Глава десятая

Глава десятая

Телефон зазвонил в четверть девятого утра. Поскольку накануне я засиделся за работой далеко за полночь, то сейчас еще спал, но жена уже встала и кормила детей завтраком. Она-то и взяла трубку, и прежде, чем я толком пробудился, Полли уже протягивала ее мне.

– Милый! – она легонько тряхнула меня за плечо.

– А? – я облокотился на подушку и с трудом разлепил глаза.

Полли потормошила меня снова.

– Просыпайся, милый, – сказала она. – Это Тед с почты. Очень расстроенный, хочет срочно с тобой поговорить.

Я потер лоб. Мысли спросонья путались.

– Который час?

– Четверть девятого.

– Ясно. Давай трубку.

Полли не ушла и внимательно наблюдала за мной, а я – за ней.

– Привет, Тед, – сказал я.

– Привет, Энди, прости, что беспокою, но тут такое дело…

– Ничего ты меня не беспокоишь. Что нового?

– Ну… я просто не знал, кому первым делом звонить… не в полицию же…

Тут я проснулся окончательно, рывком сел на кровати и спросил:

– Тед, что стряслось?

– Может, все и ничего… – не решался он.

– Тед! Не тяни!

– В общем, сегодня утром я нашел на парковке чемоданчик Джонса. Понимаешь, он просто стоял посреди парковки! А Джонса нигде не видать!

Я растерялся. Мысли мои лихорадочно заметались. Неужели со стариком стряслась беда? Или он просто забыл чемоданчик? Или чемоданчик украли и подкинули на стоянку?

– Тед, это точно чемодан Джонса? Ты внутрь заглядывал?

– Нет, – нерешительно ответил Тед, – но время раннее, машин мало и… я просто не стал его трогать. Надо было открыть?

– Может, и нет, – подумав, ответил я. – Все, жди, я сейчас примчусь.

Я быстро объяснил Полли, в чем дело, натянул футболку и бермуды, которые в наших южных краях сходят за шорты, почистил зубы, чмокнул жену и сыновей, и через пять минут уже отъехал от дома.

Выбрав самый короткий путь, я через десять минут уже был на стоянке. Вокруг чемоданчика собралась небольшая толпа. Тед был прав – машин еще почти не было, и в основном они принадлежали тем, кто поднялся на работу спозаранку. Я подъехал к толпе, остановил машину, выбрался наружу. Тед держался поближе к чемоданчику. Рядом с ним стояли Сьюзен и Клей – их магазинчик располагался по другую сторону парковки. Здесь же были Дженни и Абрахам, а еще Аль из кофейни. Когда я подошел, все взоры устремились на меня. Никто не проронил ни слова, даже не поздоровался, – так все были потрясены случившимся.

Я глянул на Теда, ожидая, что он предпримет, но тот был словно в тумане. Тогда я опустился на колени около чемоданчика и спросил остальных:

– Кто-нибудь до него дотрагивался?

– Нет, нет, – прозвучало на разные голоса.

Я понял, о чем они. Мне тоже не хотелось трогать чемоданчик. Как странно! Ведь мы видели этот предмет столько раз, для нас он стал неотъемлемым атрибутом Джонса. Мы обсуждали чемоданчик, удивлялись, как бережно Джонс с ним обращается, как не позволяет никому его носить и заглянуть внутрь хоть краешком глаза. Мы гадали, что бы могло быть внутри. И вот чемоданчик перед нами, и ни одна душа не решилась его открыть.

Чемоданчик был из хорошей, хотя и потертой кожи, – сразу видно качественную вещь. Когда-то его поверхность была темно-коричневой, но со временем выцвела до оттенка загара. Он был весь покрыт сетью мельчайших трещинок и напоминал мне старческую кожу – вроде бы мягкую, но в то же время прочную, долговечную. С годами такая кожа приобретает характер и индивидуальность.

Я медленно положил на чемоданчик ладонь, подержал, убрал. Подняв взгляд, заметил, что пришло еще несколько человек – Бекки и Том из аптеки, девушки из маникюрного салона, двое любопытствующих парней из магазина стройтоваров. Весть о чемоданчике распространялась быстро.

