут меня осенило: должно быть, я так же плохо подхожу для физических упражнений, как некоторые люди подходят для упражнений умственных. Я чувствовал себя, будто меня вырвали из моей лиги; некоторые, наверное, ощущают нечто подобное, пытаясь читать «Моби Дика».
«А ты принес с собой гантели?» – спросила Пэтси.
У меня вовсе не было никаких гантелей, и Пэтси одолжила мне пару из десятка своих – по четыре с половиной килограмма – и показала серию упражнений по поднятию веса из разных позиций. Через десять минут силовых занятий настало время для успокаивающих упражнений на растяжку. Мои глаза разъедал стекающий со лба пот; я с трудом скрестил ноги, приняв исходную позицию для йога-медитации.
«А для чего ты все это делаешь? – спросила Пэтси, когда мои мучения остались позади. – Ты действительно думаешь, что физические упражнения помогут тебе повысить IQ?»
«Скорее, мой подвижный интеллект», – ответил я и выдал ей собственное полуминутное определение подвижного интеллекта и того, чем он отличается от IQ.
«Так ты собираешься тренироваться всего три месяца? А почему только три?»
«Это и так в три раза дольше, чем длилось большинство исследований в данной области, – ответил я. – Кроме того, мне же придется делать еще много чего. По-моему, если тренинг требует от человека резко изменить привычную жизнь, да еще на годы, никто не станет этим заниматься. А я хочу, чтобы моя тренинговая схема была обоснованной и реалистичной».
«А если твой подвижный интеллект в результате и правда разовьется, как ты определишь, какой подход сработал эффективнее всего?»
«Не думаю, что это имеет большое значение. Я же не провожу научное исследование с целью определения наиболее эффективной части тренинговой программы. Сама идея, что интеллект можно увеличить, еще очень нова, и я просто хочу убедиться, что это вообще реально. Так что мне нужна лишь самая общая картина. Вот если все, что я задумал, не даст никакого эффекта, это действительно будет очень печально».
Так, оживленно беседуя, мы с Пэтси дошли до автостоянки. Мой тренер открыла фургон и положила сумку с инвентарем в багажник. А потом я услышал вопрос, который задавали абсолютно все, в том числе мой редактор и литературный агент:
«А что если твоя схема и правда не сработает?»
«Ну, это тоже будет интересный вывод, – сказал я. – Как я уже говорил, я не провожу научного исследования. Я же делаю все в одиночку. Однако если я три месяца прозанимаюсь на стадионе, вряд ли я не стану хоть немного сильнее физически, верно? Так что, если повышение подвижного интеллекта вообще возможно, то, скорее всего, три месяца занятий всеми отобранными мной когнитивными упражнениями тоже приведут хоть к каким-нибудь улучшениям. В общем, посмотрим».
Я играл на гитаре со своего тринадцатого дня рождения, когда отец подарил мне дешевую, подержанную и деформированную акустическую гитару. Будучи студентом, я даже сколотил панк-группу под названием Mutations (среди наших главных хитов мне запомнилось три: «I Hate You», «I Want Your Body» и «Electrocutes»). Но семечко музыкальной фантазии проклюнулось в моем мозгу только летом перед выпускным курсом в университете, когда в рамках программы работы за рубежом я полтора месяца наклеивал ярлыки на корешки книг в одной из лондонских библиотек.
Однажды парень-лондонец, с которым я подружился тем летом, пригласил меня провести выходные в загородном доме его семьи, и в один из дней мы отправились в гости к его дяде, жившему неподалеку. Когда мы вошли, я увидел лысого человека среднего возраста – это и был дядя моего друга, – сидевшего на деревянном стуле и игравшего на инструменте странной неправильной формы, напоминавшем что-то вроде укороченной версии классической гитары. Корпус по форме больше напоминал слезу, чем женское тело, как у гитары. Задняя стенка была округлой и выпуклой, словно арбуз; эф – украшен сложной резьбой в средневековом стиле; участок с колками располагался по отношению к грифу под углом в девяносто градусов. Инструмент выглядел на редкость древним и таинственным, и музыка, которую из него извлекал этот человек, отличалась от всего, что я раньше слышал: она была глубокой, запоминающейся и убийственно красивой.
