Рой Кон и искусство контрудара

Невзрачное здание с лепниной на фасаде на 416 Пятьдесят пятой Ист Стрит давало лишь малый намек на то, что находилось внутри него. На двери или козырьке не было указано имени, лишь ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЛЕНОВ КЛУБА на металлической табличке. Известная как Ле Клуб, эта дискотека была местом, где весь цвет Готтэма собирался на маленьком танцполе, вокруг бильярдного стола, и в ресторане на втором этаже. Членство в клубе было ограничено двенадцатью сотнями, включая «13 принцев, 13 графов, четырех баронов, трех принцесс и двух герцогов».

Трамп хотел попасть внутрь. В 1973 году Ле Клуб был местом собрания «некоторых из самых успешных мужчин и самых красивых женщин в мире», – писал Трамп. Вид места, где ты, вероятно, увидишь богатого семидесятипятилетнего мужчину, идущего с тремя блондинками из Швеции». Но этот молодой пришелец далеко не подходил для подобных эксклюзивных мероприятий. Клуб отказал ему. Трамп задабривал и умолял управление. Прием был предоставлен только при одном условии: он должен был пообещать не волочиться за замужними женщинами, которые приходили в клуб «потому, что я молодая и привлекательная». Он гордился тем, что приходил туда почти каждый вечер и «встречал много красивых, молодых и одиноких женщин», но говорил, что он никогда не заходил с ними «слишком далеко» в эти ранние годы, потому что, в любом случае, он не мог привести их в свои апартаменты, потому что они не были достаточно роскошными.

Дело было не только в женщинах или музыке. Для Трампа желание принадлежать к клубу было частью его поиска связей. Он хотел подружиться с теми, кто держал власть в Нью-Йорке, брокеров силы, которые легко передвигались от дельцов к политикам. В тот вечер, после того как адвокат посоветовал Дональду и его отцу урегулировать дело о расовой неприязни, Дональд пошел в Ле Клуб, где он заметил лысеющего мужчину с очень запоминающимся лицом: высокий лоб, цепкие голубые глаза, тяжелые веки, искривленный нос бойца. Он выглядел как голливудское видение резкого и жесткого контраста для высокого энергичного Трампа. Трампа незамедлительно повлекло к Рою Кону – или как минимум к той силе, которую он представлял, к силе, которую Трамп мог использовать в этот тяжелый момент.

Рой Кон родился во власти. Его отец, Альберт К. Кон, был членом Демократического аппарата Нью-Йорка, впоследствии ставшим судьей в Верховном суде штата. Рой посещал элитные подготовительные школы Филдстона и Хорас Менн в Бронксе, затем в Колумбии, где он окончил школу юриспруденции в возрасте двадцати лет. Через политические связи своей семьи Кон получил работу в Управлении юстиции США на Манхэттене. Спустя несколько месяцев Кон получил назначение, которое полностью изменило его карьеру. Его попросили написать докладную записку об Алджере Хиссе, служащем Госдепартамента, подозреваемом в шпионаже для Советского Союза. После того как агенты ФБР сказали Кону о мнимых «кремлевских элементах» в федеральных структурах, он приобрел убежденность, что коммунисты просочились в правительство. Кон быстро поднимался вверх в Управлении юстиции США и позже хвастался, что он использовал преимущества связей своей семьи и пятью основными криминальными семьями Нью-Йорка. (Много лет спустя Кон сказал, что связался с союзником, чтобы получить работу прокурора США с помощью Фрэнка «Премьер-министра» Костелло, главы семьи Лучано, позже названной Дженовезе. «В те дни никто не мог стать прокурором США в Нью-Йорке без получения одобрения от банды гангстеров», – писал Кон.)

В 1951 году Кон работал над обвинением Джулиуса и Этель Розенбергов, которых арестовали за шпионаж и передачу секретов относительно атомных бомб Советскому Союзу. Пару позже казнили, и Кон утверждал, что он лично убедил судью отправить Этель – а не только Джулиуса – на электрический стул. После этого сенсационного дела он работал в 1952 году в федеральном отделе внутренней безопасности, новом офисе Министерства юстиции, которое было сфокусировано на уничтожении коммунистов. Вскоре он узнал, что сенатор Джозеф Маккарти запускает расследование с целью узнать, действительно ли коммунисты просочились в правительство, и республиканец из Висконсина нанял Кона в качестве главного консультанта в Постоянный подкомитет Сената по расследованиям.