– Ну что, внесем его внутрь? – спросил я, не обращаясь ни к кому в отдельности.

Посовещавшись, решили так и сделать.

Я поднял чемоданчик. Он оказался удивительно легким, но отнюдь не пустым. Нас уже собралось человек двадцать, поэтому мы пересекли парковку и вошли в кафе «Пончик». Я поставил чемоданчик на стол в центре зела и осторожно положил на бок. Все окружили стол и ждали, что будет дальше. Аль налил нам всем кофе. Вскоре мы устроились на стульях вокруг столика.

– Знаете, у нас соседи, супружеская пара, собирались развестись, и развелись бы, если бы не встретили Джонса, – ни к кому конкретно не обращаясь, начал Клэй. Все посмотрели на него. Он пожал плечами. – Просто решил вам рассказать.

– С ним ничего не случилось? – спросила у меня Сьюзен. – Он не пострадал, не ранен? Не попал в беду?

– Не знаю, – честно ответил я. – Надеюсь, что нет… думаю, все в порядке. Вы же знаете Джонса. Он то исчезает, то появляется. Всегда непредсказуемо. – Я помолчал и добавил: – Просто никогда не видел его без этой штуки.

Мы все снова уставились на потертый коричневый чемоданчик. От него исходило ощущение тайны, вокруг него сгущалась атмосфера детективной истории, и никому не хотелось эту тайну разгадывать.

В кафе вошло еще несколько человек, в том числе Роберт Крафт и чета Хансонов. Роберт уселся около меня.

– Я уже в курсе, – тихо сказал он. – Есть какие-нибудь новости?

Я покачал головой. Аль разносил кофе и пончики с сахарной пудрой. Прибывали все новые и новые люди. Джон и Шэннон Смит, Майк и Мелани Мартин, Джонатан и Дебора Лэнгстон, Алан и Карен Макбрайд, а еще Грэнтемы, Миллерсы, Норвуды, Уорды в полном составе, Кайзеры… я даже не всех знал. Все нервно прихлебывали кофе, но я заметил, что к знаменитым свежим пончикам люди почти не притрагивались – слишком волновались, так что даже аппетит потеряли.

– Послушайте! – я возвысил голос, поскольку меня осенило. – Я хотел спросить… кто-нибудь знает, где Джонс ночует? Где он живет? Он когда-нибудь у кого-нибудь ночевал?

Все смотрели на меня растерянно.

– Ладно. Это я так… просто подумалось, мало ли…

– Ты же знаешь, если бы у меня были хоть какие-то версии, где его искать, я бы уже отправился на поиски! – воскликнул Тед.

– Ну, он не в первый раз исчезает, – заметил Алан. – Бывало уже, что он не появлялся целыми днями.

Все посмотрели на него с упреком. Алан дернул плечом. Ему стало не по себе.

– Да, да, знаю, он никогда не расставался с этим чемоданчиком, – сказал он.

Чемоданчик так и стоял на столе, в центре всеобщего внимания. Никто к нему не прикасался.

Отворилась дверь, и в кафе вошел Джейсон – тот паренек, с которым я познакомился под пирсом. С Джейсоном явились матросы с пристани и несколько владельцев прокатных яхт. Я кивнул парню, он смущенно помахал мне в ответ.

– А откуда Джонс приехал, конечно, тоже никто не знает? – раздался голос из толпы.

Мы переглянулись. Никто не мог ответить на этот вопрос.

– Когда я с ним встретился, я был на краю гибели, – признался Джейк Коннер. – Думаю, всем известно, что я тогда едва не обанкротился.

Все повернулись к нему. Джейк Коннер – и банкротство? Я ничего не знал! И, похоже, остальные тоже. Он был самым богатым человеком в нашем городке. И самым неприятным, если верить рассказам. Но потом пошел слух, будто Джейк совершенно преобразился, – несколько лет назад вдруг резко изменился к лучшему, а почему – никто не знал. Теперь, похоже, нам предстояло услышать, как это произошло.