Так я познакомился с лютней эпохи Возрождения. И тут же влюбился. Как двое людей, встретившись у стойки бара, иногда сразу понимают, что нашли величайшую любовь своей жизни, так и я мгновенно почувствовал: когда я стану старым и лысым, как этот дядька, я куплю себе такой инструмент и научусь на нем играть. Рядом на столе будет стоять стакан с хересом, в глубине комнаты – маячить обожающая меня любовница, в камине – потрескивать огонь, а у моих ног устроится пара старых английских овчарок.
Эта прекрасная картина хранилась в глубинах моей памяти долгие десятилетия, словно спящая цикада; и вот волосы на моей голове начали редеть… Теперь же, узнав об исследованиях Гленна Шелленберга, посвященных тому, как влияет обучение музыке на интеллект, я понял: настало время моей лютни.
Но где, черт возьми, купить лютню и где найти учителя, который будет давать уроки игры на этом необычном инструменте? С той давней первой встречи в английской глубинке я больше не видел ни одной лютни. Их не продают в Guitar Center. Полазив по сайтам Craigslist и eBay, я нашел всего несколько инструментов, которые предлагались на продажу довольно далеко от Нью-Йорка, – все ручной работы, стоимостью не меньше 1800 долларов. Самая дорогая лютня имела цену больше трех тысяч. Тратить такие деньги я был не готов, поэтому решил начать с поиска наставника, надеясь, что смогу взять инструмент у него в аренду. На сайте Lute Society я обнаружил список педагогов, обучающих игре на лютне и живущих по всей Европе, Южной и Северной Америке и в Японии, но в Нью-Йорке их оказалось всего двое – причем один жил на Манхэттене. Я написал ему по электронной почте. Звали его Майкл Калверт. Парень был родом из Англии, раньше гастролировал по Европе и Южной Америке с концертами (он играет на лютне и классической гитаре), а теперь уже много лет дает уроки музыки. После письма я поговорил с Майклом по телефону, и он пообещал узнать, не согласится ли кто-нибудь в Нью-Йорке сдать мне лютню в аренду, но через пару недель позвонил и сказал, что никого не нашел.
А потом я увидел рекламу на Сraigslist: женщина по имени Тереза, жившая в краю пенсильванских голландцев, в паре часов езды от моего дома, продавала лютню всего за 445 долларов. Мне столь низкая цена показалась сомнительной, но Калверт заявил, что ему знакома пакистанская компания, которая производит эти инструменты. Новая лютня стоит около 900 долларов, и такой вариант идеально подходит для начинающих. А еще он посмотрел на фотографии инструмента, присланные мне Терезой, и сказал, что тот выглядит отлично. Итак, дождливым сентябрьским днем я отправился в Бетел, чтобы на автозаправке Валеро встретиться с продавщицей лютни.
Сидя за одним из двух столиков в крошечной кафешке на заправочной станции, я узнал, что Тереза в молодости серьезно занималась старинной музыкой и выступала на Манхэттене как певица и инструменталистка, а потом встретила парня, который оказался меннонитом, и уехала за ним в Пенсильванию, где вышла за него замуж и родила детей. Теперь они разошлись, Тереза страшно скучает по Манхэттену и пытается начать новую жизнь. А поскольку на лютне она больше не играет, вот и решила продать инструмент. Женщина открыла футляр. Я абсолютно не разбираюсь в лютнях, но вид был поистине великолепный. Дотронувшись до струн, я услышал звуки, сразу напомнившие мне те, которые привели меня в восторг много лет назад. Тереза отдала мне также инструкцию, запасной набор струн и тюнер. Я, словно какой-то покупатель наркоты, заплатил ей наличными 445 баксов, и мы разъехались по домам.
