Джек Лондон

Джек Лондон

«Я не упрям, но упорно иду к цели, как игла к полюсу: отсрочка, уклонение, прямая или тайная оппозиция – не важно: БУДЕТ ПО-МОЕМУ!»

Джек Лондон

(12 января 1876 года – 22 ноября 1916 года)

Восхитительным и грандиозным примером презрения к недостижимому и пламенной любви к борьбе для всех поколений будет жизнь американского писателя Джека Лондона. Обреченный на прозябание в нищих рабочих кварталах, лишенный образования, без знаний жизни той части общества, которая формирует глобальные идеи и обеспечивает развитие человеческого мировоззрения, Джек Лондон в немыслимо короткий срок прорвался в обитель мирового творческого бомонда и достиг таких вершин в литературе, что по праву может быть причислен к тем немногим искрометным и щедрым талантам, которые дали миру новые направления и повлияли на становление и развитие многих людей. Он успел еще при жизни испытать всю двусмысленность пика славы и тяжесть людского восхищения. Он сумел осознать превратность и зыбкость внешних декораций, сумел избежать патологической тяги человеческого к разрушающему его лоску, а взамен оставить после себя обескураживающие искренностью и пониманием сути человеческой эволюции произведения.

Этот человек, возможно, не был бы столь интересен, если бы не сумел так кардинально преобразовать себя и повлиять на часть мира исключительно благодаря собственной уникальной воле. Этот суровый романтик доказал, что для достижения колоссального успеха вовсе не обязательно быть выпускником престижного университета, не обязательно иметь состоятельных родителей и получить изящное воспитание, не обязательно иметь достойное окружение, способное аккумулировать идеи, и, что самое важное, не обязательно даже быть любимым – он продемонстрировал верховенство воли и усердия, убедив, что любой цели можно достичь, если к ней влечет маниакальная страсть. Джек Лондон продемонстрировал человечеству, что цепкий, целеустремленный до сумасшествия одиночка может победить сопротивление всего мира.

В 1915 году в США его повесть «Зов предков» была признана лучшей историей о животных, его роман «Морской волк» посчитали вторым после «Острова сокровищ» Роберта Стивенсона, а повесть «До Адама» – лучшей из научных повестей. Но даже отбросив рейтинги, стоит признать, что вряд ли произведения еще какого-нибудь литератора были переведены на столько же языков, как наследие Джека Лондона, и вряд ли еще можно найти такого же читаемого автора в XX веке, как этот жесткий и искренний американец.

Матерью Джека была весьма образованная, изящная и даже одаренная, но сумасбродная женщина из достаточно респектабельной и благополучной семьи, которая, однако, рано порвала отношения с родителями и начала самостоятельную жизнь. Скорее всего, настоящим отцом будущего известного писателя был популярный у студентов Портленда весьма незаурядный профессор Чани, хотя сам он всегда отрицал это. Так или иначе, внебрачный Джек, рожденный в бедном рабочем квартале Окленда – частичке дикорастущего индустриального мегаполиса Сан-Франциско, – несмотря ни на что, прожил под этой фамилией восемь месяцев, пока его тридцатилетняя мать, большую часть своей жизни находившаяся в состоянии экзальтации и нервного возбуждения, не вышла замуж: за некоего фермера Джона Лондона.

Когда малышу было четыре года, все заботы о нем взяла на себя сестра, поскольку мать с отцом тяжело добывали деньги посредством случайных заработков. Девочке приходилось брать Джека с собой в школу, где он во время уроков с необычайным и не свойственным его возрасту вниманием рассматривал книжки с картинками. Очевидно, тут и кроется ответ на один из главных вопросов в жизни Джека: скорее всего, именно смутное внутреннее желание походить на старших детей, помноженное на вынужденное одиночество, и предопределило пожизненную тягу к литературе. Мальчик не имел возможности общаться со старшими детьми во время уроков и потому, играя сам с собой, невольно развил одну из наиболее важных способностей личностей-творцов – воображение. Увиденное и услышанное в школе давало пищу фантазиям и стимулировало размышления, что неминуемо должно было привести в несказанно богатый мир собственных грез. И стимулировать влечение к обители великих знаний и колыбели успеха – книгам.

