Глава двадцать четвертая Политкорректность по-европейски

Глава двадцать четвертая Политкорректность по-европейски

Однажды, еще в Дюссельдорфе, дочка Аня, которой тогда было лет семь или восемь, серьезно меня озадачила. Ее пригласил на день рождения одноклассник Кай, сын китайских экспатов, много лет назад переехавших в Германию. Мы договорились, что я покупаю подарок, а она рисует поздравительную открытку. Аня сказала, что Кай любит самолеты, поэтому она нарисовала ему белоснежный пассажирский лайнер, на борту которого было написано: «Из Германии в Китай», а под ним парашютиста, очевидно, самого мальчика.

В легком недоумении я попыталась выяснить, что же Аня имела в виду:

– Ты что, хотела, выгнать Кая в Китай? Он тебе не нравится?

– Ну он же из Китая, я думала, он туда хочет.

– Он родился в Германии, а ты, кстати, нет. Тут у него дом, родители, брат и сестра. Зачем ему уезжать?

– Но я думала, ему там будет хорошо, в Китае. Они же все вместе могут уехать.

– Аня, это очень несолидный рисунок, так нельзя. Ты как будто бы хочешь, чтобы Кай уехал из Германии. И парашютист твой, кстати, нарисован в опасном положении, на него надвигается крыло самолета, неужели тебе его не жалко? А что, если бы тебе на день рождения подарили рисунок с надписью «Езжай назад в Россию», ты бы обрадовалась?

– Я про Россию ничего не знаю, у меня там нет друзей, а вот в Финляндию к бабушкам и к подружке Маше я бы с удовольствием вернулась. Там прикольно.

– Анна, люди должны жить там, где им нравится, и нельзя их делить по принципу кто откуда приехал. Это плохо.

– А у нас в школе учительницы всех спрашивают, кто откуда приехал или откуда родители приехали.

Ане еще предстоит научиться политкорректности, без которой взрослому европейцу никак. Возможно, Кай и не заподозрил бы ничего плохого, но его родители, попади им в руки эта открытка, еще долго бы смотрели на нас косо.

В люксембургских школах национальный вопрос преподносится более деликатно, чем в немецких. В первом классе здесь начинают учить немецкий язык, во втором добавляются французский и люксембургский, а с третьего – все преподавание постепенно переходит на люксембургский. В средней школе (то есть с седьмого класса) он заканчивается, зато начинается английский. Основные предметы преподаются на немецком или французском, например, в этом году история на немецком, а биология на французском, в следующем – наоборот. Когда дети в шестом классе заканчивают начальную школу, они свободно владеют тремя языками в добавление к тем, на которых говорят дома. В Анином классе достаточно много детей экспатов, которые приехали недавно, они могут задавать вопросы учителю на любом из известных им языков, учитель отвечает сначала на том языке, на котором его спросили, а потом повторяет ответ на люксембургском для всего класса. Понятие «иностранец» здесь отсутствует как таковое.

Но общий язык – еще не гарантия взаимопонимания. Например, все, кто приезжает из других стран работать в наш офис в США, проходят обязательный тренинг, где юристы подробно объясняют им, что такое политкорректность, адекватное поведение и в чем различие между комплиментом и sexual harrasment [55] . Не секрет, что поступки и некоторые высказывания, вполне принятые (хотя и не всегда приятные) в Европе, имели бы серьезные юридические последствия в Штатах.

В моем случае за межкультурными противоречиями не обязательно лететь через Атлантику, можно просто пройти по коридору в офисе. Например, совсем недавно Мистер А. обозвал меня полярным медведем. Очевидно, с его точки зрения, это был комплимент. Я бежала по коридору, чтобы догнать начальника Investor Relations [56] и кое-что уточнить. Мы обнялись, так как долго не виделись, и немного пошутили о том, что осталась всего пара недель до сдачи отчета, поэтому we will survive [57] и скоро все закончится. Мистер А. из своего кабинета расслышал survive и тут же выскочил в коридор узнать, в чем же дело и кто тут на грани выживания. Я заметила, что у него натренированный слух и объяснила, что ничего страшного не происходит, просто хаос годового отчета. Мистер А. в ответ (на весь коридор) решил меня утешить:

– Ну не бойся ты так, ты же русская, а русский медведь очень сильный. По телевизору все время говорят, что русский полярный медведь – самое сильное животное в мире. Ты мой русский медведь, и ты со всем справишься, я уверен.

