Глава восьмая

Глава восьмая

Миновало несколько дней после встречи с чудаковатым стариком, и Генри Уоррен ощутил, что падает духом. Он-то был уверен, будто все окружающие мгновенно, легко и просто привыкнут к новому, обновленному и преображенному Генри, но какое там! За эти несколько дней Уоррен попытался попросить прощения у всех, кого обидел, – но все его усилия оказались напрасны. Один из оскорбленных не преминул воспользоваться случаем и высказал Генри все, что думал о нем… и его извинениях. Даже у жены Генри с трудом получалось приспособиться к переменам.

Что касается самого Генри, трудность заключалась не в целеустремленности – с чем с чем, а с целеустремленностью у него всегда был полный порядок. Уоррен был убежден, что в то утро, когда они с Джонсом беседовали под дубом, он, Генри Уоррен, переродился и стал другим, новым человеком. К несчастью, судя по всему, окружающие в это не верили.

И вот наступило утро, когда Генри, стоя на коленях, собственноручно прокладывал оросительную систему, чтобы у входа в кондоминиум можно было настелить дерн. Он работал бок о бок с Рамоном и велел Хуаните отдыхать – пусть пережидает самое жаркое время суток в грузовике.

Рамон посматривал на начальника и думал: «Сегодня четверг. С понедельника его как подменили, а все Гарсия – стоило ему появиться, побыть и уйти, и босса не узнать. Отправил Хуаниту отдыхать, это надо же!» Ни Рамон, ни Хуанита не могли взять в толк, что, собственно, произошло, но они в жизни не видели, чтобы Уоррен работал рядом с ними как равный. Раньше они видели от него только грубое обращение, брань и угрозы. Что это на него нашло? И кто был тот старик, которого Рикардо и Хьюго называли Гарсией? Какое отношение имел он к этой внезапной перемене в Уоррене?

– Ого, вот теперь ты прокладываешь оросительную систему по-настоящему глубоко, на совесть! – сказал знакомый голос.

Генри, боясь поверить своему счастью, поднял голову – и что же, перед ним и впрямь стоял Джонс собственной персоной!

– Джонс! – восторженно воскликнул Уоррен, вскакивая на ноги. – Ох, до чего ж я рад вас видеть! Кстати, оросительную систему мы закапываем еще глубже, чем я обещал застройщику. Так оно надежнее будет.

– Тем лучше для вас, – одобрительно сказал старик.

– Можно с вами потолковать? Есть у вас минутка? – просительно сказал Генри. – Я не знал, как с вами связаться, а мне… мне совет нужен.

– Конечно, минутка есть. Я так и думал, что у тебя неминуемо накопились вопросы, – с готовностью кивнул Джонс.

Генри с улыбкой похлопал Рамона по спине и указал на кузов, где отдыхала Хуанита, и на бак с водой.

– Перерыв, – объявил он. – Отлично поработали, Рамон. Через четверть часа можете продолжать, ладно?

Джонс увидел, как на лице у Рамона проступила смесь радостного изумления и замешательства, и едва не рассмеялся. Рамон явно не понимал своего преобразившегося заботливого начальника. Джонс поманил Генри под сень раскидистого дуба и сказал:

– Пошли под наше дерево?

– Отлично, – согласился Генри и попытался взять у Джонса чемоданчик. – Позвольте, я отнесу.

– Нет-нет, – Джонс со смехом отобрал чемоданчик у Генри. – Я, конечно, старик, но пока еще не рассыпаюсь, а если будешь так со мной обращаться, почувствую себя дряхлой развалиной.

Он повернулся и зашагал к дереву – в их тенистый «конференц-зал». Генри послушно последовал за ним.

Когда оба удобно устроились на земле, Генри ощутил прилив счастья. Он был так рад, что старик вернулся! Рядом с Джонсом как будто и дышалось легче, и голова лучше работала, и тяжесть с души уходила. Но, вспомнив, о чем хотел спросить, Генри помрачнел, и от внимательных глаз Джонса это не укрылось.

– Как поживаешь? – спросил старик.

– Хорошо. Отлично, – ответил Генри и скривился. – Или паршиво. Сам толком не пойму.

– Ну, рассказывай, – предложил Джонс.