Все же Джек был несчастным ребенком. С раннего детства мальчику пришлось испытать на себе все тяготы бедности и безысходности жизни представителя люмпен-класса. Кроме того, призрачные, наполненные мистикой сборища во время спиритических сеансов, на которые неуравновешенная и запальчивая мать приводила малолетнего сына, беспокойная обстановка в безденежной и измотанной семье, душевная тревога матери, так или иначе передававшаяся мальчику, оставили на его психике неизгладимый отпечаток чрезмерной чувствительности. В блестящем по точности и отображению внутреннего мира Джека Лондона биографическом романе «Моряк в седле» Ирвинг Стоун пишет, что у Джека периодически случались приступы неврастении.

Времена относительного изобилия в семье часто сменялись жуткими голодными периодами, когда «лишь гордость мешала Джеку поднимать объедки с грязной земли», брошенные насытившимися школьниками. Все соприкосновения со сверстниками в раннем детстве сказывались на психике мальчика резко негативно – они порождали в глубине его души чувство собственной ущербности и неполноценности. «Мне было восемь лет, когда я впервые надел рубашку, купленную в магазине. В десять лет я торговал на улице газетами. Каждый цент я отдавал семье, а в школе мне всегда было стыдно за мою шапку, башмаки, одежду. С тех пор у меня не было детства. В три часа утра на ногах, чтобы разносить газеты. Покончив с ними, я шел не домой, а в школу. После школы – вечерние газеты. В субботу я развозил лед. По воскресеньям я ходил в кегельбан ставить кегли для пьяных немцев. Я отдавал каждый цент и ходил, как чучело», – писал Джек в одном из своих писем уже на самом пороге успеха. Интуитивно борясь с безнадежностью собственного положения, Лондон приобрел такое великолепное для бедняка качество, как сверхкомпенсация своего гиблого социального положения, выражавшаяся в безрассудной храбрости и готовности на любой риск, лишь бы доказать свое реальное превосходство на всем тем, что можно приобрести за деньги. Отсюда же проистекают и его неожиданные припадки ярости, имевшие место, несмотря на природную доброжелательность и чувствительность, а также резкое отвержение всякой дисциплины, независимо от причин возникновения необходимости подчиняться кому бы то ни было. Отсюда также берет начало и его скрытая мания величия, о наличии которой свидетельствовали многие люди, лично знавшие писателя. Рано став самостоятельным, он уже никогда не позволял никому распоряжаться своим временем, которое с раннего детства имело для него наибольшую цену и которое он искренне считал главным жизненным ресурсом.

Трудно сказать, кто именно привил ребенку любовь к книгам, но, без сомнения, это сыграло значительную роль в его дальнейшей жизни. Скорее всего, тяга к чтению сформировалась, как у большинства подавленных фрустрацией, разочарованных детей, впоследствии добившихся успеха, именно благодаря ненасытному поиску психологической защиты от беспощадного и грязного мира реальности. В книгах же Джек нашел иной, таинственный и сказочный мир, наполненный романтикой, благородством и силой; они побуждали сначала мечтать, а потом и действовать, они подсказывали, что есть достойный выход из, казалось бы, безвыходной ситуации. «Читать и писать я научился, когда мне шел пятый год. Читал я все подряд, главным образом потому, что книг было мало и я радовался всему, что попадало мне в руки», – вспоминал Джек Лондон. Первыми серьезными книгами, которые повлияли на формирование мировоззрения юного Лондона, оказались новеллы Вашингтона Ирвинга и приключения Германа Мелвилла.

Но конечно же, даже первый книжный букет Джека был гораздо более пестрым и более ароматным. На самом деле, его набор приобретенных из печатных страниц знаний был настолько огромен и включал так много авторов, не просто прочитанных, а трепетно и скрупулезно переработанных, что трудно представить, кто же оказал на творческую жизнь Лондона наибольшее влияние. Мальчика интересовало все. Кроме того, в силу отсутствия в окружении Джека кого-нибудь, способного сориентировать в безграничном мире печатных ваяний, несколько позже он неожиданно соприкоснулся и со специальной литературой – философией, психологией, историей, биологией, экономикой и другими науками, резко выделившими его из среды сверстников в предуниверситетский период. В конце концов среди первых учителей Джека, кроме Ирвинга и Мелвилла, неожиданно оказались такие маститые литераторы и ученые, как Киплинг, Золя, Смолетт, Коллинз, Шоу, Спенсер и Дарвин.