Джейк откашлялся и повел свой рассказ так.

– Я раньше ни с кем не делился этой историей, но «на краю гибели» – это еще не совсем точно сказано. Я был на краю самоубийства. Потерпел финансовый крах из-за резкого падения акций, остался без гроша. На меня накатил ужас. И тогда, темным вечером, я вывел свою «Красотку Линн» с пристани и повел в открытый океан.

«Красотка Линн» была известна всему городу – 87-футовая красавица-яхта, которую Джейк держал в Скалистой бухте.

– Часа два я стоял у штурвала, размышляя о своей горемычной жизни, жалея себя и в то же время собираясь с духом, чтобы выполнить задуманное. Я решил поставить автоматический курс на юг и выпрыгнуть за борт. Тогда, когда топливо у яхты кончится, она ляжет в дрейф, и ее кто-нибудь обнаружит, и страховая компания быстро выплатит моей семье страховку. Никто не докажет, что это было самоубийство и… – Джейк умолк. Он смотрел прямо перед собой, но видел не кафе и не лица горожан, а далекий день, который никто из нас не видел и не хотел видеть.

Молчание нарушил Роджер Кайзер.

– Но ты здесь, живой и здоровый, Джейс, – тихо сказал он. – Значит, что-то тебя остановило?

Джейк повернулся к Роджеру и ответил ему удивленной улыбкой – будто сам не верил своим словам.

– Не что-то, а кто-то. Меня остановил Джонс – он похлопал меня по плечу и сказал «не делай этого». – Джейк помолчал, чтобы все могли переварить услышанное, потом добавил: – Но моя жена едва не получила страховку, потому что тогда, на яхте, меня едва не хватил инфаркт от неожиданности. Штука вот в чем: я был уверен, что когда выводил яхту в океан, на ней не было никого, кроме меня. Я знаю это. Не было там Джонса, я уверен! Я задумывал самоубийство, был в депрессии, но не сошел с ума! Говорю еще раз, я уходил на яхте в океан в полном одиночестве!

– Но судно немаленькое, Джейк, – скептически возразил Роджер. – Закутков на нем много…

Джейк глубоко вздохнул.

– Ладно. Хочешь – верь, а хочешь – нет. Главное не в этом. А в том, что Джонс в ту ночь разговаривал со мной несколько часов подряд. И наутро тоже. Когда мы договорили, долги мои никуда не делись, но зато я обрел нечто более ценное – новый, свежий взгляд на мир, обновленную картину мира, широкий кругозор. Именно так называл это Джонс. И я сумел навести в своей жизни порядок. Выплатил все долги. Думаю, я стал новым человеком. Как бы там ни было, а Джонса я с тех пор не видел… пока он не появился в наших краях месяца полтора-два назад.

Я быстро произвел кое-какие подсчеты. Да, Джонс появился у нас всего месяца два назад. А сколько всего успел!

– Вы все знали моего Харрисона… – прозвучал женский голос.

Все повернулись и посмотрели на Нэнси Карпентер – она сидела у стены, возле книжных полок. Нэнси было слегка за шестьдесят, она служила в местном банке кассиром, а еще я знал ее как волонтера – она постоянно подвизалась на различных волонтерских работах. Ее муж, Харрисон, был судьей, занимался делами об опеке и наследовании. Несколько лет назад он скончался после долгой борьбы с раком легких. Да, пожалуй, Харрисона Карпентера знали все присутствующие.

Нэнси встала.

– Харрисон умер три года назад, – в следующем месяце как раз годовщина. – Голос ее надломился, она помолчала, собираясь с силами. – Сегодня я вижу здесь многих, кто был на его похоронах. Никто никогда не спрашивал меня, – думаю, из вежливости, – почему Харрисона похоронили со столовой вилкой в руке. Ну, может, не все и заметили…

Не все заметили? Да она шутит! Месяц после похорон в городке только и пересудов было, что об этой таинственной вилке! И потом, в течение трех лет, стоило кому-нибудь вспомнить Харрисона Карпентера, как раздавалось: «А-а, это тот, которого хоронили с вилкой в руке!» Но Нэнси была права в одном: ей самой никто и никогда не задавал никаких вопросов про эту вилку. Харрисона все любили, Нэнси тоже, и нам казалось, что спрашивать о таком невежливо и бестактно. Зато теперь все присутствующие навострили уши.