В ожидании своего первого урока игры на лютне я принялся искать человека, который обучит меня практике медитативного сосредоточения. Когда мне было 20 с небольшим, я однажды воскресным днем отправился в буддийский храм в Чикаго; мне хотелось своими глазами увидеть, что представляет собой эта медитация. С десяток людей (включая меня самого) молча сидели, скрестив ноги, на холодном каменном полу, а между нами медленно прохаживался какой-то парень в свободной черной одежде. Примерно через час я начал клевать носом и вскоре почувствовал довольно сильный удар по голове. Парень в черном стоял надо мной, держа в руках деревянную палку, плоскую, как линейка. Он неодобрительно посмотрел на меня и продолжил ходить туда-сюда. Как я потом узнал, в дзен-буддизме, по крайней мере в некоторых его направлениях, это считалось стандартной практикой удержания в рамках медитации. Но мне хватило. Больше я в тот храм не ходил.
Теперь, чтобы найти курсы по медитативному сосредоточению в своем районе Нью-Джерси, я, понятно, обратился к интернету. Я полагал, что это будет совсем нетрудно, ведь наш Монтклер – истинный бастион либерализма; тут полно художников, актеров, журналистов и киношников. Однако, занявшись вопросом вплотную, я обнаружил, что курс медитации, как правило, предлагается в комбинации с какими-нибудь другими эзотерическими занятиями, такими, например, как йога или цикл лекций о душевном здоровье. Мне же был нужен простой практический курс медитативного сосредоточения без всяких там примесей – тот, который, как установили Майкл Познер и Ю-Юань Тэнг, способствует развитию подвижного интеллекта. В местном отделении Ассоциации молодых христиан мне предложили записаться на вечерние курсы по медитации по вторникам, но они не были посвящены конкретно медитативному сосредоточению.
В итоге я решил просто заказать компакт-диск с инструкциями, записанный доктором Джоном Кабат-Зинном, давним пропагандистом практики медитативного сосредоточения, основателем и в прошлом директором Клиники понижения уровня стресса при медицинском факультете Массачусетского университета и автором бестселлера «Самоучитель исцеления»[10]. Довольствоваться диском вместо посещения курсов или занятий с личным инструктором в какой-то мере означало идти по пути наименьшего сопротивления, но мне показалось, что, учитывая все прочие подходы, включенные мной в мою тренинговую схему, этого окажется вполне достаточно.
А когда я купил никотиновый пластырь, все было готово. В октябре 2012 года, сидя в самолете, переносящем меня домой из Сент-Луиса, где мне сделали МРТ-сканирование мозга, я вынул карандаш и блокнот и составил конкретный график тренинга. Я буду просыпаться в шесть утра вместо обычных восьми, двадцать минут заниматься на N-back, двадцать минут – на Lumosity и двадцать минут медитировать. Затем будет час физических упражнений в «учебном лагере» Пэтси. Далее – душ и поездка в город на урок игры на лютне. Занятия в «учебном лагере» я стану проходить три раза в неделю, а музыкальные – раз в неделю. Но мне придется еще какое-то время каждый день практиковаться игре на лютне дома. При таком раскладе в большинство дней недели тренинговая программа будет забирать всего два-три часа. Вполне рациональный вариант. Нет, это просто потрясающе! Настоящее приключение! Я не мог дождаться, когда наконец начну свой многосторонний тренинг и, как мне казалось, разовью свои умственные способности.
