Историческая справка

Признанный «родоначальник» термина «лиминальность» Арнольд ван Геннеп использовал его для «обозначения обряда, сопровождающего всякую перемену места, состояния, социальной позиции и возраста» (цит. по: Хренов, 2007, с. 81), подчеркивая в ней именно переходность, нахождение между двумя определенными, стабильными состояниями человека. Результатом пребывания в лиминальности и ее последующего преодоления становилось повышение социального статуса посвящаемого, принятие решения о его приобщении к новым знаниям, сферам жизни, социальным ролям, правам и обязанностям.

Одной из особенностей лиминальности является ее временный, преходящий характер. Как и стояние на пороге, метафорически схваченное в ее названии, двусмысленность и неустойчивость обычно не длятся долго: человек либо продвигается вперед, либо возвращается назад. Но, что очень важно, в лиминальности всегда акцентируется необходимость внутреннего усилия, которое должна совершить личность, «здесь-и-теперь» сделав выбор, самостоятельно стимулировав свое движение «вперед» или «назад», чтобы преодолеть свою внутреннюю двойственность.

А. ван Геннеп подчеркивал, что в лиминальные периоды человек специально исключается из прежней привычной определенности и ввергается в состояние неопределенности (пребывает «у порога»), с которой ему придется совладать – либо вернувшись в прежний статус, либо изменившись и заняв новую социальную или психологическую позицию.

Находясь в этом состоянии неопределенности, человек принужден к тому, чтобы искать и моделировать новые цели, новые качества себя и действовать по-другому («жизнь заставляет меняться», «я буду жить теперь по-новому!»). Лиминальная фаза требует от него не просто отказа, но сознательного уклонения от правил и траекторий своей «предшествующей жизни», которые исчерпали свои смыслы. Он как бы «умирает для прошлой жизни» и «возрождается» в новом качестве – чтобы жить по новым ориентирам.

Меняя свою жизнь и личность в лиминальных фазах, человек может совершать несвойственные ему ранее поступки, принимать решения, которых избегал раньше, быть эксцентричным, пребывать в одиночестве и прятаться от действительности в мир иллюзий, фантазий, виртуальности или же принимать на себя какие-то обеты, исполнение которых продемонстрирует прежде всего ему самому наличие/ рождение новых качеств, разворачивание ранее скрытых потенциалов и способностей. Он как бы «отпускает» себя, снимает с себя узду повседневной нормативности (в этом плане хорошей иллюстрацией является книга Дорис Лессинг «Бабушки»).

Такое новое, непривычное, как бы «перевернутое» поведение взрослого человека соотносимо с архетипом трикстера, описанным в школе юнгианского анализа. Образ трикстера (обманщика, ловкача, трюкача, скомороха, шута, намеренно не подчиняющегося общепринятым правилам поведения) – и сам по себе лиминален: он соотносится с игровым, «невсамделишным», непривычным поведением, призванным посмотреть на реакцию других, чтобы затем сделать это поведение более распространенным, общепринятым. Свобода, смелость, безнаказанный авантюризм трикстера, следование за не вполне осознанными желаниями указывают на его связанность с внутренним моделированием и экспериментированием. Как отметил Георгий Гачев, для русского сознания вообще характерно «граничное», лиминальное поведение. Не зря в русской литературе и фольклоре столь часты концепты берега (в смысле отправления героя в странствие), порога (как выхода из дома в путь-дорогу) и кануна (как представления о том, что душа русского вечно находится как бы в ожидании главного события, которое, свершившись, коренным образом изменит жизнь).