– Я успел извиниться перед несколькими людьми, – на самом деле, их довольно много. Конечно, начал с жены. Потом попросил прощения у некоторых поставщиков и застройщиков, потом у всех рабочих в бригаде – у каждого, Джонс! Но… по-моему, им со мной как-то не по себе. Все по-прежнему держатся отстраненно, даже жена! Господи, да между нами просто пропасть пролегла! Вы же знаете, она у меня на седьмом месяце беременности… я хочу все утрясти до рождения ребенка.

Джонс сочувственно улыбнулся.

– Понимаю. А как было бы славно, если бы все и каждый сразу же откликались на наши порывы и подстраивались под наш ритм!

Генри открыл было рот, хотел что-то сказать, но Джонс опередил его:

– Послушай, друг мой, ты годами создавал себе определенную репутацию – то есть образ, который укоренился в умах и сердцах окружающих. Чтобы сменить его на новый, понадобится не несколько дней, а срок побольше. – Джонс прикрыл один глаз и многозначительно воздел палец. – Возможно, эта задачка окажется потруднее, чем ты полагал, сынок.

Генри сглотнул и, скрепя сердце, приготовился слушать дальше. Джонс и это заметил.

– Генри, тебе кто-нибудь говорил, что ты очень… кхм… напрягаешься?

Генри наморщил лоб.

– Да, ответил он.

– Так они были правы. Расслабься.

Генри хлопнул глазами, потом еще раз и еще. Джонс рассмеялся.

– Ой, какие мы серьезные! – шутливо поддразнил он своего молодого собеседника. Потом оборвал смех и сказал: – А теперь повтори мне, как именно ты извинялся перед разными важными для тебя людьми.

– Гм… сейчас вспомню… я начал с жены, и сказал ей – а потом говорил и остальным, что наделал множество ошибок, сожалею о них и прошу прощения и…

Джонс жестом остановил его.

– Погоди, сынок. Я понял, в чем загвоздка.

– В чем? – Генри не поверил своим ушам. – Какая тут вообще может быть загвоздка, если я извинялся? Что плохого в извинениях?

Джонс минутку подумал и ответил вопросом на вопрос:

– А тебе когда-нибудь приходилось наблюдать, как публичная персона – допустим, политик или важная шишка или кинозвезда, которая оказалась замешана в скандале, приносит извинения? Говорит фразу вроде: «Я допустил ошибку, и мне очень жаль».

Генри медленно кивнул:

– Конечно, видел.

– А ты обращал внимание на то, что скандал этот не забывается месяцами, если не годами, и многие люди хранят его в памяти и не прощают виновнику его ошибку, даже если он уже доведен до крайности и в отчаянии восклицает: «Да черт подери, сколько раз мне еще извиняться? Я же сказал, что сожалею!»

– Да, такое бывает.

– Ну так вот, – Джонс поудобнее уселся на чемоданчике, – загвоздка в следующем. Публика не забывает проступка, потому что мистер Знаменитость явно не понял, что наделал. Он не совершал ошибок! Вот тут-то корень всех проблем.

Генри изо всех сил старался вникнуть в слова Джонса, но вынужден был признать свое поражение:

– Ничего не понимаю. Вы не могли бы объяснить, о чем речь?

– Если ты и правда совершил ошибку, то обычно извинение действует, и все сразу входит в нормальную колею. Но, – и это очень большое «но», – большинство людей даже не понимает, почему их извинения не дают желаемого эффекта. А штука в том, что ошибок они не совершали. Они приняли решение, сделали выбор. И они не понимают, чем решение отличается от ошибки.

– Я тоже не вполне понимаю. Объясните! – взмолился Генри.

– Будь по-твоему. Представь, что ты заплутал ночью в лесной чаще и вот блуждаешь по ней, ничего не видя, и не подозреваешь, что сейчас впереди будет валун или корень. В темноте ты спотыкаешься о валун и ломаешь себе ногу. – Джонс сделал паузу. – Это и есть ошибка. А теперь представь, что ты в разгар дня отправился в лес, куда тебе запрещено было ходить. По опушке расставлены знаки «Вход воспрещен!», но ты уверен, будто сумеешь проникнуть в лес тайком, и безнаказанно выйти оттуда незамеченным. Предположим, ты опять-таки спотыкаешься и ломаешь ногу. Вот это, друг мой, был сознательный выбор, сознательное решение.

