Поиск своего голоса может занять время

Творчество лечит и питает. Ученые измерили и доказали: когда начинаешь рисовать, то и пишется легче, а игра на фортепиано улучшает речь – и ты начинаешь рассказывать истории не хуже Аркадия Райкина. То есть занятия одним видом творчества помогают раскрыться в других и освободиться. Но одно дело – знать и читать, другое – пережить это на себе. Временами я с огромным трудом через сопротивление силой в 12 баллов двигаюсь с помощью творчества к себе. Рассказываю как есть.

– Расскажи мне о себе! Протанцуй свой характер, свою судьбу. Покажи мне, какая ты настоящая!

Протанцевать себя, раскрыться требует Оксана, мой преподаватель танцев. Я отказываюсь. У меня веские причины прятаться.

Нет доверия.

Нет понимания, зачем это нужно – раскрываться?

Робость.

Я не понимаю, как можно показать себя.

И зачем?

И кому это нужно?

Кому интересно?

Это опасно.

Это бессмысленно.

Это нескромно.

Дерзко.

Агрессивно.

– Иди ко мне, просто иди вперед, – зовет Оксаночка.

Я не могу! Звучит глупо, знаю, но я не могу взять и легко пойти навстречу преподавателю. Я легко и даже с азартом иду назад, отступаю, ускользаю, но, когда делаю шаг вперед, настроение портится, накрывает тревога. Я замираю и уже готова сбежать.

И вдруг я не к месту начинаю говорить о младшем сыне и его потерянных волосах. Когда Даниле исполнилось пять, у него за неделю исчезли все волосы. Ничего страшного – алопеция, безобидное, малопонятное врачам аутоиммунное заболевание. Когда я признаюсь, что скучаю по его локонам, что до сих пор, хотя головой все понимаю, чувствую себя виноватой, плохой матерью, я могу сделать первый уверенный шаг навстречу преподавателю. «Ведь у детей хороших матерей волосы в одночасье не выпадают», – говорю я почти шепотом, когда подхожу к ней близко-близко, и начинаю плакать. Вместе со слезами уходит столько грусти, столько вины, и я впервые могу в танце идти вперед и смотреть в глаза. Я могу пройти через свою злость от бессилия, поднять к сердцу и опустить руки, тяжелые от печали, и примириться. Что было, то было. Я протанцовываю печальную страницу из своей жизни, как старухи, импровизируя фламенко, протанцовывают свои годы. И мне становится немного легче. Шаг навстречу к себе.

На следующий день после танцев я встречаюсь с автором, которому помогаю писать книгу. Мы давно знакомы, и я больше не покупаюсь на импозантный внешний вид: дон Корлеоне в молодые годы, итальянские костюмы на заказ и лакированные узкие носки, трехдневная щетина, прищур, как у лоцмана корабля под пиратским флагом, высочайшие требования во всем. Когда увидела Диму впервые, я подумала: «Да к нему подойти и заговорить страшно! Наверняка каждая девушка пытается соблазнить, так он хорош. Наверное, поэтому ему нужно держаться холодно? Он думает, что, только если держать огромную дистанцию, мы сможем работать вместе?!» Таким было мое первое впечатление.

Но теперь мы давно знакомы, и я знаю, что импозантный внешний вид – это только амбразура, а за ней скрывается мягкий, порядочный человек с простыми и близкими мне ценностями, отличный муж и папа двух мальчишек-погодок, который любит проводить с детьми выходные. Пока мы не стали работать над книгой, я даже не догадывалась, насколько же Дима правильный человек, насколько искренне он выкладывается на работе, а не пускает пыль в глаза, как многие топ-менеджеры.

И вот я иду под дождем после нашего общения по скайпу, измеряю кедами асфальт и думаю: если его внешний вид – защита, которая скрывает доброго, порядочного человека, то что же скрываю я? Почему мне так трудно раскрыться в танце, показать себя настоящую? Спасибо стендапу, мне дали обратную связь, и я услышала, что моя внешность располагает, мне веришь. Вот почему у меня на улице все время спрашивают дорогу, а я иногда отправляю не совсем в правильную сторону, ведь неудобно признаться, что и я не знаю, как пройти, сорри! Что же скрываю я, иду вот и думаю. Острый язык? Любовь провоцировать и вызывать сильные чувства? Что скрываете вы от других, когда есть желание, но вы отказываете себе в творчестве?

В воскресенье занятие по стендапу начинается с предложения написать о себе, и только то, что действительно беспокоит, волнует, бесит или радует.

Я смотрю в блокнот и понимаю, что не хочу писать о себе. Особенно тяжело дается настоящее, то, что действительно жалит и тревожит. Вот я который день думаю о том, что мне не нравится, что женщинам запретили рассчитывать на мужчин. То, что раньше называли «порядочностью с его стороны», теперь запихнули в «старомодность и претензии с ее стороны». Как об этом написать? Да и зачем? Кому это нужно?

Я чувствую, мне страшно раскрываться, тревожно быть искренней, потому что внутри меня прячется шестилетняя девочка Оля с белыми локонами, которая прикусывает нижнюю губу, когда смущается, и предпочитает в одиночестве читать книги из школьной библиотеки, слушать придуманные нянины сказки вместо того, чтобы рассказать свою тайную историю.

