Глава двадцать первая На новом месте
Глава двадцать первая На новом месте
Переезд в другую страну – это всегда кризис. Речь, конечно, не о бытовых сложностях, хотя их хватает (иногда прямо оторопь берет, когда вдруг понимаешь, что не знаешь номера «Скорой помощи» или под рукой не оказывается жизненно важного документа). На новом месте все твои убеждения проходят проверку в непривычных условиях.
Самым сложным был, конечно, первый переезд в Финляндию. Мне почему-то казалось, что жизнь наших соотечественников за рубежом состоит из бесконечных праздников и побед. А как же иначе, ведь мы такая талантливая нация. Умеем адаптироваться к любым условиям, готовы учиться и работать не покладая рук. Это в своей стране не получается развернуться из-за экономических и политических сложностей, а на европейской-то благодатной почве сам бог велел!
Я была удивлена, узнав, что для финнов выходцы из СССР – прежде всего мелкие воришки, проститутки и пьяницы. Ну и конечно, «социальщики» – профессиональные бездельники, получающие пособие и не стремящиеся работать. Иногда попадаются программисты, инженеры, ученые и студенты, но общего впечатления они не меняют.
В начале 90-х годов многие европейские страны ввели новое миграционное законодательство, ориентированное на жителей развалившегося СССР. Оно давало право бывшим соотечественникам и их потомкам вернуться на историческую родину. Финляндия, например, принимала недавних советских граждан с ингерманландскими или финскими корнями. Эти инициативы появились на волне энтузиазма по поводу строящейся российской демократии и, вероятно, в расчете на то, что в Европу поедут талантливые музыканты, спортсмены, артисты балета и конструкторы подводных лодок. Сейчас, спустя почти двадцать лет, русскоязычное население пятимиллионной Финляндии оценивается примерно в пятьдесят тысяч человек (к примеру, на восемьдесят миллионов населения Германии приходится порядка шести миллионов эмигрантов из бывшего СССР). Конечно, не все эти люди попали сюда по социальным программам, кто-то вышел замуж, приехал работать или учиться, а кто-то вообще нелегал.
Если верить последней статистике, надежды европейских стран не оправдались: около трети всех российских переселенцев не работает, толком не знает языка своей новой страны и довольствуется социальным пособием. Для сравнения: в Финляндии уровень безработицы среди кореного населения колеблется между тремя и пятью процентами. Финские обыватели пренебрежительно рассуждают о русских социальщиках и дармоедах. Столько денег честных налогоплательщиков ушло на то, чтобы принять их у себя в стране, предоставить жилье и пособие, оплатить языковые и профессиональные курсы. А в ответ вместо полезных членов общества они получили неопрятные и подозрительные русские районы с повышенным уровнем преступности, где в лучшем случае громко включают по ночам музыку и из-под полы торгуют привезенными из России дешевыми сигаретами, а в худшем – предлагают наркотики и секс-услуги.
У меня перед глазами пример двоюродной сестры Вероники. Она – из тех людей, которым все всегда сходит с рук. В школе ей «помогали» родители, уговаривая учителей дать возможность дочери переписать контрольную, а иногда и просто покупая заранее правильные ответы или темы для сочинений. Мамины и папины деньги, отнюдь не большие и совсем не лишние, обеспечили ей место на платном отделении какого-то инженерно-заборного института в Тверской области – лишь бы только у девочки было высшее образование. По его окончании родители же пристроили Веронику перебирать бумажки в бухгалтерии небольшого заводика.
После того как мы с Алексом переехали в Финляндию, Вероника вдруг решила, что ей хочется заграничной халявы. Недолго думая она получила туристическую визу и свалилась нам на голову. Ни языка, ни иммиграционных законов она не знала, просто где-то слышала о том, что в Финляндии люди называют себя беженцами, как-то устраиваются, получают пособие, социальное жилье и горя не знают. Вот и она рассчитывала на пособие, а еще на доходы от сдачи родительской квартиры в Киеве.
Семья считала, раз уж мне в жизни повезло, мой долг – помочь Веронике хотя бы потому, что она одинокая мать. Тот факт, что я вынуждена прикрывать нелегала и рисковать собственной рабочей визой, никого не беспокоил. Я бы сама никогда не решилась на сомнительный иммиграционный статус, потому что риск высылки за нарушение правил означает запрет жить в Европе. Именно поэтому мы с Алексом в свое время и пошли по долгому, но законному пути.