– Как и Джейк, я никому еще об этом не рассказывала, – Нэнси обвела слушателей взглядом, сделала глубокий вдох. – Видите ли, за несколько месяцев до… кончины Харрисону пришлось особенно туго. Не только физически – хотя физически он сильно страдал. Мы стали спать в разных комнатах – впервые за тридцать восемь лет брака! Он маялся бессонницей из-за лекарств, кашлял ночами напролет, вот мы и решили, что лучше спать врозь. – Нэнси умолкла, погрузившись в воспоминания. – Так о чем я? Ах да. Харрисону приходилось тяжело. Он не мог смириться с мыслью о смерти. Конечно, и я тоже. Понятное дело, а как смириться в таком положении? Вот так мы думали тогда. До того дошло, что он часами плакал навзрыд и перестал вставать с постели. Да и у меня слезы не высыхали. Как бы там ни было, а за несколько недель до кончины Харрисона я проснулась среди ночи и услышала, что он смеется. И еще у него в комнате звучал чей-то другой голос. – Нэнси помолчала. – Поначалу я решила, что Харрисон включил телевизор, но послушала несколько минут и решила сходить проверить, что у него там творится. – Нэнси вздернула подбородок, набралась решимости и продолжала: – Я тихонечко заглянула к нему в комнату. Смотрю – сидит Джонс. Я тогда не знала, как его зовут, для меня он был просто чужой старик, который проник в дом. Я перепугалась. На цыпочках отступила, пока меня не заметили, обошла весь дом, проверила двери – все было заперто. Заперто на замки! Я попыталась позвонить в полицию, но телефон не желал работать. Позвонила по мобильному – он тоже не работал. Тогда я подумала: может, Харрисон сам впустил этого старика? Правда, он уже много дней не вставал с постели, но вдруг? – Она пожала плечами.

В кафе царило полнейшее молчание. Даже те, кто входили, а таких было немало, входили молча и сразу принимались слушать рассказ Нэнси.

– Я вернулась в спальню, – продолжала она. Джонс представился, сказал, что он, мол, лучший друг Харрисона. Муж подтвердил это. Но я-то знала, что оба мы видим Джонса впервые в жизни! Однако Харрисон выглядел таким спокойным, умиротворенным… даже радостным, что я устроилась в уголке на стуле и стала слушать. Они говорили и говорили, и, наконец, Джонс завел речь о матери Харрисона. Она умерла до того, как мы с мужем познакомились, так что я ни разу ее не видела, но много о ней слышала. Харрисон часто о ней рассказывал – он обожал мать. Словом, Джонс сказал: «Помнишь, Харрисон? Помнишь, какой стол устраивала твоя мама на Рождество и День Благодарения, с каким размахом?» Когда он промолвил это, муж прикрыл глаза и улыбнулся. Таким радостным и довольным я не видела его уже давно. Похоже, голос Джонса унимал его боль, успокаивал. А потом Джонс и говорит: «Харрисон, а ты помнишь, что было на столе по праздникам? Ветчина, индейка, сладкий картофель, булочки, груши? Она готовила кукурузу в сливках и клюквенный соус, и еще салат с зеленой фасолью, да?» «Тут я придвинулась поближе, потому что старик говорил все тише и тише, – сказала Нэнси. – Но больше всего у вас любили мамины десерты, правда, Харрисон? Ох и мастерица мама была десерты стряпать! Тут тебе и пироги с пекановым орехом, и кокосовые, и пирожки яблочные, маленькие такие… а сахарное печенье помнишь? Так и таяло на языке. Но больше всего ты обожал тыквенный пирог, помнишь?» Дальше старик говорит: «Харрисон, а ты помнишь, что мама всегда говорила, когда начинала убирать со стола? Прежде чем подать десерт, она уносила тарелки и, бывало, всегда скажет: „Вилки пока при себе держите, лучшее впереди!“»

По лицу Нэнси покатились слезы. Но она набралась мужества и продолжала:

– Никогда никому этого не рассказывала, а сейчас вот расскажу. Прежде чем уйти, Джонс на прощание поцеловал моего мужа в лоб и сказал: «Харрисон, ты больше не бойся. Держи вилку при себе. Лучшее, конечно, впереди».

