ГЛАВА ТРЕТЬЯ Правила территории «нигде»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Правила территории «нигде»

Вера — это когда веришь в то, чего, как тебе известно, быть не может.

Гекльберри Финн

Вначале 1960-х годов количество долларов, неподконтрольных властям США, достигло, наконец, такой цифры, когда стоимость американской валюты, находящейся за рубежом, фактически превысила стоимость американского золотого запаса. Впервые в истории США вероятность осуществления «сценария правителя Абу-Даби» стала весьма реальной.

Отсутствие достаточного количества золота в Форт-Ноксе создало реальную угрозу международной валютной системе, доллару как мировой валюте и самой экономической мощи Соединенных Штатов. Эта ситуация еще больше усугублялась тем, что Америка все глубже увязала во Вьетнаме, поскольку это значительно увеличивало поток валюты, утекавшей за рубеж. Баланс внешней торговли резко ухудшился, и драконовские меры казались неизбежными.

Начиная с середины 1963 года, когда у власти находилась администрация Кеннеди, и до окончания президентского срока Линдона Джонсона в январе 1969 года американцы пытались ужесточить финансовое регулирование и ввести контроль за движением капитала в тщетной надежде ограничить отток долларов за границу. Но война во Вьетнаме разрушила платежный баланс. Вначале Джонсон сделал меры регулирования добровольными, но это не дало никакого результата. Затем он сделал их обязательными, и из этого тоже ничего не вышло. Крупные международные банки расценивали это вмешательство как неестественное ограничение естественного движения капитала и придумывали способы обходить его. Джонсон утверждал, что данные меры были вызваны политической необходимостью, но, чтобы умиротворить большой бизнес, он разрешил компаниям, работающим за рубежом, оставлять свои прибыли за пределами страны. Перед компаниями встал вопрос: куда вложить эти прибыли? Очевидным ответом стало: в свой собственный «задний двор», в Багамы.

Началась новая золотая лихорадка. Американские банки ринулись на юг, чтобы открыть там офшорные отделения, за банками в офшорные зоны последовали компании, а за компаниями — еще больше банков. Гангстеры указали путь большому бизнесу, и к тому времени, когда в Овальном кабинете Линдона Джонсона сменил Ричард Никсон, Багамы стали одним из важнейших мировых финансовых центров.

По мере того как деньги аккумулировались вне досягаемости тех правительств, которые эти деньги печатали, концепции суверенитета был нанесен еще один удар. Было время, когда граница независимого государства пролегала по горному хребту или реке, или по береговой линии, к которой добавлялось три мили океана, потому что именно такое расстояние могло преодолеть пушечное ядро; в небе ей соответствовала высота, на которую поднимался воздушный шар. И хотя трехмильная зона была позднее расширена до 12 миль, чтобы дать рыболовным флотам монополию на улов рыбы, которая иначе оказывалась в международных водах, а высота границы с появлением реактивных самолетов достигла 50,55 мили, большая часть того, что когда-то означало суверенитет, теперь была разрушена, потому что офшорный мир, по определению, находится за пределами суверенитета.

Национальные государства могли устанавливать объемы предложения, министры финансов могли манипулировать процентными ставками, но правительства полностью утратили контроль над собственной валютой. Он перешел к странам, не имевшим реального международного влияния, за исключением их способности перетягивать огромные суммы денег из тех национальных государств, которые эти деньги поддерживали. Остававшийся свободным вакуум власти заполнялся банками и корпорациями. В результате спустя все эти годы оказалось, что правительство, считающее, что оно распоряжается собственным финансовым будущим, в действительности не осознает политической мощи, которую приобрели предприятия — как легальные, так и нелегальные — через свои офшорные компании.

История делает это абсолютно ясным. В конце 1960-х годов, отражая озабоченность Линдона Джонсона, министры финансов и центральные банки Европы также обеспокоились положением своих валют. Возросшая спекуляция создавала на рынках слишком высокую волатильность, а это дестабилизировало политические программы. Приравнивая контроль над своими валютами к контролю над своей судьбой, некоторые правительства объединились, чтобы навязать банкам законодательство, нацеленное на ограничение торговли валютой. Британцы, французы, швейцарцы и немцы заявили банкам: «Если вы торгуете фунтом, франками или немецкой маркой, вы должны играть по нашим правилам, а если вы играете не по нашим правилам, если вы причиняете слишком много неприятностей нашей валюте, мы выбросим вас из страны». Политикам это казалось неплохой идеей, но банкиры знали, что она не сработает. Лошадь, собственно, никогда и не стояла в загоне, она спокойно паслась себе на пляжном кондоминиуме на Карибах.

Один трейдер в Citibank предложил схему, с помощью которой можно было обойти требования министров финансов. Вместо того чтобы регистрировать сделки в Лондоне или Париже, Цюрихе или Франкфурте — где они могли отслеживаться, — он решил регистрировать их вне зоны видимости, за горизонтом — в «отделении Нассау». Для Citibank не имело значения, где регистрируются сделки, до тех пор пока из документов явствовало, что это происходило не в Лондоне, Париже, Цюрихе или Франкфурте. И какое-то время это сходило ему с рук, а именно до тех пор, пока кто-то в Швейцарии не выяснил, что фактически его сделки на Багамах не регистрировались. Вместо этого они шли через Нью-Йорк в торговый зал Citi, где на одном из столов стояла табличка с надписью «Нассау». После регистрации сделки клерк на Багамах делал дублирующие записи во втором комплекте книг — просто на тот случай, если кто-нибудь вдруг захочет их увидеть.