Языка Вероника не знала, поэтому пристроить ее на учебу было невозможно. Работы для нее тоже не было, ведь уборщицей она, дипломированный инженер, быть не хотела, а на большее рассчитывать в ее ситуации сложно. Даже замуж ее и то не получилось бы выдать, так как Вероника формально все еще состояла в браке, а заниматься формальностями развода ей было неинтересно. Я пыталась вернуть ее к реальности, то есть на украинскую территорию. Но она отправилась в полицию просить политического убежища на основании того, что ее, русскую, преследуют украинские националисты во главе с бывшим мужем, злодеем и шовинистом. Сидеть на шее у европейской социальной системы гораздо проще, чем у родителей, родственников или бывших мужей. Не нужно оправдываться, врать и выслушивать наставления.
Долго ли, коротко ли, но местные чиновники поверили в Вероникину нелепую историю и предоставили ей все блага цивилизации. Сейчас она уже гражданка Финляндии, с грехом пополам изъясняющаяся на государственном языке. Сестренка искренне считает, что, раз уж финнам все равно некуда девать деньги, у нее есть полное право ими воспользоваться. Лучше уж содержать ее, чем толпы беженцев из Сомали. Работать она не собирается и последние годы в свободное от визитов в социальную службу время развлекается романами с женатыми мужчинами, походами на курсы макраме и посиделками со своими русскими подружками. Мне иногда очень хочется открыть глаза финским социальным работникам на Вероникино прошлое и на ее тщательно скрываемые украинские доходы, но почему-то я до сих пор этого не сделала.
Помимо дурной репутации русскоязычного населения в Финляндии самым большим сюрпризом после переезда для меня оказалась полная непригодность моего российского образования. Я не просто не знала каких-то важных законов или терминов, я, как оказалось, вообще неправильно училась.
В ФИНЭКе нас убеждали (и нам так действительно казалось), что мы получили вполне современное, почти что западное образование. У нас было даже несколько иностранных учебников. Изучали мы микро– и макроэкономику, структуру госбюджета, налоговое право, банковское дело, маркетинг. Писали курсовые, сдавали экзамены. Единственное, что я вынесла из этих пяти лет, – более или менее хорошее представление об истории экономики и основных экономических инициативах XX века, а также владение профессиональной терминологией. Можно ли было с моим дипломом найти работу в России? Да, можно. Ценился ли этот диплом за границей? Как выяснилось, нет. Из списка пройденных в ФИНЭКе предметов Университет Хельсинки зачел мне лишь некоторые базовые дисциплины, например математику, статистику и историю экономики. Знаний, которые позволили бы поступить на работу в серьезную международную компанию, в ФИНЭКе 90-х годов я не получила.
Русская учеба не была легкой, но, как теперь выяснилось, я просто заучивала материал, не понимая, как именно все работает на практике. Этот печальный вывод пришлось сделать после первой же сессии. В Хельсинки я впервые узнала о европейских экономических договорах, о монополиях и картелях, о роли профсоюзов, о том, как формируется цена на товар, от чего зависят курсы валют, каковы последствия дефицита бюджета. Все эти слова я слышала и ранее, но единой картины в голове не было. Кроме того, пришлось научиться за короткое время переваривать большое количество материала на иностранных языках.
Когда выпускник приходит устраиваться на работу, никого не волнует, понимает ли он, от чего зависит экономический рост в глобальном масштабе. Работодателю важно, знает ли его потенциальный сотрудник законы, бухгалтерию, виды документов, способы организации маркетинга, банковские операции. Нужны практические навыки. А у выпускников Университета Хельсинки, если они ограничились только обязательной программой, их нет. Поэтому приходилось посещать факультативные курсы, совершенствовать немецкий, английский и финский языки – словом, стараться получить специальность. Диплом экономического факультета Университета Хельсинки – это очень престижно, возможно, это самый престижный диплом в стране, но и он не дает профессию.
Именно тогда я убедилась, что мне совершенно не обязательно открывать русскую парикмахерскую, водить экскурсии или предлагать свои услуги компаниям бывших соотечественников. Специалист из России ничем не хуже любого другого и может успешно работать в международной компании. Культурные и языковые барьеры преодолимы.
Сейчас кажется, что все сложилось очень гладко: приехала учиться, получила СРА , разослала резюме и за пару месяцев до окончания университета получила предложение работать в управлении StoraEnso . Алекс в то же самое время защитил юридическую диссертацию и устроился работать в одну из компаний Big 4. Просто не хочется вспоминать целые периоды отчаяния и сомнений, когда кажется, что работу найти невозможно, а деньги, отложенные на учебу, постепенно заканчиваются.
Мурманск – Хельсинки – Дюссельдорф – Люксембург. Если продолжать двигаться дальше, скоро мы обоснуемся в Чили.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.