А потом зазвенел будильник – ровно в шесть утра…
Чтобы выключить противный звук, разносящийся во тьме дорассветного октябрьского утра, я сердито хлопнул по кнопке. Спустя два часа я проснулся, как всегда, в восемь и провел час за своими обычными для этого времени занятиями: пил кофе, читал газету и старался окончательно проснуться. Потом настала пора садиться в машину и ехать в Брукдэйл-парк, в «учебный лагерь»; я должен был оказаться там к половине десятого. Но сначала я разорвал фольговый пакетик с семимиллиграммовым никотиновым пластырем. Я купил пачку из 14 штук в CVS, он продается без рецепта. Кстати, даже относительно дешевый бренд CVS обошелся мне почти в 38 долларов. Я налепил круглый патч сантиметра три в диаметре на руку, чуть ниже плеча, и отправился в путь.
Служителей культа Пэтси собралось человек 15. Большинство – от 30 до 40 с лишним лет. Мужчин оказалось всего трое, и это было хорошо. Для разминки мы сделали круг по стадиону, и я пришел к финишу одним из последних. Потом пошли прыжки «ноги вместе – ноги врозь», бег на месте с высоким поднятием колен и прыжки вперед, и я моментально почувствовал боль в животе, которая, впрочем, быстро прошла. По лестнице я пробежал вверх-вниз почти вдвое меньше раз, чем все прочие члены моей группы. Затем Пэтси заставила нас выполнить серию упражнений: лечь на землю, потом сесть, потом вскочить и подпрыгнуть вверх, словно делая баскетбольный бросок, а затем опять сесть на землю. И так 15 раз. После третьего прыжка я почувствовал, что у меня закружилась голова, а в глазах вспыхнули искры. С минуту я постоял на коленках, чтобы отдышаться.
«Темп-темп!» – с энтузиазмом подгоняла нас Пэтси.
«Поцелуй меня в задницу», – прошипел кто-то рядом со мной. Эрик явно был в нашей группе самым умным. Боже, благослови Эрика.
Так продолжалось еще полчаса. Приехав домой, я принял душ и рухнул на диван, где пролежал до часа дня, когда нужно было ехать в город на урок игры на лютне.
Когда я выходил из лифта жилого дома на 99-й Вест-cтрит, где давал уроки Майкл Калверт, из-за одной из дверей до меня донеслись звуки сложной фортепианной пьесы. А завернув за угол к двери Майкла, я услышал звуки фортепиано с другой стороны.
Майкл распахнул дверь, сопроводив движение жестом, похожим на поклон. Благодаря британскому акценту, густой острой бородке и довольно длинным редеющим волосам, он, казалось, сошел со страниц какой-то шекспировской пьесы. Майкл пригласил меня в гостиную, в которой безраздельно доминировал рояль. Его жена, пояснил он, тоже учитель музыки.
«А в этом доме что, все музыканты?» – пошутил я.
«Вообще-то здешнее домоуправление действительно много лет благоприятствует музыкантам, – ответил Майкл. – Знаете, это довольно необычно. Я помню график занятий всех своих соседей. Если они в нужное время не играют, мне кажется, что у меня сломались часы».
Я открыл футляр с лютней, и Калверт хорошенько ее рассмотрел.
«На первый взгляд инструмент в превосходном состоянии», – сказал он и принялся настраивать мою лютню. У моего инструмента насчитывалось семь парных струн, плюс еще одна для самой высокой ноты. В целом струн было пятнадцать, в отличие от шести гитарных, и каждая настраивалась с помощью простого деревянного колка в отверстии, без специального механизма, которым обычно настраивают гитары. Из-за этого настройка лютни легко сбивается.
«В эпоху Возрождения шутили, что если лютне сто лет, значит, пятьдесят из них ее настраивали», – сказал Майкл.
Провозившись минут двадцать, он вручил мне инструмент. Из-за выпуклого задника и отсутствия тонкой талии, характерной для гитар, лютня постоянно соскальзывала с моей ноги. Тогда Майкл принес кусок тонкого губчатого материала, используемого в качестве фильтра в кондиционерах, и предложил подсунуть под инструмент. Это действительно помогло, лютня перестала скользить. Затем учитель указал вниз на пол, где располагалась металлическая подножка, и велел мне опустить на нее ногу. Теперь лютня держалась у меня на коленях вполне надежно и устойчиво.