Швейцарцы разразились проклятиями, возмущение выражали и другие европейские правительства, а Комиссия по ценным бумагам и биржам начала собственное расследование. Тем временем в Citibank появилась новая компьютерная система непрерывного действия, которая позволяла мгновенно регистрировать сделки, совершенные в любой точке мира, причем так, как будто это делалось совсем в другом месте. Поэтому теперь сделка, заключенная в Лондоне или Париже, могла быть на законных основаниях зарегистрирована на Багамах, что сделало совершенно ненужной картонную табличку на Манхэттене. Как бы то ни было, к этому времени почти все крупные американские банки воспользовались этой уловкой и стали проводить свои европейские сделки через Багамы.

Видя, сколько денег уходит на юг, штат Нью-Йорк предложил свой вариант офшорного банкинга прямо в сердце Манхэттена. Багамское правительство клятвенно обещало защищать активы, введя строгие законы о тайне банковских вкладов и подтвердив свое обязательство укрывать деньги от иностранных налоговых органов. В ответ нью-йоркцы создали подразделение International Banking Facilities (IBF), которое ослабило финансовые ограничения, сделало рынки капитала более дружественными для пользователей и предложило налоговые льготы иностранным банкам. Некоторая часть долларов вернулась на материк, но это количество было не сравнимо с тем, на что надеялись американцы. Нью-Йорк не мог предложить самый важный из всех продуктов — вывоз капитала. Для этого штат должен был добавить в меню два наиважнейших пункта: тайну банковских вкладов и подставные компании для облегчения ухода от налогообложения. А это было невозможно.

Неспособность Нью-Йорка конкурировать с Багамами высветила огромный разрыв между материком и офшором. Все сводилось к «законодательному риску». Где легче найти ваши деньги? На материке в Нью-Йорке «законодательный риск» был очень высок. В офшорном Нассау — чрезвычайно низок.

Иными словами, люди, имевшие деньги и желавшие их спрятать, отправляли их в офшорные банки, которые работали на своих клиентов, а не в банки на материке, работавшие на налоговую инспекцию.

* * *

Бёрни Корнфелд, проторивший эту дорогу, продемонстрировал, как зародился офшорный мир для вывоза капитала и уклонения от налогообложения. Используя IOS для перемещения денег из Бразилии через острова в Швейцарию, а иногда и в обратном порядке, он установил одно из важнейших правил офшорного бизнеса: создавайте путаницу с помощью множества юрисдикций.

Чем больше границ между вами и властями, тем меньше вероятность, что власти смогут преодолеть их все до одной.

Для бразильской полиции (или аргентинской полиции, или швейцарских властей) не представляло труда расследовать дело Корнфелда у себя дома, но стоило им пересечь границу, как они сталкивались с множеством подставных компаний в различных юрисдикциях, в которых иностранные служители закона не имели никакой власти. Эта формула является фундаментом офшорной философии для нескольких отраслей, например морских грузоперевозок.

Еще в 1950-е годы Аристотель Онассис и его родственник Ставрос Ниаркос решили, что слишком много платят греческому правительству в виде налогов со своих торговых флотов. Чтобы сэкономить деньги, они купили «флаг приписки». Зарегистрировав каждое судно на Багамах как международную бизнес-корпорацию, они затем вписали подставную компанию в качестве судовладельца в панамский судовой регистр. Это означало, что их греческие флоты, которые теперь стали багамскими, могли делать вид, что являются панамскими. Онассис и Ниаркос не только избежали налогообложения в Греции, но и, поскольку каждое их судно было анонимной компанией, могли прятаться за этими подставными компаниями, защищая свое личное богатство.

Сегодня судовые регистры Либерии и Панамы стали крупнейшими в мире: под флагами этих государств плавают суда, на долю которых приходится около 75–80% мирового коммерческого тоннажа. Не случайно также и то, что Либерия и Панама входят в число главных международных центров по отмыванию грязных денег. Либерийские подставные компании в действительности являются весьма сомнительными, особенно с тех пор, как Либерия превратилась в ведущую силу на африканском рынке незаконной торговли оружием. В недавнем отчете ООН было отмечено, что Либерия направляет доходы от регистрации судов на покупку и контрабанду оружия, грубо нарушая запреты ООН. Панама же остается ключевым игроком в отмывании денег, полученных от наркоторговли.

Причина популярности практики приписывания судов к портам других стран становится очевидной каждый раз, когда нефтяной танкер налетает на скалы и уничтожает все живое на протяжении сотен миль. В результате выясняется, что панамское судно принадлежит багамской подставной компании, которая застрахована через подставную компанию на Бермудах, а та, в свою очередь, перестрахована через подставную компанию на Антигуа, и эта последняя оказывается не более чем табличкой на двери офиса и автоответчиком. Одни называют это «дымом и зеркалами», другие — фикцией.

Наиболее часто к офшорным банковским услугам и помощи подставных компаний прибегают в трех случаях: при частных инвестициях, чтобы минимизировать свои налоговые обязательства, одновременно максимизируя конфиденциальность; для защиты активов, чтобы оградить свою собственность от попыток политических, налоговых и судебных властей конфисковать ее; для планирования собственности, чтобы завещать свое имущество кому угодно по вашему выбору, обходя юридические ограничения и условия, налагаемые на завещания. Не удивительно, что банковские услуги, страхование и регистрация судов — три главные сферы обращения денег — во всем остальном мире жестко регулируются.