Маккарти делал заголовки газет, утверждая, что у него есть список 205 сотрудников Госдепартамента, которые были членами Коммунистической партии. Газеты пестрили заголовками о «Красном терроре» Маккарти и его заявлении, что правительство наводнили «угрозы лояльности государственных служащих». С помощью Кона Маккарти запустил серию слушаний о предполагаемой угрозе коммунистов в США. Он призывал огромное количество профессоров, голливудских писателей, правительственных служащих и других, чтобы ответить за их мнимые связи с Коммунистической партией.

Маккарти расширил границы своих обвинений, заявив, что в вооруженные силы нации просочились шпионы и антиправительственные подрывные элементы. Друг Кона Дж. Дэвид Шайн, который работал на Маккарти в качестве неоплачиваемого консультанта, был призван в армию и столкнулся с вероятностью быть отправленным служить за границу. Кон сказал, что он «развалит армию», если Шайну не разрешат служить на территории штата. Это подвигло армию обвинить Маккарти и Кона в попытке получить для Шайна особые условия. Столкнувшись с резкой критикой, Маккарти начал контратаку. Он предположил, что младший прокурор в адвокатской фирме, которая наняла Джосефа Уэлча, армейского адвоката на слушаниях, также пренадлежит к коммунистической группе. Уэлч, как известно, ударил по сенатору его же оружием, сказав: «Есть ли у вас хоть какое-то чувство приличия, сэр, в конце концов?» Сенат осудил поведение Маккарти, и Кон ушел с позиции. Маккартизм стал условным обозначением политической охоты на ведьм; влияние сенатора спало, затем он умер в 1957 году. Хотя Кон настаивал на том, что он «никогда не работал на лучшего человека или на более благое дело». Он не только выжил, но и вернулся в Нью-Йорк, чтобы стать одним из самых влиятельных людей в городе.

Работая из дома на Манхэттене, Кон представлял клиентов от католических архиепископов до владельцев дискотек, мошенников сферы недвижимости и гангстеров. Он хвастался тем, что обходит федеральные налоги, что привело к его проблемам с правительством. Спустя два десятилетия после слушаний Маккарти он обвинялся во всем, от воспрепятствования осуществления правосудия, дачи взятки до вымогательства, но он всегда выходил сухим из воды. Чтобы сражаться в своих битвах с законом, Кон отточил серию крутых тактик и риторический стиль, который сослужит ему службу далеко за пределами суда. В начали 1970?х годов Кон искал клиента с состоянием и связями, такого, которого он мог бы слепить по своему вкусу.

Утром 15 октября 1973 года, в день, когда Департамент юстиции объявил о возбуждении дела против Трампа за расовую неприязнь, публицистическая статья, написанная Роем Коном, появилась в The New York Times. Колонка была в форме письма к Спиро Эгнью, бывшему вице-президенту Соединенных Штатов. Эгнью покинул свой пост несколькими днями ранее и после признания в том, что он не будет оспаривать обвинения в уклонении от уплаты федеральных налогов на прибыль. Кон, который, как известно, избегал уклонения от налогов на прибыль в течение многих лет, был в ярости.

«Дорогой мистер Эгнью, – писал он. – Как может человек, который сделал слово «Мужество» нарицательным, потерять его? Как мог один из самых проницательных лидеров этого десятилетия совершить настолько глупую ошибку вроде той, что сделали Вы, уйдя с поста и признавшись в совершении неправомерного поступка? Если бы Вы отстаивали свои права, как обещали это делать общественности, я высказываю свою точку зрения, то Ваши шансы на юридическое и политическое спасение были бы превосходными. Это мнение должно чего-то стоить, потому что я прошел через три отдельных судебных процесса, очень похожих на те, которыми Вас запугивали… Мне предлагали «сделки» и «сделки о признании обвинения». Я отклонил их и боролся. Когда все закончилось, я получил три анонимных оправдательных вердикта присяжных заседателей».