– То есть вы хотите сказать, что я зря извинялся за ошибки, потому что не совершал ошибки, а принимал сознательные решения? – мрачно, почти без вопросительной интонации, уточнил Генри.

Джонс кивнул.

– В большинстве случаев так оно и есть. Тебе следует оценить каждую конкретную ситуацию. Ты не приехал домой в день рождения жены? Это было сознательное решение. Ты урезал оплату своей бригаде? Решение. Ты недостаточно глубоко проложил оросительную систему, потому что слишком торопился, и уже через месяц она была вся на виду, потому что ветер сдул песок? Тоже не ошибка, а сознательное решение. И потому заказчик твой не воспринимает тебя как невезучку или неумеху. С его точки зрения ты – обманщик. Уяснил разницу, дружок?

Глаза у Генри стали совсем больные, он понурился.

– Увы, да, все понятно, – пробурчал он.

– Вот и прекрасно, – Джонс бодро хлопнул в ладоши. – Теперь тебе нужно понять, как именно разобраться с каждой конкретной ситуацией, предварительно оценив ее. Если ты допустил ошибку, то, как правило, чтобы уладить дело, достаточно простого извинения. Но если ты рассмотрел очередной случай и понял, что принял решение, простым извинением тут не поможешь, его будет маловато. Чтобы восстановить отношения с обиженным или оскорбленным или обманутым человеком, нужно проявить подлинное раскаяние и добиться прощения. В некоторых случаях, – там, где замешаны деньги или имущество, – тебе следует также предложить пострадавшим какую-то компенсацию, но раскаяния это не отменяет, и тебе также необходимо задать вопрос: «Можете ли вы простить меня?» Это единственный путь к тому, чтобы начать бизнес и личную жизнь с новой, чистой страницы.

– Значит, я должен и у подчиненных попросить прощения по всей форме? – спросил Генри, заранее зная ответ. Нелегко было усвоить этот суровый урок, но Генри знал, что только этот секрет поможет ему изменить свою жизнь… если он не будет упираться.

– Вне всяких сомнений, и у подчиненных тоже, обязательно! – подтвердил Джонс. – Многие начальники ошибочно полагают, будто, если они признают свои заблуждения и попросят у подчиненных прощения, то тем самым уронят свое достоинство и утратят внушительность и авторитет в глазах нижестоящих. Да ничего подобного! Совсем наоборот! Утрата авторитета – а это кошмар любого начальника, – чаще всего приключается как раз потому, что начальник не загладил оскорбление или резкость, не покаялся от всей души перед подчиненными и они затаили обиду.

И, кстати, есть один важный нюанс. Когда извиняешься, ни в коем случае не произноси фраз наподобие: «Если я тебя чем-то обидел» или «Если я был неправ…» Тот, кто искренне раскаивается, не допускает таких «если»: он твердо знает, что был неправ или причинил обиду. А те, перед кем ты извиняешься, учуют малейшую фальшь и неискренность за милю. Поэтому лучше ничего не сказать, чем усугублять конфликт ложью о своих чувствах.

Генри внимательно выслушал наставление Джонса и ответил:

– Знаете, иногда мне кажется, что с подчиненными помириться легче и проще, чем с женой.

Джонс пожал плечами.

– Жена для тебя важнее. Поэтому и примирение с ней займет больше времени, все естественно. Чем дольше ты знаком с человеком, чем длиннее ваша совместная история, тем больше времени понадобится, чтобы убедить его: ты и впрямь изменился. Помни, сынок: прощение – это совсем не то же самое, что доверие или уважение. Прощение связано с прошлым. Доверие и уважение – с будущим. Прощение – оно в руках других людей и может быть даровано тебе, но уважение и доверие – в твоих руках, и их надо заслужить. Ты сможешь этого добиться, если докажешь жене, что ты снова стал тем, в кого она когда-то влюбилась.

Тут Джонс внезапно сменил тему.

– Скажи-ка, дружок, а как зовут твоего будущего сына?