Бывший председатель совета директоров и главный исполнительный директор Citicorp Уолтер Ристон подтверждает, что «капитал идет туда, куда хочет, и остается там, где с ним хорошо обращаются. Он бежит от обременительных законов и нестабильной политики, а в сегодняшнем мире технология позволяет такому передвижению осуществляться почти со скоростью света».

Он утверждает: «Никакая риторика или контроль за движением денег не могут долго обманывать капитал».

К 1970-м годам трансфертное ценообразование и торговля между компаниями, связанными международными союзами, достаточно сильно стимулировали денежные потоки и обеспечивали процветание офшорного мира. Рука об руку с ними шел вывоз капитала. Теперь офшорные банки держали больше латиноамериканских денег, чем американские банки посылали в Латинскую Америку, чтобы поддержать эти страны на плаву. Но вот появилась новая сила, приводившая в движение финансовые потоки, и вскоре она превзошла все остальные и по создаваемым ею объемам капиталов, и по скорости их перемещения. Этой силой стали наркотики.

Взрыв спроса и производство, создаваемое для его удовлетворения, в геометрической прогрессии увеличивали и предложение, и потребность в офшорных банковских услугах и подставных компаниях. Это происходило потому, что офшорный мир был готов содействовать этому, а содействовать этому он был готов потому, что это происходило.

«Огромное большинство людей, — говорит вашингтонский юрист Джек Блум, эксперт мирового класса по проблеме отмывания денег и офшорного мира, — не придало этому значения. Они считали, что это не важно. Дело еще не достигло того уровня, когда можно было сказать: “Если вы не обратите на это внимание, вам придет конец”. Мы еще не прошли тогда через стадию всех этих последовательных слияний, которые привели к появлению мегакорпораций. Руководители компаний еще не зарабатывали сотен миллионов долларов в год. А мультинациональные корпорации были еще относительно новым явлением. Ситуация еще не вышла из-под контроля. И этого не происходило до тех пор, пока не улучшилась связь и не усовершенствовался транспорт, и деньги не стали настолько компактными, обмениваемыми и взаимозаменяемыми, что до каждого, наконец, дошло и он закричал: “Да что же, наконец, происходит?”».

Для некоторых юрисдикций это было процессом естественной эволюции — политической версией библейского пророчества о том, что кроткие унаследуют землю. Для других это было хорошим бизнесом. Для многих же это было и тем, и другим. По оценке Государственного департамента США, 40% всего кокаина и 30% всего героина, появляющихся на улицах городов Северной Америки, поступает из стран Карибского бассейна. По мере увеличения потока наркотиков, проходящих через офшоры, увеличивалось и предложение оффшорных банковских услуг. Например, в последние годы в такой бедной стране, как Гаити, число банков выросло вчетверо.

Торговля обманом и средствами маскировки для укрывания иностранных активов является чистым, не загрязняющим окружающую среду бизнесом. Защита чужих активов от гражданских или уголовных обязательств, с которыми их владелец в противном случае столкнулся бы в собственной стране, не требует значительных капиталовложений. Не требует это и квалифицированной рабочей силы. Вы становитесь гаванью, просто объявив себя гаванью. Вы законодательно провозглашаете тайну продаваемых финансовых продуктов, вывешиваете свой прейскурант — и дело сделано, вы в бизнесе.

Вот что говорит Блум: «Когда вы находитесь в Соединенных Штатах, вы подчиняетесь американским законам. Пересекая границу, вы оказываетесь в зоне действия мексиканских или канадских законов. Традиционно закон всегда идет рука об руку с территорией. Но когда вы имеете дело с деньгами, перемещающимися по миру, когда они могут быть направлены в любое место, когда они могут быть зарегистрированы где угодно, то где же закон? В данном случае закон будет там, где решите вы сами».

Суверенитет окончательно умер.

* * *

Пол Хеллиуэлл понимал это лучше других. Как и Мануэль Норьега.

Во время Второй мировой войны Хеллиуэлл был разведчиком и так и не вышел из игры. Юрист по профессии, он обосновался в Майами, где стал агентом ЦРУ.

Норьега был главным полицейским панамского диктатора Омара Торрихоса. Он был также человеком, который, в конечном счете, сверг людей, убивших Торрихоса, чтобы захватить власть.

В качестве адвоката Хеллиуэлл помог Disney Corporation «спрятать» 37 тыс. акров в Орландо — которые позднее станут Disney World, — осуществив покупки через подставные компании в Панаме и на Каймановых островах. Среди других его клиентов была и портовая администрация о. Большая Багама. Он был главой республиканской партии во Флориде и доверенным лицом Бебе Ребозо. Параллельно Хеллиуэлл создавал подставные компании в офшорном мире, в которых прятал деньги ЦРУ для покупки оружия и вторжения в Залив Свиней. Он также создал холдинговую компанию под названием Florida Shares, которая владела несколькими небольшими финансовыми учреждениями, включая подставной банк ЦРУ Perrine Bank. Но венцом его творения стало создание в 1964 году Castle Bank and Trust. Создав его на основе подставной компании, расположенной в Панаме и частично принадлежавшей Дэниэлу К. Людвигу, Хеллиуэлл поместил банк в Нассау, открыл отделение на Каймановых островах и установил корреспондентские отношения по всему миру. Операции этого банка были своего рода айсбергом, надводную часть которого составляли услуги богатым американцам по уклонению от налогообложения, а «под водой» Хеллиуэлл отмывал деньги, чтобы финансировать деятельность ЦРУ, связанную с наркоторговлей.