Самообразование едва ли не самого детства стало для Джека навязчивой идеей, которой он следовал практически в течение всей жизни. Он рано осознал, что его старт в этой жизни оказался слишком неравным, и яростно бросился вдогонку тому, чего не получил в раннем детстве от родителей и окружения. Тут сработал эффект лука: чем больше жизнь пыталась наклонить и изогнуть Джека, тем крепче и гибче он становился. Его движение вперед оказалось хоть и запоздалым, но чрезвычайно стремительным, ибо его подхлестывали голод, безденежье и мрачное безнадежное окружение, которое он еще в ранние годы перерос. А главное, он шел сознательно. Результаты его усилий оказались грандиозными, потому что он был словно зажат в тиски: с одной стороны на него давил груз мрачной реальности, от которого он жаждал во что бы то ни стало освободиться, а с другой – непробиваемая защитная ограда нового мира, на который он замахнулся. Потребность самовыражения оказалась внезапным следствием пиковой ситуации. Несмотря на свой юный возраст, он отчетливо осознавал, что промедление смерти подобно. «Место мое в обществе было на самом дне. Жизнь здесь не обещала ничего, кроме убожества и уродства тела и духа, ибо тело и дух здесь в равной степени были обречены на голод и муки», – написал он позже о начале своего пути.

Но самой тяжкой преградой на пути к мечте оказались бремя ответственности и преодоление стереотипов рабочего класса. Джек все же был человеком своей среды, и его подтачивало чувство долга перед семьей – так было принято, чтобы мальчишки из бедных семей рано впрягались в ярмо и бешено тянули изо всех сил никогда не ослабевающую лямку. Детский воинственный пыл и безудержную энергию Джека начала сосать неумолимая машина, называемая государственной системой. Сначала продажа газет, затем консервный завод, джутовая фабрика, прачечная, изнурительная работа в котельной. Работа по десять-шестнадцать часов в сутки… «С девяти лет, если не считать посещения школы (я оплачивал его тяжелым трудом), я вел трудовую жизнь. Нет смысла перечислять, чем я занимался, – все это была черная работа… Разумеется, я продолжал читать». Пытливый, изворотливый мозг Джека начал искать выход. Юноша чувствовал, что такая жизнь быстро превратит его в разбитый, использованный агрегат, брошенный на обочине жизни, – ведь он видел это много раз своими глазами – такое явление слишком обыденно в рабочей среде, чтобы ему можно было как-то противостоять. Но Джек не был бы романтиком, если бы еще в раннем детстве не стал фанатиком.

Его спасло море. Оно оказалось второй после книг любовью Джека. Он интуитивно чувствовал, что могучие неумолимые толщи воды – молчаливые вековые свидетели самых загадочных побед и самых гнусных падений человеческого в изменчивом и колком мире – хранят какую-то великую тайну. Тут всегда было место фантазиям, и тут всегда гарантировано сохранение тайн. И он нашел временное спасение в море. Сначала, связавшись с темной компанией подростков и мужчин, он стал «устричным пиратом». Но после нескольких воровских набегов на чужие устричные отмели он быстро осознал, что становится на скользкий путь, так или иначе ведущий в преисподнюю. Вкусив затхлый запах пьяных драк и поножовщины, Джек твердо решил, что это не его путь. Однажды он даже чуть было не утонул, и спасли его лишь великолепная физическая форма и свойственное жителям побережья отличное умение плавать. Все еще спонсируя деньгами семью, всегда находящуюся в тяжелом положении, Джек начал отчаянно искать новый выход. Им оказался поход китобойной шхуны к берегам Японии – Джек попробовал себя в роли моряка. Это была нелегкая затея, учитывая, что семнадцатилетнему юноше приходилось на равных трудиться с сильными, не понаслышке знакомыми с запахом моря мужчинами. Но Джек выдержал и эту адскую работу, и психологическую нагрузку – он яростными кулаками и мужеством отстоял свое право находиться в таком строю. Кроме того, жажда приключений не прошла даром – он вынес из путешествия гораздо больше, чем любой другой его участник. Потому что именно этот нелегкий вояж и изменил всю жизнь настойчивого искателя.