Трамп, столкнувшийся лицом к лицу с делом о дискриминации, был вынужден его урегулировать, но ненавидел саму идею этого. Кон, потрясенный тем, что вице-президент станет уступать обвинениям против него и уйдет с должности во втором самом могущественном офисе в стране, представлял собой аргумент против подобного урегулирования. Потом Трамп направился в Ле Клуб. И там же был Кон, человек, который никогда не шел на урегулирования. Трамп сел и объяснил дилемму, с которой он столкнулся.

«Я не люблю адвокатов, – сказал Трамп Кону. – Я думаю, что они занимаются только тем, что постоянно задерживают сделки… Любой ответ, который они дают тебе, отрицательный, и они всегда ищут способы мирного урегулирования вместо того, чтобы сражаться».

Кон согласился.

Трамп продолжил: «Я бы лучше сражался, чем сложил оружие, потому что как только ты один раз пойдешь на попятную, ты получишь репутацию того, кто постоянно это делает».

«Это всего лишь теоретическая беседа?»

Трамп был заинтригован тем, что Кон слушает «пустое место» вроде него. Теперь он искал расположения Кона: «Нет, совсем не теоретическая». Трамп объяснил то, как правительство подало иск, «сказав, что мы занимаемся дискриминацией против черных в некоторых из наших застроек». Трамп сказал, что он не дискриминировал, и он не хочет, чтобы правительство принуждало его сдавать в аренду жилье получателям пособий. «Что, по твоему мнению, я должен делать?»

«Моя точка зрения состоит в том, чтобы попросить их пойти к черту и отстаивать себя в суде, и пусть они докажут, что вы кого-либо дискриминировали… Я не думаю, что у вас есть какие-то обязательства относительно того, чтобы предоставлять аренду жильцам, которые были бы нежелательны, белые или черные, и у правительства нет никакого права указывать вам, как управлять своим бизнесом». Кон заверил Трампа: «Вы легко одержите победу».

Трампу понравилось то, что он услышал – не только по поводу дела, но всю эту философию «послать к чертям». С этого момента он принял для себя схему игры Кона: когда тебя атакуют, контратакуй с неодолимой силой. Сейчас происходила установка одних из самых решающих отношений в жизни Трампа. По мере того, как их отношения развивались, он восхищался способностями Кона, но иногда беспокоился о том, что тот временами мог быть неподготовленным и «катастрофой».

Когда Кон похвастался, что большую часть жизни он находился под обвинением, Трамп спросил, действительно ли Кон сделал все, в чем его обвиняли. «А что ты думаешь?» – ответил Кон с улыбкой. Трамп говорил, что он «никогда не знал на самом деле», что это означало, но ему нравились жесткость и преданность Кона.

Кон много трудился, чтобы придать своей репутации налет смелости, способствуя характеристике Esquire, озаглавленной: «Никогда не связывайтесь с Роем Коном», которая описывала его как человека, которому доставляло удовольствие находиться под обвинением и бороться с каждым делом, как будто это была война. «Перспективные клиенты, которые захотят убить своего мужа, мучителя или бизнес-партнера, выбивают почву из-под ног правительства, нанимают Роя Кона», – писал Кен Аулетта. «Он палач правосудия – самый жестокий, самый жадный, самый лояльный, самый низкий, и один из самых лучших адвокатов Америки. Он не самый приятный человек». Трамп служил в качестве вспомогательного свидетеля в этой части. «Когда люди узнают, что Рой замешан, они скорее не будут участвовать в судебном процессе и во всем, что с ним связано», – говорил Трамп. Кон «никогда не был двуличным. Вы всегда могли рассчитывать на него, чтобы он пошел и поставил за вас», именно то, что и хотел Трамп от Кона в деле о расовой неприязни.

Кон обнародовал свою стратегию спустя два месяца после того, как Департамент юстиции подал иск. 12 декабря 1973 года, Трамп шел перед шеренгами камер в Нью-Йорк-Хилтон, чтобы сделать заявление об отважном плане Кона. Кон подал встречный иск против правительства, утверждая, что Департамент юстиции сделал неверные и вводящие в заблуждения утверждения. Он потребовал 100 миллионов долларов для Трампа. Дональд сказал репортерам, что правительство несправедливо попыталось принудить его компанию сдать внаем апартаменты людям, находящимся на государственном пособии. Если бы это произошло, сказал Трамп, «тогда начались бы массовые отъезды из города не только наших жильцов, но и целых сообществ».