Расследуя дела о наркоторговле, ФБР и Управление по борьбе с распространением наркотиков, не ведавшие о причастности к ним ЦРУ, вышли на Castle Bank. К деятельности по установлению личности клиентов банка была привлечена Служба внутренних доходов, но вскоре после того как налоговики смогли назвать имена нескольких богатых американцев, прячущих в Castle Bank свои деньги, расследование было резко прекращено: ЦРУ потянуло за нужные ниточки и прикрыло операцию.

После того как Castle был «засвечен», Управление решило, что он перестал быть полезным, и банк быстро прикрыли. Вскоре после его кончины в Австралии открылся небольшой банк, копировавший деятельность Castle, — Nugan Hand Bank. Собрав то, что осталось после Castle, он стал одним из игроков Тихоокеанского бассейна и даже открыл отделение на Карибах. Его директорами были в основном вышедшие в отставку американские госслужащие и бывшие сотрудники военной разведки — высокопоставленные «призраки». Nugan Hand постигла та же судьба, что и Castle: он так же быстро пошел ко дну. Из немногих оставшихся после него документов ясно следовало, что этот банк был создан лишь для того, чтобы обслуживать операции узкого круга людей, занимавшихся мошенничеством, вымогательством, отмыванием денег и наркоторговлей. Однако между этими двумя банками имелась и некоторая разница, проявившаяся, в частности, в разной судьбе, постигшей возглавлявших их людей. Пол Хеллиуэлл умер в своей собственной постели, Фрэнк Нуган был найден мертвым с пулей в голове — он якобы покончил с собой, а Майкл Джон Хэнд просто исчез, и никто его никогда больше не видел.

Мануэлю Норьеге в его офшорных приключениях повезло гораздо больше, и он дожил до того дня, когда смог о них рассказать. Он был посредником между Торрихосом и колумбийскими кокаиновыми картелями и организовал несколько выгодных сделок с партнером и соседом Роберта Веско на Багамах Карлосом Ледером. В обмен на это Панама предоставила Ледеру места для хранения и перегрузки кокаина и банковские мощности для отмывания денег. По сравнению с панамскими законами о банковской тайне, впервые принятыми в 1927 году и с течением времени значительно ужесточившимися, швейцарские законы казались почти прозрачными.

К 1983 году, когда Норьега захватил власть в стране, он уже успел провести ряд блестящих операций и с колумбийцами, помогая им перевозить наркотики и отмывать деньги, и с Управлением по борьбе с распространением наркотиков. Как своему агенту в Панаме, Управление по борьбе с распространением наркотиков платило Норьеге за информацию, связанную с наркоторговлей и отмыванием денег, до 200 тыс. долларов в месяц. От Ледера он получал ежемесячно 10 млн. долларов.

Работая и на тех, и на других, Норьега сдал Управлению по борьбе с распространением наркотиков конкурентов Ледера, чему все были только рады. Хотя то, что он прикрыл банк, принадлежавший Cali Cartel, не очень понравилось его владельцам братьям Орехуэла. Легенда гласит, что они сделали «заказ» на Норьегу, который был отменен лишь после непосредственного вмешательства Фиделя Кастро, также платившего Норьеге за то, что он помогал Кубе обходить американские санкции.

Свои собственные деньги Норьега вначале укрывал в панамских банках, а затем разбросал их по всему миру — и в легальных банках, и в офшорных, — открыв счета в BCCI, Banque National de Paris, First American и Algemene Bank Nederland. Он перемещал деньги через Карибы, то используя свое собственное имя, то под прикрытием панамских вооруженных сил или офшорных подставных компаний, созданных им для того, чтобы скрыть истинного владельца денег. Когда с ним, наконец, было покончено (его похитили в Панаме, привезли во Флориду и бросили в тюрьму на 43 года), страна испытала смешанные чувства. Он был диктатором, и демократически настроенные панамцы были рады его падению, но он помог создать лондромат, давший возможность разбогатеть очень многим панамцам.

В значительной степени благодаря именно Норьеге панамская зона свободной торговли превратилась в пристанище наркокартелей и других межнациональных организованных преступных группировок. Это вторая по величине зона свободной торговли в мире — после Гонконга — и крупнейший финансовый центр планеты. Это мир наркоторговли, контрабанды и отмывания денег.

Грязные деньги стали основой панамской экономики почти исключительно благодаря появлению зоны свободной торговли. В стране действует 350 тыс. подставных компаний и 150 банков, процветающих в ее тени, поэтому неудивительно, что один таможенный чиновник США отмечает: «Страну наводнили бесчестные юристы, бесчестные банкиры, бесчестные агенты по созданию компаний и бесчестные компании, зарегистрированные здесь этими бесчестными юристами так, чтобы они могли вкладывать грязные деньги в бесчестные банки. Зона свободной торговли — это черная дыра, благодаря которой Панама стала одной из самых грязных клоак по отмыванию денег».

* * *

Для многих в Панаме Норьега до сих пор остается героем, а на Нормандских островах когда-нибудь появятся памятники Харольду Уилсону и Деннису Хили — в знак благодарности разбогатевших граждан тогдашнему премьер-министру Великобритании и канцлеру казначейства за непонимание ими реалий экономики.

В октябре 1973 года нефтяное эмбарго ОПЕК за считанные недели повысило стоимость барреля в четыре раза, что принесло колоссальное богатство нефтедобывающим странам, особенно государствам Персидского залива.