Все слушали в молчании, не зная, что сказать. Нэнси добавила:

– Больше я Джонса не видела – пока он не появился тут в городке полтора месяца назад. А вилку… вилку в гроб Харрисону положила я сама. Вложила ему в руку. Так он меня попросил перед смертью. – Она вздернула подбородок. – И я рада, что исполнила его волю. Потому что, знаете, теперь я тоже верю, что лучшее – оно еще впереди.

В кафе воцарилась тишина. Мы растерялись и не знали, что сказать. Но продолжалось наше замешательство недолго, потому что вскоре все заговорили наперебой и добрых три часа поочередно делились историями о Джонсе или Гарсии или Чане, – под каким бы именем старик ни появлялся. Подоспевшая Полли уговорила меня рассказать мою собственную историю, и я описал собравшимся, что для меня значил Джонс, как я с ним познакомился.

Среди собравшихся был Пат Симпсон с супругой Клаудией. Он поведал, как еще мальчишкой видел Джонса, и как тот однажды выручил его – уберег от серьезного проступка. Потом остальные рассказали еще несколько историй в том же духе. Вот одна из них.

Семнадцатилетний Брендон, сын Шэрон Тайлер, впервые повстречал Джонса три года назад. Брендону было четырнадцать, и он вместе с двумя приятелями постарше попал автокатастрофу. По словам Шэрон, сын клялся и божился, будто Джонс, который разгуливал по нашему городку последние месяца два-полтора – это тот самый старик, который три года назад ехал с ним, Брендоном, в больницу в машине «скорой». С тех пор Брендон много раз пытался рассказать о старике, но санитары «скорой» заявили Шэрон, что парень бредит – дескать, он тогда был едва в сознании, а кроме санитаров и него, в машине никого не было.

А вот другая история. Почти десять лет назад Бойд Кроуфорд с сыном отправились на ночной лов креветок в Волчьей бухте и вытащили из воды какого-то старика. Они-то думали, будто спасли его, а вышло наоборот.

– Это старичина спас нас, от беды уберег, – заявил Бойд. – Дело-то как было. Ругались мы тогда с сыном на чем свет стоит, только что до драки не доходило. Как черная кошка промеж нас пробежала. Уж прямо видеть друг друга не могли, готовы были в глотки друг другу вцепиться – это родная-то кровь, отец и сын! А что на нас нашло, сами не знали, и поделать ничего не могли. Жена моя пособить тоже не могла, все глаза от горя выплакала. Думала, говорит, порешим мы друг друга. А старик – Джонс-то, – когда мы его из воды вытащили, цельную ночь с нами разговоры разговаривал, и мы ему душу открыли, и примирил он нас, а вот как – сам не пойму. Все шутками-прибаутками, а вроде и серьезно тоже. К рассвету мы с парнем обнялись, слезу пустили, да и помирились. Глядь – а старика-то уже и нет. Мы еще в грузовик не сели, а Джонс как в воздухе растаял. С тех пор я его не видал… только вот месяца два назад увидел. Мы-то тогда думали, будто он нам под нос лодки попался, а, вишь ты, неспроста это все было… – Задумчиво закончил Бойд.

Наконец, истории наши иссякли, – по крайней мере, те, которые мы готовы были обнародовать. Я очнулся и оглядел кафе. В зал набилось не меньше сотни человек. И, похоже, каждого из них связывала с моим седовласым другом своя ниточка. Чем больше я об этом думал, тем больше поражался.