Дополнить картину моих повседневных рабочих отношений можно разговором в лифте с вице-президентом из соседнего отдела. Он спросил, как наши дети провели рождественские каникулы в Хельсинки, когда они возвращаются и успела ли я по ним соскучиться. Я ответила, что дети провели время прекрасно и, если бы они провели там еще недельку, я бы не возражала.

– You are a hot mum! [58] – выдал он и вышел на своем вице-президентском парковочном этаже, оставив меня в глубоких раздумьях, что же он имел в виду.

Как-то за ланчем мои коллеги делились воспоминаниями, кто как попал на работу в Arbed или Arcelor . Оказывается, еще совсем недавно, в начале 2000-х, в Люксембурге действовало негласное правило, что женщину увольняли, как только она выходила замуж. Не то чтобы ее выгоняли, а просто подходили и спрашивали: «Скоро ли твой последний рабочий день?» Именно поэтому в офисе работало много неофициальных парочек, которые не спешили со свадьбой. Только в начале 2000-х женщины тут получили отдельную корпоративную пенсию, до этого считалось, что они в ней не нуждаются, так как имеют право на пенсию супруга. Дженнифер, большой кадровой начальнице, в 2002 году при переезде в Люксембург не соглашались открывать банковский счет без разрешения мужа. И это было европейской реальностью всего-то десять лет назад, когда я уже жила в Финляндии! Попробовал бы кто-нибудь сказать это финке или шведке!

Клодин начала карьеру в Arcelor в середине 90-х инженером по технике безопасности на заводе в Фосе, около Марселя. Она была там единственной женщиной с высшим образованием. Начальник настаивал, чтобы Клодин приходила на работу в юбке, особенно если ожидались клиенты, ведь брюки на женщине – это символ небрежности и недисциплинированности. Его совсем не волновало, что на металлургическом заводе множество стальных лестниц, переходов над прокатными станами и вокруг доменных печей и на проходящую по ним женщину в юбке снизу из-под лестницы открывается совершенно неподходящий вид. У Клодин ушло несколько лет, чтобы приучить начальника к тому, что она будет носить брюки.

А вот пример из моего собственного опыта. За несколько дней до начала большого слета всех боссов кадровики прошлись по офису, активно агитируя молодых девушек (менеджеров, аналитиков и ассистенток) из разных отделов поработать официантками, разливать сок, открывать двери и раздавать документы высоким гостям, поскольку на дворе кризис и нанимать временный персонал дорого. Предложение поступило в форме «ты у нас красивая, с хорошей фигурой, радуешь глаз, нам очень нужны красавицы вокруг влиятельных мужчин, да и для тебя это хорошая возможность примелькаться». По моим сведениям, только одна девушка отказалась открыто, причем не просто отказалась, а возмутилась подобной практикой. Она сказала, что дорожит своим имиджем, и отправила кадровиков подальше. Еще несколько съехали на тормозах, оправдываясь тем, что работы много.

Конечно, никто никого не принуждал. Но ведь мужчинам поучаствовать в обслуживании почему-то не предлагалось. Интересно, как бы почувствовали себя эти налоговые менеджеры и финансовые контролеры, если бы через месяц столкнулись с каким-нибудь вице-президентом на совещании, а он бы их узнал?

Я спросила Алекса, согласился бы он помочь, если бы не хватало таксистов и его попросили повозить боссов из отеля в офис. Он сказал, что отказался бы наотрез. Одно дело, когда ты подбрасываешь коллегу после конференции, потому что не хватило машин, и совсем другое, если на совещание тебя не приглашают и ты ждешь под дверью, пока высокие гости освободятся – даже не факт, что они с тобой поздороваются.

Я слегка расстроилась из-за того, что мне даже не предложили поучаствовать – очень уж хотелось высказать свое мнение по этому поводу. Но, во-первых, уже было известно о моей беременности, а во-вторых, слет проходил в выходные и я все равно уезжала в Роттердам. Для сохранения спокойствия в офисе все оказалось как нельзя лучше. Алекс заметил, что настоящей причиной, почему меня не позвали, было вполне обоснованное опасение, что в первые же пять секунд пребывания на конференции я забыла бы «свое место» около соков и ввязалась бы в какую-нибудь профессиональную дискуссию с важными персонами, а гости в итоге умерли бы от жажды.