Далее Майкл занялся моими руками, и оказалось, что опыт игры на гитаре мне только мешает. Я никогда не был приверженцем кантри-стиля, при котором струны перебирают пальцами, и обычно использовал медиатор, чтобы заставить звучать сразу все струны в ритм-секции, либо щипком извлекал отдельные ноты, играя соло. Теперь же Майкл велел мне упереться правым мизинцем в деку лютни чуть ниже струн, чтобы стабилизировать всю руку; остальные пальцы должны были изящно парить непосредственно над струнами. Каждый из четырех пальцев предполагалось использовать для дерганья струн. Это казалось странным и ужасно неудобным, но Майкл настаивал, что правильное положение рук имеет для обучения игре на старинном инструменте ключевое значение.
С левой рукой дело обстояло еще хуже. Я привык крепко охватывать гриф гитары большим пальцем. Но лад лютни намного шире, чем у гитары, – ведь на нем куда больше струн, – и теперь я мог едва касаться грифа кончиком большого пальца; только в этом случае остальные четыре пальца левой руки свободно дотягивались до всего лада, чтобы нормально прижать к нему нужную струну. Это тоже было невероятно неудобно, но я старался изо всех сил.
Далее Майкл поставил на пюпитр учебный буклет, который Тереза продала вместе с лютней, и попросил меня сыграть первое упражнение. В нем по порядку, от высокой к низкой ноте, должна играть каждая струна: третий лад, открытое звучание, третий лад, открытое звучание, третий лад, открытое звучание. Заставить каждый из десяти пальцев следовать своему собственному индивидуальному порядку было просто невозможно – все равно что заставить десять голодных малышей танцевать балет. Я понял, что много времени потребуется даже для того, чтобы прочувствовать расположение каждой струны по отношению к остальным и при переходе с одной на другую извлекать из инструмента звуки в равномерном ритме.
Через час Майкл записал название лучшего учебного пособия, которое мне надо было купить, а также фамилию, имя и номер телефона человека из Бостона, который вручную изготавливает струны для лютни, чтобы я заказал ему дополнительный комплект.
Вернувшись домой, я сел за компьютер и попробовал запустить программу N-back, которую Мартин Бушкюль установил на моем ноутбуке. Но она не загружалась. Еще один клик. Ничего. Я вышел в интернет, поискал там N-back, нашел сайт под названием Soak Your Head (www.soakyourhead.com), предлагающий бесплатную версию этого тренажера для мозга, кликнул по игрушке и начал с уровня «2 назад».
Женский голос медленно читал вслух двадцать букв. В последовательность входило только семь разных звуков: «M», «D», «Е», «H», «L», «G» и «S». Но они произносились в случайном порядке, а я должен был кликать на клавиатуре по букве «L» каждый раз, когда ее произносили за две буквы до текущей. При этом я смотрел на сетку из восьми ячеек (3?3 – одна, в центре, пустовала) и должен был нажимать клавишу «C» каждый раз, если подсвечивалась та же ячейка, что горела за две буквы до этого.
Когда последовательность из 20 элементов закончилась, на экране высветилось количество повторений «2 назад», которые я определил правильно в обоих случаях: для произносимых вслух букв и на визуальной сетке. В первый раз их было 16 и 17 из 20 соответственно. И пошло-поехало. Если я набирал на уровне «2 назад» не менее 90 процентов, мне предлагали следующую, более сложную последовательность, при которой я выявлял элементы, находившиеся за три шага до текущего (уровень «3 назад»). Набрав менее 80 процентов, я отправлялся на уровень ниже. При показателе в промежутке от 80 до 90 процентов я оставался на текущем уровне. Это продолжалось 20 раз – мне назвали 20 последовательностей из 20 элементов каждая. На четвертой и двенадцатой я показал достаточно хороший результат, чтобы перейти на «3 назад», но после этого каждый раз «прокалывался», и меня отправляли обратно на уровень «2 назад».