Откровенно говоря, я терялся в догадках. Что все это значит? Как Джонс умудрялся появляться там, где был нужнее всего, и исчезать, словно растаяв в воздухе? Однако очевидно, что во всем этом есть некая закономерность, – этого отрицать нельзя. Джонс всегда появлялся там, где кто-то отчаянно нуждался во вразумлении, помощи, поддержке, мудром слове. Там, где было нужно особое участие. Именно это объединяло всех, кто нынче утром собрался вокруг старого потертого чемоданчика. Именно так Джонс появился и в моей жизни.

Я обвел глазами присутствующих. Я знал, где каждый из них работает. Сейчас было одиннадцать утра, значит, почти все не пошли на работу. Кто-то не открыл контору, кто-то не отвел детей в школу – да, в кафе было немало родителей с детьми.

Я вновь посмотрел на часы, потом – вопросительно – на Полли. Она склонила голову набок и едва заметно пожала плечами.

– Итак, никто из присутствующих не знает, как связаться с Джонсом, – подытожил я. – Верно?

Никто не ответил.

– У кого-нибудь есть соображения, куда переслать его чемодан, чтобы он вернулся к владельцу?

Снова молчание.

– Если никто не возражает, – осторожно начал я, – то, думаю, мы должны решиться и открыть чемодан. Он не заперт, взламывать замок не потребуется. Давайте проверим, вдруг внутри есть что-то, что наведет нас на след. Может, адрес…

Заручившись общим согласием, я в полной тишине повернул чемоданчик к себе и надавил на защелки. Все затаили дыхание. Защелки слегка заскрипели, и чемоданчик открылся примерно на полдюйма.

На стол выпал маленький пакетик с семенами. Такие продаются по 59 центов. Все зрители вытянули шеи, привстали, стараясь разглядеть содержимое чемоданчика. Я взял пакетик, внимательно рассмотрел его, поднял повыше, чтобы все видели. Обычный бумажный пакетик семян, величиной не более игральной карты. Такие пакетики каждому знакомы – они продаются в любом магазине садовых товаров. На пакетике значилось, что внутри – семена бархатцев.

Кто-то из любопытствующих пробился к столику, оперся о край, чемоданчик накренился, и на столешницу выскользнуло еще два пакетика с семенами. Только в них, судя по надписям, были семена томатов и львиного зева.

Я показал публике и эти пакетики. Потом передал их Теду, стоявшему рядом.

– Давай, открывай чемодан целиком, – поторопил тот.

Я откинул крышку. Внутри не было никаких разгородок на отделения, и весь чемодан был до краев полон пакетиками с семенами, – яркими разноцветными пакетиками. Чемодан был набит ими так плотно, что теперь они разлетелись по столу, а несколько штук упало на пол.

Я поспешно перебрал их. Огурцы. Маргаритки. Незабудки. Олеандр. Вереск. Цинния. Окра. Арбуз. Турнепс. Лилии. Герань. Тыква. Ирис. Кабачок. Вьюнок. Дыня.

Колокольчики. Судя по всему, чемоданчик вмещал несколько сот пакетиков с семенами, а уж сколько тут было разновидностей, не берусь сказать.

Ошеломленные и недоумевающие, мы столпились вокруг стола, приглушенно переговариваясь и перебирая пакетики. Наконец Дэйв Уинк вытащил с самого дна чемоданчика простой белый конвертик. Вновь наступило молчание. Дэйв оглядел наши лица, прочел на них одну и ту же немую просьбу и бережно вскрыл конверт. Извлек на свет сложенный листок бумаги, развернул, показал всем, потом сказал:

– Записка. От него. – Протянул листок мне и предложил: – Прочтите-ка вслух, Энди, чтобы все слышали.

Я взял листок и, услышав в зале несколько нервных смешков, улыбнулся. Да, рука у меня дрожала, это многие заметили. Листок был исписан аккуратным, хотя и шатким почерком пожилого человека. Я начал читать вслух.

Дорогие мои друзья!