Небольшой подсказкой Джек был обязан, как ни странно, матери. В один из долгих томительных вечеров, когда в доме не было ни крошки, она показала сыну газету с соблазнительным призывом поучаствовать в литературном конкурсе. Издательство обещало двадцать пять долларов за лучшее произведение. Джек решительно уцепился за возможность заработать, а его первая проба пера была неожиданно оценена: сочный морской рассказ «Тайфун у берегов Японии» не только обеспечил Джеку первую премию, но и вселил невероятную уверенность в том, он может зарабатывать головой, а не выполнять за мизерную плату тяжелую ручную работу. Речь пока еще не шла о том, чтобы сделать писательское ремесло своей работой, но тот факт, что необразованный, неотесанный юноша обошел студентов Калифорнийского и Стенфордского университетов, подействовал на Джека, как сильный допинг. Он впервые осознал, что может в принципе изменить свою жизнь.

Действительно, именно после возвращения из плавания Джек Лондон зажегся смутной идеей продавать «изделия своего мозга», а не оставаться дешевой мышечной рабочей силой. Природа такой идеи – в жажде выжить. Это было еще слишком далеко от жажды творить ради творчества. Но появившееся чувство было предвестником чудесного душевного порыва и перелома в сознании Джека. Он подошел к вопросу с развитым не по годам и впоследствии свойственным ему целостным и суровым синтезом, отбросив ситуативную эмоциональность и подвергнув свои шансы самому жесткому анализу. Прежде чем принять решение, Джек выносил его в своей беспокойной холерической душе и в оказавшемся способным на большие чувства сердце. Для начала юноша небезосновательно решил, что необходимо получить какое-то формальное образование – но не для получения свидетельства, а для заполнения белых пятен в своем представлении о мире. Джек сам описал свое прозрение и возникновение в голове первого подобия идеи: «В основном я занимался самообразованием, другого наставника, кроме себя самого, у меня не было…Никогда не бывал без книги…Я был рыбаком, устричным пиратом, матросом на шхуне, служил в рыбачьем патруле, был портовым грузчиком, в общем, искателем приключений на заливе – мальчишка по годам и мужчина среди мужчин. И всегда с книгой, и всегда за книгой, когда другие спали, а когда они вставали, я был таким же, как они, потому что я всегда был хорошим товарищем».

Его не испугал и не смутил тот факт, что он оказался великовозрастным девятнадцатилетним дылдой среди аккуратных, не нюхавших жизни пятнадцатилетних мальчиков и девочек. Он был зол, замкнут и удивительно самососредоточен. Джек шел своей дорогой и был готов к любым шероховатостям и сюрпризам, преподносимых жизнью. Именно в школе начинаются первые осознанные попытки писать: «Истории мальчишки из Фриско» печатаются в школьной газете. Великовозрастный школьник, убирающий после уроков загрязненные помещения этого священного места, начинает мучительно оттачивать стиль. Джек все дальше уходит, просто убегает от предложенных школой программ – то, что предназначено среднему человеку, не подходит безнадежному фанатику. Работая самостоятельно почти с цикличностью вечного двигателя, прерываясь лишь для установленного пятичасового сна, Джек вдруг понял, что такое малопродуктивное учреждение, как школа, становится ненужной обузой. Ему нужны сильные страсти, сильные переживания. Кроме того, ему приходилось еще зарабатывать на жизнь, и не только себе, но и семье.

Но его мир уже начал наполняться спасительным смыслом. Яростно вгрызаясь в книги по двенадцать часов в сутки, Джек за три месяца усвоил двухгодичную школьную программу и успешно сдал экзамены в Калифорнийский университет. Он научился работать ВСЕГДА, поглощая немыслимые объемы информации и молниеносно синтезируя их. Но ему не суждено было закончить высшее учебное заведение – жестокая испепеляющая нужда, начавшийся настоящий голод в его и без того скудно питающейся семье, проблемы со здоровьем слабеющего отчима, которого Джек любил, как родного отца, – все это вырвало страстного юношу из приятных, манящих объятий творческой лихорадки. Ему снова на время пришлось стать рабочей машиной, отдающей все силы за получение куска хлеба. Это Джек уже проходил, и для него было совершенно не важно, удавалось ли ему найти работу кочегара за тридцать долларов в месяц вместо двух уволенных до него, получавших по сорок каждый; или это была подвернувшаяся работенка в прачечной, где за десять часов изнурительной работы он получал один доллар; было ясно одно: он возненавидел рабский труд за кусок хлеба. Ирвинг Стоун указывает, что в этот период Джека одолевали настолько сильные сомнения пробить брешь к высшему социальному слою, безысходность ситуации казалась порой настолько тупиковой, что в его душе периодически появлялись даже мысли о самоубийстве. Но он не зря был борцом по натуре, а сложные перипетии детства сформировали в Джеке чувство непримиримого победителя. Он готов был уступить на время, но не проиграть. Тактическое отступление – еще не поражение.