Трамп отрицал любые предположения, что его точка зрения основывается на расовых признаках. «Ни я, ни кто-либо другой в нашей организации никогда, я полностью уверен, не дискриминировали, а уж тем более не показывали неприязнь в вопросах аренды наших апартаментов», – гласило его показание под присягой. Кон сделал другое заявление под присягой, сетуя на то, что он называл «злоупотреблением» государственных полномочий. «Отдел по защите гражданских прав не подал иск», – сказал Кон. «Он на скорую руку состряпал клочок бумаги, чтобы использовать его в качестве пресс-релиза в первую очередь, и лишь во вторую, как документ в суде. Он не содержит ни единого факта относительно случаев дискриминации черных в организации Трампа».

Требуя выплаты в 100 миллионов долларов для Трампа, Кон сказал: «Не имеет значения, каков вердикт будет у этого дела, я полагаю, что ущерб никогда не будет возмещен, так как вам не удастся угнаться за этими первыми заголовками».

Пять недель спустя Дональд и Фред Трампы, сопровождаемые Коном, заняли свои места за столом в здании суда США в Бруклине для Западного района Нью-Йорка. Голдвебер, идеалистически настроенная двадцатишестилетняя юрист Департамента юстиции, появилась довольно резко, промокшая насквозь от ливня, так как она не могла поймать такси. Она сильно нервничала, когда устраивалась на своем месте и готовилась встретиться лицом к лицу с головорезом Коном.

Я НЕ ЛЮБЛЮ АДВОКАТОВ. Я ДУМАЮ, ЧТО ОНИ ЗАНИМАЮТСЯ ТОЛЬКО ТЕМ, ЧТО ПОСТОЯННО ЗАДЕРЖИВАЮТ СДЕЛКИ… ЛЮБОЙ ОТВЕТ, КОТОРЫЙ ОНИ ДАЮТ ТЕБЕ, ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ. ОНИ ВСЕГДА ИЩУТ СПОСОБЫ МИРНОГО УРЕГУЛИРОВАНИЯ ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ СРАЖАТЬСЯ.

На повестке стоял вопрос о том, должен ли судья позволить встречному иску Трампов идти дальше, или же, как того хотело правительство, отклонить его. Кон говорил первым, поднимая на смех правительство за запросы расового раздробления обитателей домов Трампа. Есть «определенное количество черных, которые живут там, мы это точно знаем, – сказал Кон суду. – Я съездил туда, и посмотрел на некоторых из них, и черные заходили и выходили, и я полагаю, что они там находились не по неподходящей причине, и что они там живут. Но они хотели, чтобы мы сходили туда, очевидно, и собрали информацию по всем четырнадцати тысячам квартир и выяснили, сколько черных там живут и сколько нечерных живут, и я полагаю, сколько пуэрториканцев там живут и непуэрториканцев».

Голдвебер настаивала на том, чтобы судья дал дальнейший ход делу правительства о дискриминации: «Ответчики отказались сдавать в аренду апартаменты людям на основании их расовой принадлежности и цвета. Они сделали дискриминационные утверждения относительно аренды этих жилищ… Они утверждали, что эти жилища не были доступны для аренды, когда, по факту, такие жилища были доступны».

Судья Эдвард Р. Нэхер принял сторону Голдвебер, отклонив встречный иск Кона и Трампов на 100 миллионов долларов, и вынеся решение о дальнейшем ходе дела. Голдвебер незамедлительно потребовала показаний Трампа под присягой и сказала, что она не собирается дожидаться использования тактики отсрочки. Это подвигло Кона написать Голдвебер: «Дорогая Элиз, я никогда не предполагал, что Вы настолько вспыльчивая белая женщина!.. Увидимся с Вами, с мистером Трампом и другими свидетелями на следующей неделе».

Во время дачи своих показаний под присягой Трамп сказал, что он был «незнаком» с Законом о запрещении дискриминации при продаже жилья и сдаче его внаем, который запрещал дискриминацию. Он также заметил, что он не принимал в расчет доход жены при подсчитывании того, достаточно ли у семьи средств для аренды апартаментов Трампа, утверждая, что он рассчитывал только на доход от «мужчины в семье», хотя он впоследствии пересмотрел это заявление.

