ПОСТ О ВОСПИТАНИИ И ПРИЛЕЖАНИИ, МАМЕ И ПАПЕ И ГОРОДЕ АНАПЕ

ПОСТ О ВОСПИТАНИИ И ПРИЛЕЖАНИИ, МАМЕ И ПАПЕ И ГОРОДЕ АНАПЕ

Все нравственное воспитание детей сводится к доброму примеру. Живите хорошо или хоть старайтесь жить хорошо, и вы по мере вашего успеха в хорошей жизни хорошо воспитаете детей.

Лев Николаевич Толстой

НИ ПРИНУЖДЕНИЯ, НИ МУШТРЫ

Три дня палили пушки, возвещая всем о появлении на свет царевича Петра, да и сам наследник престола обожал грохот: любимыми игрушками, «на которые он бросался, были: знамена, топоры, пистолеты, карабины, сабли, барабаны»[237]. На учебу, наоборот, не было у царевича сил: даже «учась на шестнадцатом году четырем правилам арифметики, он не умел правильно написать ни одной строки и даже не знал, как отделить одно слово от другого, а писал три-четыре слова вместе с беспрестанными опечатками и недописками»[238]. Зато «Петр с отроческих лет усвоил грубые привычки окружающего его общества, крайнюю несдержанность, безобразный разгул»[239].

У Сергея все было не так, окружающие его люди помогали расти юному дарованию: он считает, что «это какая-то цепочка была заложена: все, с кем я общался, – эти люди никогда не были бедными, были самодостаточные и вполне успешные в своих делах».

Глосса о воспитании

Отец был занят с утра и до вечера. Мама вела весь быт. Он был технарь с золотыми руками, но не хотел учиться. Там, в детстве, была моя основная профессия, которая сейчас, заложена. Это все поддерживалось. Не было ни принуждения, ни муштры. Это было внутреннее. Не из-под палки. Уж тем более не били никогда. Как положено было выдрать. Было только за что: за общественные дела, когда мы с друзьями уходили на целый день, развлекались. Ходили на речку (пруд). Доставалось.

Досталось по жизни, конечно, не ему, постреленку, а родным – сталинское было время. Вернулись они на Кубань из сибирской ссылки, по сути, на пустое место. «Бабушка – Харитина Семеновна – из состоятельной русской семьи (Дмитриенко) фермеров, как по-нашему бы назвали, – рассказывает Сергей неспешно. – Хутор – самостоятельное хозяйство: это несколько хозяйств с семьей. Все это изъяли. Как раз папа в тот период мотался там. Питались картошкой, а очистки от нее с глазками высаживали. Все тряпки, которые хорошие были, – все поменяны были. Дед после лагерей, в 1955-м – я тогда еще не родился, – отпахал по полной схеме. Отравил свой желудок».

Второй дед Сергея тоже не увидел, зато «бабушки, слава богу, долго прожили. Хорошая генетика у них. По маминой линии у бабушки был природный талант рассказывать сказки. За горло брали, – говорит Сергей далее. – Я чувствовал, она фантазирует по ходу. В сказки были вовлечены местные горы, южные леса, люди из местных станиц. [Была одна сказка] о местном богатыре, который воровал девочек. Нам было страшно интересно. Вторая бабушка – это кулак хозяйственности, четкости, домовитости, прижимистости… Жизнь, видимо, потрепала. В старости она понимала меня гораздо больше, чем родители».

«Дедушки, говорят, были, разумные, стрессоустойчивые», – вспоминает Сергей. Они и родители Сергея прошли все пытки ада сталинского, да еще «попали под военный период, такой сложный – отцу не пришлось учиться, потому что брата Дмитрия забрали, убили в войну».

Дружная семья к середине века вновь обустроилась на старом месте: в детстве Сергей «жил в достаточно обеспеченной семье: у нас дом свой, у каждого комната. У бабушки отдельный летний дом». И вновь в доме воцарился «культ образования в семье. Мама в школе работала. Всегда я чувствовал заботу… Мне всегда нравилось что-то познавать. Свобода».

Глосса о труженике

Хотя отец дому мало посвящал себя: для него работа – номер один. Он человек был заслуженный. Орденоносец. По полной схеме. Ему достались ордена все, но никогда не было политических пристрастий. Для героя соцтруда надо было стать членом партии! Он говорил: а зачем? Дома делал все из-под палки, что мать заставляла. Все время на работе.