Джеку срочно нужна была сильная встряска. И снова его гибкий ум нашел выход – он отправился на поиск новых приключений – на этот раз внимание Джека было приковано к Северу. Формально он откликнулся на зов «золотой лихорадки», начавшейся в Америке в связи с нахождением на Аляске сатанинского песка. Но весьма примечательно, что в отличие от предыдущих путешествий теперь Джек сознательно не просто вел путевые заметки, а целенаправленно собирал материал для будущих литературных произведений. О том, что Джеком уже овладела маниакальная страсть привести в действие какое-то смутное внутреннее решение, свидетельствует и тот факт, что он притащил на Север целую кучу книг для их детальной проработки. Это было просто фантастическое решение, учитывая, что каждый грамм веса был страшным, ни с чем не сравнимым бременем на протяжении многих сотен миль – от подножья Чилкутского перевала и до самой столицы старателей – Доусона. Джек продолжал образование и на глухом, оторванном от цивилизации клочке холодной земли, близкой к концу света, вместо того чтобы рыться в земле в попытках найти спасительный желтый песок. С другой стороны, это было еще не идеей, а лишь остервенелыми бросками спринтера по упорядочению своих пока еще разбросанных знаний.

Вернувшись в Окленд без гроша в кармане, со съедающей его молодое здоровье цингой, Джек все же был счастлив, как никогда прежде: в его голове уже сформировались не просто обрывочные впечатления, эмоции и переживания приключений – созрели целые сюжеты конкретных произведений, он вел систематизированные записи и теперь вынашивал планы писать по-настоящему. После «Тайфуна у берегов Японии» прошло уже несколько долгих лет мучительного безденежья, отчаянных проб и поисков, и только теперь Джеку показалось, что он по-настоящему созрел для литературной работы.

Похоже, что именно после путешествия на Аляску Джек Лондон был готов сообщить самому себе, чего же он хочет. Он жаждет писать. Пока еще не ясно, что именно, но писать. Скорее всего, писать то, за что будут больше платить. По собственному признанию Лондона, он прочитал где-то, что минимальная оплата литератора – десять долларов за тысячу слов, а значит, будучи даже скромным литератором, можно иметь около шестисот долларов в месяц. Это устраивало Джека настолько, чтобы он ринулся в бой за успех. В начальный период Джек писал практически все: рассказы, статьи, анекдоты, шутки, очерки, сонеты, баллады, триолеты, песни, легкие водевили и так далее. Последнее лишний раз доказывает, что решение Джека стать литератором было связано с выживанием, а отнюдь не с непреодолимой жаждой творить. Но он уже знал, что способен на творчество, а это было сильное и важное чувство. Корни идеи были очень близки…

Кроме всего прочего, Джек давно уже понял, что мозг – гораздо более важная вещь, чем мышцы, которым он уделял в детстве и юности такое огромное внимание. Да, они кормили его. Но когда в один момент осознаешь, что твои мышцы уже не способны что-либо заработать, остается лишь один путь – на свалку. Мозг же только приобретает настоящий товарный вид к сорока-пятидесяти годам, и это особенно радовало. Джек Лондон твердо решил, что должен стать писателем. Победить или умереть. Третьего не дано – он больше не будет продавать мозоли на своих грубых заскорузлых ладонях. «Если придет слава, пусть будет слава. Если придут деньги, пусть будут деньги» – он определил свою цель. Книги и чуткая, сверхвосприимчивая, почти на грани срыва, психика – основа острого воображения – стали зародышем идеи, для реализации которой Джек бросил всю свою сверхчеловеческую силу воли.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.