Трампы пошли в контратаку. Кон стремился подвергнуть сомнению утверждение правительства, что сотрудники Трампа использовали зашифрованный язык по отношению к меньшинствам. Правительство предъявило доказательства того, что сотрудник Трампа был проинструктирован маркировать заявки на аренду от черных буквой Ц, что значит «цветной», и что «он делал это каждый раз, когда темнокожий человек подавал заявку на апартаменты». Сотрудник не хотел, чтобы его имя появлялось в деле. Он сказал, что боится того, что Трампы «устранят» его.

Кон посетил сотрудника и вернулся с другой историей. Он подготовил для сотрудника проект другого заявления, в котором он отрицал сказанное о том, что ему было велено дискриминировать. Теперь этот сотрудник заявил, что адвокат Департамента юстиции, которая замещала Голдвебер, Доона Голдштайн, сказала ему «соврать» или же в противном случае он рисковал «попасть за решетку». Сотрудник описал себя как «испаноговорящего пуэрториканца, нанятого напрямую мистером Дональдом Трампом».

Затем Кон попытался провести неправдоподобный гамбит. Кон, который был евреем, дал показание под присягой, что Голдштайн, также еврейка, проводила «допрос как гестаповец». Коллега Кона написал в Департамент юстиции, что его агенты «нагрянули в офисы Трампа с пятью штурмовиками». Кон попросил судью обвинить Голдштайн в неуважении. Но сравнение Кона адвокатов Департамента юстиции и агентов ФБР с нацистами неожиданно дало обратные результаты. «Я не нахожу никаких доказательств в записи, что что-либо относящееся к тактике гестапо, было произведено агентами ФБР при выполнении предписаний», – сказал Кону судья Нэхер. Кон попросил судью привлечь Голдштайн за нарушение прав, за якобы попытку принудить свидетелей изменить их показания. Нэхер опять пресек все попытки.

В конечном итоге, поздней осенью 1975 года, Кон пытался найти решение, несмотря на заявления Трампа о том, что он ненавидит договариваться, или заявления Кона, что он сможет выиграть, послав правительство «к черту». Подходили к концу почти два года борьбы, и мирное урегулирование было более похоже на то, что Трамп мог бы получить еще в самом начале. Но у Трампа была еще одна уловка. Он рассматривал подписание приказа о соглашении как новый шанс для ведения переговоров, и он начал торговаться.

Как часть соглашения, Департамент юстиции хотел, чтобы Трампы разместили объявления в местных газетах, гарантируя будущих квартиросъемщиков, что дома Трампа открыты для людей всех рас. «Это объявление, как вы знаете, – я думаю, очень важное с точки зрения правительства, очень дорогая вещь для нас, – сказал Трамп. – Это на самом деле обременительно. Каждое предложение, которое мы вставим, будет стоить нам кучу денег в течение того периода, который мы предполагаем этим заниматься». Когда представители правительства начали настаивать, Трамп сказал: «Вы заплатите за это?» Правительство сказало, что Трампам придется заплатить за объявление.

10 июня 1975 года, Трампы подписали ордер о соглашении, запрещающий им «заниматься дискриминацией против любого человека в вопросах сроков, условий или привилегий продажи или аренды жилого помещения». Трампам было приказано «тщательно ознакомиться лично на детальной основе» с Законом о запрещении дискриминации при продаже жилья и сдаче его внаем. Соглашение также требовало от Трампов покупать объявления, гарантирующие меньшинствам равноправный доступ к жилью.

Десятилетия спустя Трамп постарается показать это дело под самым лучшим углом, настаивая: «Это не было дело против нас. Там было множество землевладельцев, против которых был подан иск». Этот иск фактически был подан против Трампа, его отца и их компании; другим компаниям были предъявлены обвинения по отдельным делам. В любом случае, Трамп подчеркивал, что оно было урегулировано «без каких-либо уступок» и он «закончил дело тем, что получил лучшее соглашение в результате борьбы».