Мне в этом году исполнилось 41, но каждый раз, когда смотрюсь в зеркало, я вижу тот лукавый ускользающий насмешливый взгляд, пусть локоны давно потемнели. «Не понимаешь, зачем рассказывать?» «Я… я не понимаю, – будто говорит та девочка, когда я хочу показать ее другим. – Зачем я им нужна?»

Но урок есть урок. Я сдаюсь, набрасываю стендап-историю о себе и вдруг понимаю: сколько себя помню, я железобетонно уверена, что должна написать ВЕЛИКИЙ роман. Мной овладевает эта идея. Не просто книгу, а великое произведение. Что уже смешно! Я не пишу художественную литературу, я от нее бегаю. Но эта навязчивая идея руководит моей жизнью, а я только сейчас удивленно заметила.

Когда я была маленькой, то вдохновенно сочиняла рассказы про мышей, похожие на историю о попе и работнике его Балде. Меня почему-то успокаивали описания, как мышь насобирала, наварила, накормила, перемыла, уложила всех семерых детей. Может быть, потому, что мама в это время лежала в больнице и я так пыталась вернуть себе привычный круговорот семейных забот? Я мечтала: вот вырасту, стану настоящей писательницей.

Ты выросла, сказала мама, когда мне исполнилось 17. Пришлось пойти работать в ежедневную газету, и стало не до мышей. Я решила: потом, когда выйду замуж.

Когда я вышла замуж, родились дети и времени не хватало даже высыпаться, не то что на книги. Я успокаивала себя тем, что дети скоро подрастут и вот тогда…

Дети подросли, пошли в школу, и… я бросила их отца. Пришлось вернуться в ежедневную газету. У меня историй было на еженедельник «Семь дней», но о себе я, конечно, помалкивала.

Потом я снова влюбилась и стало совсем не до детей, не до литературы. Все мое вдохновение уходило на сочинение с упоением СМС.

Волнительный страстный любовный роман давно перерос в теплую семейную жизнь. Дети уже выше меня. С будущего года они идут в колледж, а там учеба почти даром. Можно перестать, наконец, впахивать ради денег. Появится уйма свободного времени. Думаете, я засяду писать великий роман?

Черта с два!

Вы уже знаете, у меня есть недописанный детектив, но я который год от него бегаю в надежде, что идея мне разонравится и можно будет не дописывать. Почему?

Потому что кому он нужен?!

Лучше перечитать Агату Кристи.

А после Шекспира можно вообще ничего никогда не писать и всегда будет что прочесть.

Это самонадеянно.

Нагло.

Легкомысленно.

Наивно.

Да и времени нет, я и так без выходных.

Я не даю себе дописать потому, что мне страшно показать вам себя.

Чаще всего мне приходится говорить авторам о том, что их главный герой вызывает мало сочувствия. А тут я сама летом опубликовала главы из этого романа. И что же? Моя героиня почему-то не вызывает ни капли симпатии. Непонятно почему, ведь она – точная моя копия: третий раз счастливо замужем, дети учатся в Испании, пьет коньяк по утрам. Что не так?

Ладно, я поняла, что такой героине не сочувствуешь, она бесит или слегка раздражает, а это равно – бросить читать. Я все придумала заново, можно рискнуть и написать новую версию.

И вот на уроке по стендапу меня вдруг осенило: я училась психологии, чтобы понимать, что движет людьми, 23 года писала и правила тексты как журналист и редактор, я помогаю другим авторам писать и прочла тонны литературы по драматургии и структуре текстов, написала пять учебных книг сама, но все еще маюсь ненаписанным великим романом. Ладно, пусть не великим, но меня жалит мысль о том, что художественной книги так и нет. Сапожники, как известно, босиком ходят.

Сейчас я готова робко признать, что, даже если книга упрямо нужна только мне одной на планете, я имею право потратить на нее свое время. Чтобы освободиться, чтобы мания отпустила. Клянусь, я не буду мучить вас своим творением. Я просто напишу роман вслед за этой книгой о любви.

Все это я хаотично вывалила на преподавателей. Слава богам, они – творческие, ранимые люди с таким же самовлюбленным эго, как у меня, им понятны мои метания. И вот что они мне сказали.

Страшно выяснить, что ты не писатель. А если только мечтать о книге, можно и дальше пребывать в сладких иллюзиях.

Страшно встретиться с отсутствием интереса и досадовать, что спустила столько времени зря.

Но самое простое и, видимо, важное, что я вдруг уловила, – я по-прежнему хочу быть хорошей девочкой и нравиться маме. А хорошие девочки не сочиняют истории, в которых убивают людей. И самых дорогих тоже. Я как психолог понимаю, что значит придуманная история убийства, что за ней стоит. И именно это мне страшно показать в себе и увидеть самой. Но можно рискнуть. Может ведь и понравиться.

Скажу вам по секрету, я его пишу сейчас. Сделала только перерыв на эту книгу. Однажды закончу и пойму о себе больше, чем сейчас. Мне любопытно. А вам интересно узнать о себе больше? Разве это не причина дописать новеллу? ? А скоро я назову вам и вторую причину.