Эти «нефтедоллары» должны были куда-то направляться, и их естественным приютом стал лондонский еврорынок. Итак, десятки миллиардов долларов хлынули в Великобританию, а вслед за ними туда устремились американские банки, не желавшие упустить своего. Это могло бы превратиться во всеобщий бум, если бы правительство лейбористов, возглавляемое Уилсоном и Хили, не решило все испортить, введя валютный контроль. Они ошибочно полагали, что для финансового процветания Великобритании необходимо ограничить свободу торговли, остановив массовый вывоз национальной валюты. Они не понимали, что деньги утратили государственную принадлежность, что они больше не контролировались никаким правительством, что денежный рынок — нечто гораздо большее, чем объединенные усилия нескольких правительств, а несколько банков — это опять-таки больше, чем эти правительства.

В наши дни ни один политик не может позволить себе быть таким наивным. Денежный рынок настолько силен, что решившие сразиться с ним центральные банки обычно разбивают себе носы. Как говорит гуру бизнеса Питер Дракер, «деньги сорвались с цепи».

У господ Уилсона и Хили не было ни единого шанса. Крупные банки легко обходили ограничения. Так же поступал и крупный бизнес. Так же поступали и владельцы крупных состояний. Мелкие банки, которые не могли протиснуться к столу, направились в офшоры. На островах все было дешевле, там были рады крупным долларовым депозитам и говорили по-английски. Большинство из них были более или менее политически стабильными. Большинство из них имели достаточно развитые коммуникационные и транспортные системы. Ни на одном из них не было контроля за обменом валюты или жестких потолков процентных ставок. Большинство карибских стран находились в том же часовом поясе, что и Нью-Йорк, а Нормандские острова — в том же часовом поясе, что и лондонский Сити.

Значительно увеличив стоимость ведения бизнеса в Великобритании, премьер-министр и его канцлер наказали бедных, обогатили богатых и создали новые офшорные состояния. Им должны быть благодарны все острова, но больше всего Джерси, Гернси и остров Мэн.

Подчиняясь короне, Нормандские острова юридически не являются частью Соединенного Королевства, и это означает, что действие парламентских актов не распространяется на них автоматически. Являясь самоуправляемыми юрисдикциями, они очень долго, еще со времен Ивара Крюгера, были младшими игроками в офшорном мире.

Этот шведский финансист заработал свои первые деньги на строительстве, а потом переключился на банковское дело и финансирование кинопроизводства. Став киномагнатом, он оплатил первую роль Греты Гарбо. Став банкиром, он научился прятать деньги. В 1915 году Крюгер обнаружил, что может скупать запасы фосфора и поташа, чего не могли делать традиционные производители спичек. В течение двух лет он захватил полный контроль над шведской спичечной промышленностью. Затем он двинулся во Францию, Югославию, Турцию, Восточную Европу, Центральную и Южную Америку, постоянно расширяя свою спичечную монополию. У его империи появились офшорные владения, позволявшие тайно перемещать деньги в любое место. К середине 1920-х годов Крюгер стал «спичечным королем» планеты, контролируя 75% мирового производства спичек.

Путешествуя по планете с особым шиком, он заключал экстравагантные сделки, дававшие материал для финансовых страниц ежедневных газет. Но хотя компании Крюгера приносили деньги, ни одна из них не была настолько эффективной, чтобы компенсировать чудовищные дивиденды, выплачиваемые инвесторам. Чтобы поддерживать видимость процветания, он стал подделывать финансовые инструменты. Не занимаясь мелочевкой, он выписал себе чек от итальянского правительства на сумму 143 млн. долларов. Ему нетрудно было обмануть банкиров на Нормандских островах, которые в те дни не имели опыта в подобных вещах, но к 1931 году стресс от жонглирования огромным множеством мошеннических сделок оказался слишком велик, и у Крюгера случился удар. Годом позже он оборвал свою жизнь выстрелом из пистолета, но и тогда он «стоил» целых 200 млн. долларов.

Похождения Крюгера открыли банкирам Нормандских островов глаза на растущий рынок предпринимателей с международными амбициями. Джерси и Гернси быстро превратились в первоклассное убежище для европейцев, уклоняющихся от налогообложения, и только нацистам удалось разнести здесь все в пух и прах. Потребовалось более полутора десятилетий, чтобы залечить раны и восстановить здесь жизнь и бизнес. В 1960-е годы эстафета Крюгера была подхвачена Филом Уилсоном, который дал Нормандским островам столь необходимый им толчок — и плохую репутацию, которая, во многих отношениях незаслуженно, сохраняется и по сей день.

Этот Уилсон не имел никакого отношения к Харольду Уилсону, он был мошенником из Сент-Луиса, который после многолетних операций с поддельными ценными бумагами вдруг увидел, что Нормандские острова предлагали возможности, которые нельзя было получить больше нигде. Испытывая нужду в средствах, правительства всех трех островов агрессивно продавали международные деловые корпорации и банковские лицензии. За 200 долларов Уилсон купил право на открытие финансового учреждения на Джерси, которое назвал Bank of Sark. Он снял комнату над парикмахерской, установил телефон и телекс, напечатал бланки, визитные карточки, красочные брошюры, подделал аккредитивы, нашел на Багамах жуликоватого бухгалтера, который мог поклясться, что активы банка составляют 72,5 млн. долларов, — как было указано в аудиторском отчете, также отпечатанном Уилсоном, — и был включен в официальный банковский справочник.