В общей сложности тренинг занял чуть более получаса. Я проверил электронную почту, сделал несколько телефонных звонков, и наступило время обеда. После еды мы с Элис собирались сходить на художественную выставку работ одного из членов «учебного лагеря» Пэтси. С Lumosity и медитацией пришлось подождать. Но мне хватило всего одного дня, чтобы понять, что те три совершенно разных подхода, которые я успел испробовать, объединяют целых три общие характеристики.
Во-первых, я «пролетел» по всем трем фронтам. И это был очень важный момент. Хотя в детстве нас обычно заставляют выполнять то, что у нас не очень хорошо получается – учителя, родители и вообще жизнь, – к зрелому возрасту многие люди весьма точно определяют свои сильные и слабые стороны и учатся делать в основном то, в чем их наверняка ждет успех. Мы находим профессию, в которой преуспеваем; общаемся с людьми, которым нравится наша компания; в качестве хобби выбираем то, что делаем на протяжении многих лет. Мы больше не принуждаем свой разум, как это сформулировал Майкл Мерцених, работать на пределе возможностей; мы становимся пользователями удобных, давно освоенных навыков. В итоге игра на N-back, посещение «учебного лагеря» Пэтси и уроки игры на лютне превращаются для нас – для меня, во всяком случае, – чем-то вроде ныряния в реку на Новый год. Так может, занятие тем, что у тебя крайне плохо получается, действительно является важным элементом развития мозга?
Во-вторых, все эти виды деятельности показались мне практически невыполнимыми. Я не просто не слишком в них преуспел – мне было действительно очень, очень трудно. В каждом из трех случаев у меня возникала мысль, что я замахнулся на что-то, что мне явно не по зубам. Мой рассудок твердил: «Это безумие» и «Я никогда не справлюсь». Но я продолжал. Может, ментальная кровь, пот и слезы и вправду являются неотъемлемой частью процесса когнитивного роста?
И, наконец, третье: каждый из этих видов деятельности требовал от меня не только одновременно следить за несколькими потоками информации, но и контролировать сразу несколько собственных реакций. При игре на лютне я должен был управлять движением всех десяти пальцев на обеих руках; занимаясь на N-back – слушать голос, произносящий буквы, и при этом наблюдать за подсветкой ячеек; а прыгая вверх-вниз по бетонным ступеням на стадионе – стараться не запутаться в собственных ногах, да еще и выслушивать проклятия, которые несдержанный Эрик постоянно шипит в ответ на полные энтузиазма призывы Пэтси.
На следующее утро я пять раз доходил на N-back до уровня «3 назад», но затем показывал такой плохой результат, что меня опять возвращали на «2 назад».
Потом я зашел на сайт Lumosity, ввел данные своей кредитной карты, создал учетную запись и начал играть в пять игрушек, из которых, как гласила надпись на экране, состоял мой «сегодняшний тренинг». Сначала я играл в Playing Koi: мне нужно было отслеживать путь каждого карпа кои, плавающего в пруду, по мере того как их число неуклонно росло. Потом шла игрушка Lost in Migration: на экране летал косяк из пяти птиц, а я должен был как можно быстрее нажать на нужную клавишу, чтобы указать, в какую сторону направлен вожак: влево, вправо, вверх или вниз. Открыв следующую игрушку, Chalkboard Challenge, я увидел на экране две последовательности чисел и математических знаков; мне надо было быстро определить, какая из них больше: правая, левая, или же они равны. В игре By the Rules на мониторе появлялись разные символы – разные по цвету, размеру, форме и т. д., – а я должен был понять, какое правило следует применить для включения или исключения каждого из этих символов в шаблон. В одну последовательность позволялось включать только зеленые символы, в другую – фигуры с толстым черным контуром и т. д. В последней игрушке, Face Memory Workout, я обслуживал клиентов в ресторане и должен был запомнить их имена и то, что они заказали.