Генри еще не успел переварить то, что услышал раньше, поэтому затряс головой, словно чтобы прояснить свои мысли. Он улыбнулся и сказал:

– Жена хочет назвать его Калебом. Но, возможно, я вернусь домой и буду настаивать на Джонсе.

Старик рассмеялся и воздел руки в воздух:

– Ой, нет! Зачем же так поступать с прелестным младенцем! Калеб – отличное имя. Ты вообще знаешь, кто такой был исторический Калеб[26]?

– Нет.

– О, он прожил жизнь честно и праведно и стал «победоносным старцем». Почитай о нем как-нибудь на досуге. Думаю, тебе будет интересно. – Джонс потрепал Генри по голове, потом улыбнулся, прикрыл глаза и сказал: – Генри Уоррен, твой сын Калеб проживет длинную и плодотворную жизнь. Он будет помогать людям жить долго и счастливо. Он будет любить отца и мать, почитать и уважать их. Он будет защищать мать и гордиться отцом. Мать будет лелеять Калеба и внушать ему уверенность в себе и надежды на будущее, и щедро одарит той любовью, какой может одарить только мать – и этой любовью он будет дорожить как величайшей драгоценностью на свете. Но именно отец подаст Калебу пример достойной и благородной жизни. Калеб будет наблюдать за отцом, учиться у него, подражать ему. Калеб станет таким же, как отец.

Джонс видел, что по лицу Генри катятся слезы.

– Ох, – выдохнул тот, с трудом подбирая слова от потрясения, – Калеб станет таким, как я?

– Да, – ответил Джонс. – Разве ты не похож на своего отца?

– Боюсь, даже больше, чем хотелось бы, – признал Генри.

– Уверен, отец учил тебя всему, чему мог, и старался как мог, и давал тебе лучшее, что было в его силах, но он также надеялся, что ты обогатишь капитал его мудрости и познаний своей мудростью и познаниями – и пониманием. В твоих силах снять с Калеба родовое проклятие, помочь ему преодолеть преграду, и ты можешь сделать это прямо сейчас, в собственной жизни. Ты волен прямо сейчас принять решение – сделать свою жизнь такой, какой ты хочешь. У тебя есть для этого силы, есть зоркость. Если ты примешь такое решение, ты сможешь сдвинуть даже горы, вставшие у тебя на пути, и расчистишь дорогу к счастью, а помогут тебе любящие и близкие люди, которые будут уважать тебя за то, каким ты стал.

Однако знай: тебе все еще предстоит разбираться с последствиями некоторых своих поступков. И процесс этот будет непростым. Найдутся те, кто усомнится в чистоте твоих помыслов и честности намерений, кто будет отвращать от тебя других людей, памятуя о твоем небезупречном прошлом. Однако обещаю тебе, сынок: если ты с честью встретишь эти испытания и последствия своих былых неверных решений, если справишься с ними, если искренне покаешься и заслужишь прощение у дорогих и важных тебе людей, то в конечном итоге ты завоюешь сердца даже тех, кто тебя ненавидел.

Даже в разгар битвы всегда помни: ты – будущий идеал Калеба, ты – его образец для подражания, его опора, светоч и маяк, его путеводная звезда и твердыня силы. Ты – тот, кто должен помочь ему прожить сообразно его имени и стать «победоносным старцем».

Генри, чьи брови сосредоточенно сошлись на переносице, смотрел в землю.

Затем он решительно сказал: «Да, я это сделаю, – и посмотрел в глаза Джонсу. – Мне это по силам».

Джонс ответил ему пронизывающим взглядом, будто испытывая искренность собеседника. Он понял, что Генри не кривит душой. Удовлетворенно кивнув, Джонс поднялся, пожал Генри руку, и на мгновение оба замерли, потом Генри отважился и неловко, но крепко обнял старика.

– Я никогда вас не забуду, – сказал он, сдерживая слезы.

Когда Джонс с чемоданчиком в руке зашагал в сторону шоссе, Генри Уоррен склонил голову и впервые со времен своего отрочества вознес молитву. Он просил у Господа сил, мужества, мудрости и понимания. Он обещал, что отныне, с этого самого дня, он всегда будет примерным мужем, а вскоре – и примерным отцом. Он обещал быть добросовестным начальником и верным, преданным другом.

И еще он возносил небу благодарность за встречу со стариком по имени Джонс.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.