Теперь все продаваемые им ничего не стоящие бумажки были подтверждены банком, имевшим собственные фирменные бланки. Конец 1960-х и начало 1970-х годов он посвятил тому, что убеждал настоящие банки в реальности своих активов. Ему поверило достаточное число реальных банков, и он сумел прикарманить 40 млн. долларов. Его ошибкой стало то, что он перенес деятельность Bank of Sark на Майами, где надеялся придать больший размах своим мошенническим операциям. Но вместо этого он напоролся на очень крутых ребят, связанных с традиционной итальянской организованной преступностью, за что и поплатился. Кроме того, федеральные власти обвинили его в мошенничестве и других преступлениях и отправили в тюрьму.

А валютный контроль в Британии в это время продолжал доказывать свою бесполезность. Страдали от него только небогатые люди — те, кто отправлялся в отпуск и должен был вывезти из страны более 50 фунтов, чтобы оплатить двухнедельное пребывание на Майорке. Богатым, которые могли себе позволить иметь юристов и банковские счета, предлагались десятки различных схем обхода ограничений, и многие из этих схем были привязаны к Нормандским островам. Если уж богатые британцы не собирались подчиняться требованиям правительств, то люди на Джерси, Гернси или острове Мэн тем более об этом не беспокоились. Платить налоги в английскую казну и соблюдать законы Англии было делом англичан. Делом же Нормандских островов была защита бизнеса.

Финансовая инфраструктура и значение офшорного бизнеса быстро росли. Харольд Уилсон и Деннис Хили поспособствовали тому, чтобы все здесь стало на свои места, и, пусть и невольно, обеспечили процветание здешнего бизнеса. Как ни парадоксально, но Нормандские острова вступили в высшую лигу лишь после отмены валютного контроля в 1979 году.

Теперь на Даунинг-стрит обосновалась миссис Тэтчер, оживившая британские рынки. Богатые, уже раз обжегшись, боялись, что какое-нибудь будущее лейбористское правительство восстановит валютный контроль. Поэтому деньги продолжали вывозиться из страны — теперь уже на законных основаниях. Сегодня 55–60% ВВП Джерси и Гернси составляют офшорные финансы. На острове Мэн эта цифра достигает лишь 40%. Эти три острова имеют совокупные банковские депозиты на общую сумму примерно 130 млрд. фунтов, здесь зарегистрировано почти 100 тыс. компаний. А если прибавить к этому трасты и страховые компании, то находящиеся на островах активы составят примерно 300 млрд. фунтов.

Когда стало ясно, что правительство Маргарет Тэтчер, ориентированное на поддержку бизнеса, собирается пробыть у власти довольно длительное время, бегство капитала из Британии на Нормандские острова сменилось уклонением от налогообложения. По мере того как во время бума 1980-х все больше людей делали деньги в Сити, все больше этих денег перемещалось в офшоры. Для того, чтобы обойти налоговое управление, требовалось лишь купить международную деловую корпорацию, зарегистрированную на острове Мэн, и найти дружественного банкира на Гернси или Джерси. Фокус здесь заключался в том, что ваше имя ни в коем случае не должно было фигурировать в бумагах, подписываемых на Мэне. Поэтому бухгалтеры прибегали к услугам жителей крошечного островка у побережья Гернси. Так называемый «саркский трюк» был весьма надежным способом. Международные деловые корпорации, зарегистрированные на острове Мэн, продавались вместе с директорами офшорной компании с острова Сарк. Никто на Мэне не знал, кто в действительности владеет компанией, и никто на Сарке не знал, где находятся деньги компании. Эта схема работала так хорошо, что вскоре компании, создаваемые на Джерси и Гернси, также стали комплектоваться директорами с Сарка. Было время, когда 575 жителей Сарка занимали директорские посты в 15 тыс. компаний, из них 16 человек получали гонорары от не менее 135 компаний каждый, а три жителя Сарка имели должности в 1600–3000 фирм.

С тех пор многое изменилось. Подвергшись критике со стороны таких групп, как Financial Action Task Force (FATF) — сторожевого пса Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), юрисдикции всего офшорного мира стали выполнять некоторые косметические действия, чтобы придать своей деятельности более благообразный вид. И в некоторых случаях результаты были весьма впечатляющими.

Хорошим примером является Гернси. Местное правительство в конце концов заявило, что с него хватит, и в последние годы простилось со многими наиболее одиозными клиентами острова. Были предприняты усилия, чтобы избавиться от недобросовестных предприятий и недобросовестных профессионалов, скрывавшихся за вывесками корпораций Гернси. Правительство острова также подписало целый ряд соглашений о взаимной юридической помощи, вызвавших серьезное разочарование у тех, кто укрывал на Гернси грязные деньги.

«В глобализованной экономике не может быть места для юрисдикций, не готовых к сотрудничеству, — объясняет бывший генеральный прокурор острова Джеффри Роуленд. — Гернси не является ни убежищем для уклонения от налогообложения, ни безопасной гаванью для организованной преступности, незаконных сделок или отмывания денег, как не является он безопасной гаванью для выручки от коррупции, для террористов и тех, кто их поддерживает и финансирует».

Когда Гернси сделал выбор в пользу законного офшорного бизнеса, грязные деньги покинули остров и направились в юрисдикции с менее жесткими правилами. Правительство Джерси также ввело некоторые ограничения, как и правительство острова Мэн. Печально, однако, что в большей части остального офшорного мира призывы к переменам лишь подвигли преступников на поиск более изощренных способов ведения дел.

* * *

В то самое время, когда Харольд Уилсон и Деннис Хили работали на Нормандские острова, Линден Пиндлинг способствовал освобождению Багам от британского контроля.