Когда я закончил свою первую тренинговую сессию Lumosity, мне выставили исходные баллы за скорость, правильность решений, гибкость, внимание и память, а также общий балл. После этого я смог сравнить свои результаты с результатами других игроков из моего возрастного диапазона. Мой общий балл оказался в 43-й процентили, что означало, что более 57 процентов пользователей Lumosity приблизительно моего возраста играют лучше меня. Это вызвало у меня смешанную реакцию: смущение, раздражение, недоверие, злость на самого себя. И еще мне на ум пришла одна историческая фраза. Как выразился президент Джордж Герберт Уокер Буш, когда в далеком 1990 году Ирак вторгся в Кувейт: «Этому не устоять».
Впрочем, я так и не успел дать волю своему гневу и обиде и высказать своим более успешным конкурентам все, что я о них думаю, потому что настала пора заниматься медитацией.
Я пошел в нашу вторую спальню и вставил в музыкальный центр первый из трех компакт-дисков, входящих в учебный комплект Джона Кабата-Зинна. Какой же спокойный, умиротворяющий голос оказался у этого человека! Выполняя его указания, я улегся на спину. Коврика для йоги у меня не было, а на полу лежал только небольшой половичок из Target, поэтому пришлось расположиться прямо на деревянном полу. Но комната была довольно маленькая, и я долго ерзал, прежде чем нашел положение, при котором голова не касалась бы дивана, а ноги не упирались бы в колонку музыкального центра.
Голос Кабат-Зинна сообщил мне, что моя цель сейчас заключается не в том, чтобы расслабиться или успокоиться, а лишь в том, чтобы как можно сильнее сосредоточиться, не давая никакой оценки своим мыслям. Какие бы образы или идеи меня ни посетили, какие бы чувства я ни испытал, я должен был просто их отмечать, но не зацикливаться на них, а сразу отпускать. При этом голос подчеркнул, что все, что бы я ни сделал, – правильно. Иными словами, в отличие от других элементов моей тренинговой схемы, медитативное сосредоточение, судя по всему, никаких особых усилий не требовало. Внимательности и сосредоточенности – да, а усилий – нет.
Далее Кабат-Зинн принялся медленно перечислять части моего тела, с большого пальца на левой ноге до макушки, сосредоточивая на них мое внимание. Это действительно здорово расслабляло. Сначала я никак не мог отогнать мысли о том, кому из исследователей мне нужно позвонить, в каких конференциях принять участие, о каких экспериментах прочесть, но потом мне удалось постепенно отодвинуть посторонние мысли на задний план. А я сам тем временем входил в весьма любопытное психологическое состояние наблюдения за своими собственными наблюдениями, осознания своего осознания. А сделав, в полном соответствии с релаксирующими нашептываниями Кабат-Зинна, еще один шаг вперед, я понял, что не просто замечаю себя и свои мысли, чувства и ощущения, но и попутно наблюдаю за тем, как я наблюдаю за собой.
Чудеса, да и только – этакое самосозерцание уровня «3 назад».
В последующие дни и недели моя эффективность медленно, но неуклонно повышалась: и в «учебном лагере» Пэтси, и на компьютерных тренажерах для мозга Lumosity и N-back, и в игре на лютне. Мой балл в Lumosity довольно быстро перепрыгнул в 60-ю процентиль и продолжил ползти вверх. На стадионе я по-прежнему чувствовал себя ужасно, но мои темпы выросли, тошнота и головокружение прекратились, и я даже иногда почти не отставал от Сары, которая была на четвертом месяце беременности, и от Кэти, которой на днях стукнуло 60. Что же касается лютни, я научился играть пьесу из Раннего Возрождения длиной в целую нотную страницу, хотя Майкл постоянно твердил, что намного важнее сначала научиться правильно играть каждый фрагмент, сколько бы времени это ни заняло, а не мчаться вперед сломя голову. По его словам, в обучении музыке точность прежде всего. Надо сказать, происходящее было совершенно не похоже на то, как я в свое время подростком дурачился с гитарой, подбирая разные мелодии. Навык, в котором я практиковался теперь, был не просто навыком игры на лютне; мне следовало все время оставаться предельно сосредоточенным. В сущности, я попутно учился играть на другом инструменте – на собственном разуме.
