Фе дель Мундо Как вдохновить сестер

(1911–2011)

Фе дель Мундо, легендарный врач-педиатр с Филиппин, сумела совершить невероятный подвиг, став первой женщиной, которую приняли в Гарвардскую школу медицины – в ту пору настоящий бастион мужского самолюбования, – более чем за десять лет до того, как туда официально согласились принимать женщин. Это впечатляет уже само по себе, но то, чего она добилась потом, заставит вас восхищаться этой маленькой титанидой еще больше – и все это случилось благодаря ее сестре.

Фе родилась в Маниле шестым из восьми детей в семье. Они жили не в бедности – мама Фе была известным юристом, – но детская смертность на Филиппинах была высокой, и трое ее братьев и сестер умерли в детстве. Она пережила опасный период младенчества, но для нее стало страшным ударом, когда любимая сестра Элиза в одиннадцать лет умерла от перитонита, инфекции брюшной полости. Сейчас мы будем откровенно давить вам на совесть, но все равно запомните одну вещь: даже если вы поссорились со своей сестрой, никогда не забывайте, как вам повезло, что она у вас вообще есть. По словам Фе, у Элизы был маленький блокнотик, в котором она написала, что хочет стать врачом, и Фе решила, что лучшего способа почтить ее память не будет.

Фе поступила в медицинский колледж Филиппинского университета в пятнадцать лет. Она специализировалась на педиатрии: судя по всему, вспоминая умерших братьев и сестер, она хотела, чтобы другим семьям не пришлось переносить таких же страданий. Она окончила университет, получив право на прощальную речь, и получила грант от президента Филиппин на обучение в любом университете. Умница Фе выбрала Гарвард, и в 1936 году ее по ошибке туда приняли: сбитые с толку экзотическим звучанием имени, руководители не поняли, что она женщина. Позже она с улыбкой вспоминала, что ее поселили в общежитие, где, кроме нее, были одни мужчины. Несмотря на то что она оказалась единственной женщиной в кампусе, она окончила курс, получила степень магистра в Бостонском университете, а потом, в 1941 году, вернулась домой: правительство Филиппин вызвало ее обратно среди слухов о войне с Японией.

Японские войска вошли в Манилу в начале 1942 года, и около пяти тысяч британцев, американцев и других дайос[6] были интернированы, оставив беззащитных детей. Одной бессонной ночью Фе решила организовать рядом с лагерем детский дом. Через несколько недель у нее уже был список из сотен пациентов и двадцать пять подчиненных, постоянно занятых работой. После войны ее карьера расцвела, и в 1948 году Фе стала первой женщиной – главным врачом государственной больницы. Когда ее окончательно задолбала болтовня столоначальников, которые занимались только заполнением формуляров (звучит знакомо?), она решила построить отдельную педиатрическую клинику, которую можно будет контролировать лично и которая займется профилактикой и лечением детских болезней.

Фе продала всю свою собственность, включая дом, чтобы осуществить свою мечту, и в 1957 году Детский медицинский центр на сто мест наконец был построен, а через несколько лет возник Институт материнского и детского здоровья. ИМДЗ до сих пор считается мировым лидером в педиатрическом уходе. Под эгидой женщины-врача удалось добиться большого прогресса в понимании и лечении лихорадки денге, полиомиелита и кори, особенно у детей; немало Фе сделала также для программ иммунизации, пропаганды грудного вскармливания и планирования семьи. Еще она разработала изящную конструкцию бамбукового инкубатора, для которого не требовалось электричество и который стал настоящим спасением для родителей из сельской местности. Она постоянно присутствовала в центре: на втором этаже располагалась ее квартира, ставшая для Фе основным местом жительства.

Фе была невысокой, буквально чуть выше пяти футов, и, несмотря на готовность к любой грязной работе с самыми больными пациентами, всегда носила щегольские туфли и модную прическу – даже совершая обходы в инвалидном кресле в девяносто девять лет.

Горе по сестре, не сумевшей осуществить мечту, оказалось для Фе стимулом к великим достижениям. И на самом деле, простите уж за определенный пафос, мы все сестры – и мы можем найти вдохновение у любой другой женщины. Нет ничего печальнее, чем отсутствие женской солидарности. Когда журналистка пишет якобы обеспокоенную статью о морщинах на руках поп-звезды, или «подружка» говорит вам, что все считают, что ваши новые отношения долго не протянут, это все равно, что сказать: «Я не верю в сестринство», – и, подобно феям, которые существуют, только пока в них верят, что-то навсегда исчезает у нас внутри. Так что давайте пошлем куда подальше недобрые шуточки и будем аккуратнее с комплиментами, которые вовсе даже не комплименты. Сестры – это круто. И точка.