Прямым результатом получения Багамами независимости в 1974 году стало изменение представлений некоторых банкиров о здешнем финансовом секторе. Когда острова находились под властью Британии, их считали безопасными. Но «белый» банковский сектор имел невысокое мнение о местных политиках, большинство из которых, похоже, были из того же теста, что и Пиндлинг. Кое-кто из «белых» банкиров решил, что, возможно, пришло время перебираться в другое место.

Невозможно отрицать то, что расизм оказал определенное влияние на развитие офшорного мира. По словам одного человека, «белые банкиры не желали иметь дело с черными жуликами. Белые жулики — еще куда ни шло, но никак не черные». И это было одной из причин, по которым ближайшие порты Восточных Карибов оказались непривлекательными для бизнеса. Деньги вместо этого направились на запад, минуя Ямайку, в британскую колонию — вполне приемлемое для белого мира место под названием Каймановы острова.

На расположенных примерно в 480 милях к юго-востоку от Майами Каймановых островах — владении британской короны, включающем три острова, — имеется 525 банков, 900 взаимных фондов, 400 страховых компаний, 40 000 международных деловых корпораций и примерно столько же жителей. Поскольку прямых налогов на доход, прибыль и прирост капитала, а также «налога на богатство» здесь нет, правительство вынуждено собирать деньги через косвенные налоги, включающие налог с продаж, импортные пошлины, регистрационный сбор, а также продажу банков, взаимных фондов, страховых компаний и международных деловых корпораций.

Перетекание коммерческого капитала на острова происходило медленно. Первым из иностранных банков, открывших свое отделение на острове, стал Barclays. Это произошло в 1953 году. Через 10 лет появился второй банк — Royal Bank of Canada, положивший начало колонизации Карибских островов канадскими финансовыми учреждениями. Третьим иностранным банком, появившимся на острове через год после этого, стал Canadian Imperial Bank of Commerce. Процесс ускорялся по мере того, как все больше денег покидали Багамы, и через 20 лет на каждые 49 жителей Кайманов приходился один банк. Впоследствии несколько банков, допустивших серьезные нарушения, были закрыты. Но и теперь здесь имеется по одному банку на каждые 76 жителей, что по-прежнему не так уж плохо, если учесть, что весь объем активов составляет примерно 900 млрд. долларов — это в два с лишним раза больше общей суммы вкладов во всех банках Нью-Йорка, — или 22,5 млн. долларов на одного жителя.

Из этого, конечно, не следует, что у жителей так много денег и на острове вы найдете 900 млрд. долларов. Несколько лет назад одному местному предпринимателю потребовалась не одна неделя для того, чтобы набрать один-единственный миллион долларов наличными. В отличие от финансовых центров Европы, где хранилища набиты деньгами, в зданиях на Кайманах нет подвалов, поскольку уровень моря здесь слишком высок.

Нет ни подвалов, ни подземных хранилищ, ни денег.

Но если бы хранилища и были, вы все равно не смогли бы найти здесь 900 млрд. долларов, потому что их там никогда и не было. Деньги находятся — и всегда находились — в Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Франкфурте и Гонконге. Сделки, регистрируемые на Кайманах, не имеют ничего общего с реальным движением денег, они лишь символы на мониторе компьютера, якобы указывающие местонахождение денег.

«Что все эти деньги делают в офшорах? — задается вопросом легендарный нью-йоркский окружной прокурор Роберт Моргентау. — Они там не из-за солнца и пляжей. Если говорить прямо, они там потому, что те, кто их туда помещает, хотят прокатиться на дармовщинку. Вкладчики, инвесторы, банки и бизнесмены стремятся обойти правила и законы и избежать налогов».

Моргентау не устает критиковать Каймановы острова и то, как там ведется бизнес. «Налоговые гавани, использующие банковскую и корпоративную тайну, сознательно помогают своим клиентам совершать налоговые преступления. Незаконные налоговые убежища не должны оставаться тайными».

Одной из движущих сил этого длительного процветания были наркоденьги. Непрерывным потоком текли они на острова начиная с 1970-х и вплоть до 1990-х годов. Затем сюда хлынул беглый российский капитал. По оценкам, начиная с 1992 года из российской экономики было выкачано 300–400 млрд. долларов. Часть этих денег осталась в Европе — в Лондоне, Франкфурте, Вене и других, менее известных финансовых центрах, таких как Кипр, Латвия и Турция. Кое-что ушло в Дубай. Значительная часть, в конечном счете, была инвестирована в Соединенных Штатах. Но немалая их доля либо прошла через Карибы, либо была припрятана там на некоторое время. И эти деньги, надежно укрытые, остаются там до сих пор. На Кайманах русских, по крайней мере в самом начале, встречали с распростертыми объятиями.

За российскими деньгами последовали деньги, которые когда-то были размещены в Гонконге. В связи с предстоящей передачей этой колонии Китаю значительная их часть была переправлена для безопасного хранения на Каймановы острова. Часть денег составлял вполне законный капитал, другая часть принадлежала азиатской организованной преступности. Но к тому времени, когда эти деньги попали на Карибы, все они уже были кристально чисты. Более того, то, что эти деньги находились теперь на Каймановых островах, отнюдь не мешало управлять ими из Гонконга.

Сегодня каждый на Кайманах, кому вы зададите вопрос об отмывании денег, даст вам, практически слово в слово, один и тот же ответ: «Те, кто отмывает деньги, здесь никому не нужны. Мы отвергаем грязные деньги, наша деятельность стала совершенно легальной. Кайманы больше не являются местом для отмывания наркоденег со всего мира».