Если говорить об N-back, то уже через несколько дней уровень «2 назад» каким-то волшебным образом стал казаться совсем простым, и я начал регулярно доходить до «3 назад». Вскоре мой азарт разошелся не на шутку, и я, слушая последовательности из 20 букв, уже орал, подстегивая самого себя. Если хотите, можете надо мной смеяться, но я поймал себя на том, что подражаю голосу проповедника: «Старайся дотянуться до небес, брат Дэниел! Давай, дотянись до небес!» А когда я наконец действительно «дотянулся до небес» и остался на уровне «3 назад» на протяжении пары буквенных рядов подряд, когда меня перевели на уровень «4 назад», я даже пропел: «Я побывал на вершине горы!» Однако прогресс в тренинговой программе я бы не назвал равномерным. Иногда мое внимание отвлекалось, и эффективность снижалась. А труднее всего оказалось каждый день заставлять себя выполнять все, что я включил в свой список. Я так долго сопротивлялся любой рутине, что теперь у меня не слишком получалось войти в довольно напряженный режим. Это означало, что поначалу я нередко приходил к одиннадцати часам вечера, так и не позанимавшись на Lumosity и N-back. Но когда мне все же удалось начать жить по режиму, меня вдруг осенило: а разве не то же самое делают все умные люди? Возможно, хорошо организованная жизнь идет рука об руку с хорошо организованным разумом. Но если это действительно так, то почему столь многие блестящие художники, писатели и изобретатели славилась и славятся на редкость расхлябанным образом жизни?
Каким бы ни был ответ на этот вопрос, единственной ошибкой, совершенной мной при составлении схемы своего когнитивного тренинга, оказалось медитативное сосредоточение. За несколько недель я занимался им раз семь. Мне очень нравился резкий контраст медитативных упражнений с остальными видами деятельности из моей тренинговой программы, да и со всей моей жизнью. Это действительно расслабляло и отлично прочищало мозги. И я бы с радостью продолжал занятия. Проблема заключалась в том, что мне надо было взять множество интервью, принять участие во множестве конференций, прочесть массу документов, встретиться с большим числом людей. А я, как оказалось, серьезно недооценил время, необходимое для выполнения всего запланированного мной в рамках тренинга. На Lumosity уходило почти полчаса в день; N-back требовал около сорока минут; практика на лютне занимала еще сорок минут, плюс два с половиной часа еженедельно требовалось, чтобы съездить на урок в Нью-Йорк и обратно. Еще два часа каждый понедельник, среду и пятницу уходили на занятия на стадионе. Не говоря уже о том, что у меня были жена и дочь, которым тоже иногда хотелось меня видеть и которые порой отвлекали меня, громко включая радио или телевизор, стуча в дверь моего кабинета, чтобы о чем-нибудь спросить, или крича с первого этажа на второй, что ужин готов. Вот нечестивицы! Судя по всему, медитативное сосредоточение просто представляло собой вид деятельности, больше подходящий для одинокого человека или хотя бы для того, кто живет в большом доме, где никакие шумы напряженной повседневной жизни не мешают максимальной концентрации. В итоге я с огромным сожалением вытолкнул этот элемент из двери своей уже движущейся полным ходом тренинговой машины и помчался дальше.
Но подождите. Остановитесь. Не время ли получше разобраться, что это за подвижный интеллект, который я так хотел развить? Где в наших мозгах расположены его шестерни и рычаги? И почему, когда пробивает час, природа так щедро одаряет нас им?