Много времени провел я среди вас, и люблю каждого из вас больше, чем вы в силах вообразить. Даже когда вам казалось, будто я ушел, и вы не ощущали моего присутствия, я был среди вас – пристально наблюдал за вами и переживал за вас.

Отпущенный вам земной срок – это щедрый дар, который нужно использовать мудро. Не тратьте попусту слова и мысли. Помните о том, что даже простейшие поступки играют в вашей жизни огромную и важную роль, а последствия их будут длиться вечно.

Думаю, больше вы меня не увидите – во всяком случае, здесь, в этом городке. Но поверьте: семена, которые я посеял в ваших умах и сердцах, помогут вам идти вперед. Это семена мудрости. Той самой мудрости, которую я еще называю зоркостью, свежим взглядом и широким кругозором. Когда в будущем вы столкнетесь с испытаниями и трудностями, то обнаружите, что эти простые семена мудрости драгоценнее любого жемчуга и злата.

Конечно, когда наступает час испытаний, большинство людей ищет ответ на вопрос «что делать». Иногда этот ответ приходит сразу же, но, чтобы его различить, нужна зоркость и свежий взгляд. Многие из вас уже сталкивались с подобным. Но теперь вы все владеете секретом, который большинству людей неведом. Многие не получают ответ в час испытаний просто потому, что зачастую конкретного ответа попросту нет!

Когда приходят сложные времена, человек как никогда отчаянно нуждается в зоркости и мудрости. Потому что именно зоркость и мудрость даруют нам душевный покой. Покой же помогает яснее мыслить. Ясность мысли порождает новые, свежие идеи. Ну, а из идей вырастает тот самый ответ, который вы ищете. А потому постарайтесь, чтобы мысли ваши всегда были ясны, а душа чиста. Зоркость так же легко потерять, как и обрести.

Я оставил всем вам эти семена, чтобы они кое-что вам напоминали. А именно: вы должны тоже заронить семена зоркости и мудрости в души и умы тех, кто встречается вам на жизненном пути. Тем самым вы отдадите мне дань памяти и признательности.

Я вовсе не ухожу. Я буду с вами. Лучшее, конечно, впереди.

Джонс.

Когда я дочитал, минута-другая прошла в молчании. Затем присутствующие принялись по одному, по двое подходить к чемоданчику. Они перечитывали записку, понемногу брали семена и уходили – на работу, в школу, по делам. Когда в кафе осталось лишь несколько человек, мы разобрали оставшиеся пакетики и поделили их между собой.

С того самого дня насчет чемоданчика заключено некое соглашение. Он переходит из рук в руки. Иногда Тед держит его у себя на почте, чтобы желающие могли посмотреть на эту реликвию и потрогать ее. Потом чемоданчик забирает Аль в кафе «Пончик» – на некоторое время, после чего чемоданчик переезжает к Теду и Кэтрин в «Радугу красок». Я знаю, что несколько недель чемоданчик пробыл у Нэнси в «Рыбке-улыбке», а потом какое-то время хранился у Роберта Крафта при гольф-клубе. Я даже видел его рядом с прилавком в местной аптеке у Тома.

А что же я? Время от времени я ловлю себя на том, что пристально всматриваюсь в какого-нибудь загорелого седовласого старика. Наверно, надежда вновь увидеть Джонса не иссякнет в моем сердце никогда. Но гораздо чаще я улыбаюсь, потому что вижу стебли кукурузы, растущей у почтового ящика, или арбузы в чьем-нибудь палисаднике. Теперь в нашем городке куда ни пойди – повсюду растут, цветут и плодоносят напоминания обо всей этой истории. Мы посадили семена из старого кожаного чемоданчика, и они пошли в рост, – точно так же, как пошли в рост семена в наших умах и душах. Эти семена тоже дали плоды: уверенность в том, что если внимательнее, зорче и мудрее смотреть на себя и окружающих, это поможет собраться с силами, начать жизнь с чистого листа и достигнуть новых высот. Ведь лучшее, конечно, впереди. Это знание – щедрый дар, дар зоркости, который мы получили от старика по имени Джонс.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.