В том, что касается наркоденег, эти заявления до некоторой степени соответствуют действительности. В наши дни колумбийским наркодельцам стало гораздо труднее прятать здесь свои деньги. Однако совсем не трудно представить себе ситуацию, когда наркодилер имеет поверенного в Швейцарии, управляющего люксембургской компанией, которая финансирует огромный проект по освоению территории на Гаити, финансируемый, в свою очередь, взаимной ссудой, полученной на Каймановых островах. Утверждается также, что здесь нет и денег террористов. И, надо сказать, в последние нескольких лет кайманцы стали гораздо более внимательно следить и за наркодолларами, и за долларами террористов. Но это вовсе не означает, что на Кайманы не поступают грязные деньги. Ежедневно здесь приземляются «Боинги-737», принадлежащие UPS и Fedex, до отказа набитые пакетами для банков, трастов, взаимных фондов и международных деловых корпораций, зарегистрированных на острове. Трудно представить себе, чтобы такое число еженедельных рейсов доставляло столько же «документов» в какую-либо другую юрисдикцию с населением в 40 тыс. человек.

На протяжении всей истории Кайманов как финансового центра здесь практиковалось уклонение от налогообложения. Местные жители будут говорить вам, что уклонение от уплаты налогов — как и наркодоллары и вывоз капитала — вовсе не самая отличительная черта Кайманов. Вам поспешат указать, что в 2000 году правительство достигло соглашения с Соединенными Штатами, которое раз и навсегда положило конец злоупотреблениям в налоговой сфере. Власти острова согласились предоставлять американским правоохранительным органам корпоративную и банковскую информацию. И на какое-то время стало казаться, что слова одного бывшего кайманского банкира — о том, что «правительство Каймановых островов сознательно помогает уклонению от уплаты налогов», — потеряли свою актуальность.

Так продолжалось до тех пор, пока в 2002 году власти Кайманов не объявили, что, возможно, они не подпишут это соглашение.

* * *

То, что офшорные банки и офшорные компании имеют законное право на существование, является общепризнанным фактом глобальных финансов. То, что существует законное право на конфиденциальность — особенно в том, что касается деловых операций и личных финансов, — также само собой разумеется. Но необходимая конфиденциальность и абсолютная тайна — это две разные вещи, и это различие не всегда соблюдается, если есть возможность получить прибыль за счет подмены одного другим.

Председатель управляющего совета Swiss National Bank Жан-Пьер Рот так охарактеризовал позицию оффшорного банкира в своей недавней речи в Базеле: «Бенефициаром банковской тайны является клиент, а не банк».

Как бы правдиво это ни звучало, однако без соблюдения строгой банковской тайны деньги уплывают в другие места. Доказательством может служить тот факт, что когда те или иные юрисдикции «либерализуются» и начинают сотрудничать с иностранными властями, наблюдается заметный отток средств в те юрисдикции, которые подобной готовности к сотрудничеству не проявляют. Например, когда правительство Кайманов объявило, что собирается подписать вышеупомянутое соглашение о налогах, деньги тут же покинули остров. Когда власти отказались от этой сделки, деньги вернулись обратно. Поэтому, несмотря на утверждения Рота, тайна является товаром, продажа которого на самом деле выгодна банку.

«В Швейцарии, — продолжает Рот, — соблюдение тайны не ограничивается банковским сектором, в не меньшей степени это относится к таким профессионалам, как врачи, юристы, адвокаты и лица духовного звания».

Для Швейцарии это так же справедливо, как и для значительной части остального мира. Но если вы живете, скажем, в Ливерпуле, то для вас не имеет особого значения тот факт, что врач в Женеве не разглашает данные о состоянии вашего здоровья. То же относится и к врачу из Ливерпуля. В любом случае вы не поедете лечиться в Женеву только потому, что тамошний врач сохранит ваши секреты. Но вы поедете туда, если по закону так должен поступать банкир.

Далее Рот утверждает: «Швейцарский народ, без сомнения, не воспримет и не пожелает поддержать инициативу, направленную на отказ от принципов финансовой конфиденциальности, только потому, что ими воспользовались некоторые бесчестные люди, равно как не пожелает он и отказаться от медицинской тайны по той причине, что имелось несколько случаев мошенничества со страхованием здоровья. Швейцарцы не смогут понять или принять то, что к иностранным клиентам наших банков нужно относиться по-другому, а именно без равного доверия и уважения».

Конечно же, не смогут. А если смогут, это будет стоить им слишком много денег.

Swiss Bankers Association (SBA), разделяющая взгляды Рота, произносит такие же благородные — и такие же лицемерные — слова. В опубликованной в 2001 году брошюре под названием «Грязные деньги? Спасибо, не надо!» предпринимается попытка оказать моральную поддержку лицам, ответственным за сохранение тайны банковского обслуживания: «Швейцарский финансовый центр имеет много активов, но наиболее важным, безусловно, является его солидная репутация… любая попытка отмывания денег считается наносящей ущерб его репутации».

Авторы брошюры ссылаются на отчет FATF, подчеркивающий заслуги Швейцарии в принятии «исключительно эффективных мер в борьбе с преступной деятельностью». Указывая на закон 1998 года — адресованный всем лицам, работающим в финансовом секторе, а не только банкам, — SBA подчеркивает, что ее члены обязаны идентифицировать всех своих клиентов и устанавливать настоящих владельцев активов. Более того, как отмечает SBA, этот закон опирается на действовавшие в предыдущий более чем 20-летний период правила, требовавшие строжайшей проверки благонадежности.

После этого хочется задать закономерный вопрос: если в течение 20 лет успешно осуществлялась проверка благонадежности, почему же в 1998 году потребовался еще один закон?