ДРУЖИЛИ ДО СМЕРТИ

В Краснодарском крае, где Сергей родился, «были поселки изгнанных армян, греков, немцев. Я жил в поселке между немцами, греки чуть подальше от нас – в основном было немецкое окружение». С одним из немцев судьба свела его надолго: «Меня поразило то, что он меня воспринимал без разницы в возрасте, мы с ним дружили до его смерти. Отец мой был руководителем местной МТС. И он его взял, чтобы была трудовая книжка, наверное – сейчас не буду врать – взял его ночным сторожем, – вспоминает Сергей. – И, по-моему, под женским именем [он] долгое время скрывался. Кляйс, может быть Александра Сергеевна. Он ночью только мог подрабатывать, потому что нужно было социализироваться».

Глосса о друге детства

Господи, когда же это было? В 1956-м я появился. Наверное, в 1964-м у него был свой небольшой бизнес обувной: ремонт, пошив, индпошив. Всегда справедливая цена: для детей – одна, для других – иная. Ведь это, по сути, бизнес его был. Он не работал, потому что официально они были из Казахстана репатриированы. Его родители… они были еще присланные Екатериной. Они все были в нашей категории – малый бизнес. Это производство кирпичей. Его дед занимался кирпичами. Я долго не понимал, почему бабушка про кирпич говорила цегла. Потому что цегл по-немецки – кирпич. Они были мелкими предпринимателями. Ремонт сеялок, веялок, всей техники, потому что россияне не были приспособлены к ремесленным делам. Все делали немцы. Они занимались маслобойными делами, копчением мяса. Свои фирмочки! Это были достаточно процветающие небольшие компании регионального уровня. Я помню, когда дом расширяли, покупали кирпич на тех фабриках, которые были заложены еще немцами. Поскольку наш первый дом был простроен из немецкого кирпича, то его когда разобрали, строители кирпич почистили и заново положили, ведь кирпич – номерной.

Поправлю Сергея: колонисты немецкие обживали Кубань лишь со второй половины позапрошлого века, но обживались всерьез и надолго. Историк Борис Виноградов пишет об этом так.

В период «коллективизации» такие профессии нужны были в главном месте отсидки целого народа – ГУЛАГе, и советская власть стала быстро раскулачивать немцев, а после Второй мировой для них наступило время суровых испытаний. «Боялись, что во время войны они перейдут на сторону немцев, – поясняет Сергей. – Их выселили, отобрали весь бизнес. Это, к сожалению, такая малоизвестная история. Они долго боялись репрессий. Очень интересно, что с людьми, которым они доверяли, они разговаривали на немецком. Я с ними говорил, изучал, когда в первый класс пошел – сразу на русском. Это предприниматели, труженики. Всегда в достатке. В скромном, протестантском. Все чисто, все накормлены. Дети лучшее по тем временам образование получали – университетское, кубанское аграрное, в то время лучшее в стране. Все великие академики-аграрники СССР были в сельхозе. Это была элита. Дети “получились”, стали руководителями, директорами колхозов и совхозов».

Вот, оказывается, кто много лет окружал Сергея – элита немецкая, пусть и провинциальная. Зато Петра Первого его наставник Франц Лефорт ввел в элиту заморскую – «в иноземное общество в немецкой слободе, где царь нашел полную непринужденность общения, противоположную русской старинной чопорности». «Там господствовал самый широкий разгул: пили вино до безобразия, плясали до упаду», – пишет великий русский историк Николай Костомаров и поясняет: «Петр пил без меры, но при своей необычайно крепкой натуре скоро протрезвлялся и принимался с большим жаром за работу, в то время как другие после подобного пира долго не могли оправиться»[240].

В отличие от самодержца, Сергей, переехавший с семьей в Анапу, загулами не увлекался, хотя рядом был винзавод. «Я жил на винзаводе до 16 лет. Это факт, – вспоминает он. – Мы с другом бросили выпивать где-то лет в 10–11. Завязали, потому что спортом активно начали заниматься. Иммунную систему мы укрепляли: всем детям давали сусло. Это стекающий сок после первого перемола…»