Департамент юстиции заявил о своей победе, назвав постановление «одним из самых наиболее далекоидущих из всех переговоров». Заголовки газет эхом повторяли эту точку зрения. «Меньшинства выиграли дело по жилищному вопросу», – написал New Jotk Amsterdam News, который сказал читателям, что «подходящие черные и пуэрториканцы теперь имеют возможность арендовать апартаменты, которыми владеет Управление Трампа». Как оказалось, битва была далека от своего завершения.

Пятнадцать месяцев спустя, в сентябре 1976 года, Фред посетил Мэриленд, где местные власти на протяжении многих лет жаловались, что ему не удалось хорошо отремонтировать жилой комплекс, которым он владел в Принс Джордж Каунти, прямо недалеко от Вашингтона. Дональд работал там несколько раз, часто собирая арендную плату, и сказал своему отцу: «Па, там сырой кусок собственности». Когда приехал Фред, местные власти ошеломили его ордером на арест за серию кодовых нарушений по жилищным вопросам в застройке на 405 квартир под названием Грегори Истэйтс. Нарушения включали разбитые окна, гнилые водостоки и отсутствие противопожарного оборудования. Залог был установлен в размере 1000 долларов. «Нью-йоркский владелец квартир Принцы Джорджа обвинен в кодовых нарушениях», написала The Washington Post. Фред был вне себя от ярости, но он внес залог и выплатил штраф в размере 3640 доллара. Позже The Post процитировала Дональда, который сказал, что это «ужасно», что компания была обвинена в кодовых нарушениях жилищных вопросов, но сорок лет спустя он сказал, что «никогда не знал», что его отец был арестован.

Фред вернулся в Нью-Йорк и к большим проблемам с федералами. Власти подозревали, что Трампы изменили своему слову по их соглашению предоставлять жилье всем, независимого от расовой принадлежности. Департамент юстиции в конечном итоге обвинил Трампов в нарушении условий соглашения и в том, что они продолжают делать апартаменты «недоступными для чернокожих людей, принимая во внимание расовую принадлежность». Спустя три года после подписания Трампами соглашения об урегулировании, Кон бился на их стороне против Департамента юстиции.

К тому моменту кон уже будет постоянным представителем стороны Дональда, выступая не только в качестве адвоката, но также и неофициального советника, публициста и посредника при городских влиятельных лицах. Дональд тем временем старался оставить дело о расовой неприязни позади себя, и он начал культивировать имидж, который он придумал. После того как Трамп начал свои дела с недвижимостью Манхэттена, он был связан с характеристикой The New York Times, которая начиналась с параграфа мечты любого публициста:

«Он высокий, энергичный блондин, с ослепительной белоснежной улыбкой, и он так похож на Роберта Рэдфорда. Он ездит по городу на серебряном кадиллаке с шофером со своими инициалами на автомобильном знаке Д Ж Т. Он встречается со стройными моделями с подиумов, состоит в элегантных клубах, и в свои тридцать лет оценивается как стоящий более 200 миллионов долларов».

С этими словами определения человека, который будет известен как Дональд, статья лишь вскользь упоминает дело о дискриминации, которую отрицал Трамп, и подчеркивает его гений в делах недвижимости (хотя один анонимный «человек с деньгами» назвал его «переоцененным» и «противным».)

То, как Трамп достиг суммы в 200 миллионов долларов, тоже не совсем понятно. Он был вовлечен в сделки с недвижимостью, которые вполне прилично оплачивались, и это, вероятно, был первый раз, когда он открыто показывал действительную стоимость своего имени. Компания, основанная его отцом, могла стоить 200 миллионов долларов, или же Дональд оценивал свое владение в различных сферах собственности так высоко. Но он заявил доход в 1976 году довольного скромной суммы в 24,594 доллара, в дополнение к некоторым выплатам из семейного траста и других источников. Все вместе, он должен был заплатить 10 832 доллара налогами, согласно отчету, опубликованному позже подразделением Нью-Джерси по соблюдению правил видения игорного бизнеса. Но нюансы стоимости не имели значения. Все, над чем работал Дональд Дж. Трамп – образ жесткого здравомыслящего дельца, летающего на частном реактивном самолете, гуляющего по клубам, встречающегося с моделями, – все это сейчас уже было установлено. Наконец Трамп был сам по себе, и на своем пути.