Глава 33. Обретение семьи и страх перед будущим

Как оказалось, Александр вёл не только ликвидацию этого совхоза, но и несколько других проектов. Он подробно рассказал, чем занимался, и попросил меня помочь. Так мы стали работать вместе.

Мы были с ним абсолютно разные. Он — педант, мог часами корпеть над документами: договорами, претензиями, письмами. Я же, напротив, вообще не верил в документы. Согласно моим убеждениям, договоры придумали для того, чтобы перечислять в них причины недоверия друг другу. Зачем это делать? Я не понимал. Мне всегда было достаточно устного обещания. Но жизнь внесла небольшие коррективы: оказалось, истина где-то посередине. Эти «бумажки» нужны хотя бы для того, чтобы не было необходимости запоминать, о чём же мы договорились. Так что Саня занимался бумагами, а я превращал бумаги в деньги. Наш тандем оказался очень продуктивным.

Я периодически приезжал в Усть-Каменогорск к Александру, помогал дожимать проекты. Представил его местным «авторитетным бизнесменам», чтобы они не мешали ему работать. По спорным вопросам попросил всех обращаться ко мне.

Домой Александр так и не поехал. Я несколько дней уговаривал его хотя бы позвонить супруге. Странная всё-таки штука любовь. Отношения в браке развиваются нелинейно. Один партнёр всё ещё уверен, что у него есть семья, любимый человек, за которого надо бороться, а другой уверен, что семьи давно нет…

Самым крупным усть-каменогорским активом, в котором наша компания имела блокирующий пакет, было Иртышское управление строительства (ИУС). Ещё до моего приезда мы почти получили контроль над этой фирмой. И мои коллеги сделали всё, чтобы приобрести оставшуюся у государства долю. Но наш менеджер переиграл своего работодателя на аукционе и купил эту долю не на нашу организацию, а на свою собственную.

Я приехал в разгар разборок по этому поводу. ИУС тогда был перспективной организацией. Менеджменту удалось сохранить компетенции в строительстве мостов, имелось несколько хороших, рентабельных подрядов. Мне поставили задачу помочь куратору проекта консолидировать всех миноритариев, чтобы на очередном собрании акционеров переизбрать наблюдательный совет и сменить генерального директора. Началась скучная, рутинная возня по консолидации голосующих акций — переговоры, скандалы, интриги.

В перерывах между делами в Усть-Каменогорске я катался по Казахстану, изучал другие активы, придумывал способы заработка денег для компании и для себя. Довольно быстро я понял, что никакие мы не инвесторы, а просто «купи-продай-отожми». Наверное, нас можно было назвать рейдерами, а не инвестиционной компанией. Работа, в которой нет идеи, вдохновляющего смысла, а есть только зарабатывание денег, мало чем отличалась от опостылевшей мне оптовой торговли. Всё это мне быстро надоело.

Я продолжал выполнять поручения на автомате, не испытывая никакой радости. Внутри снова стала разрастаться пустота, которую я по привычке топил в алкоголе. Если последний год до этого момента я пил каждый день, но по вечерам, то теперь — круглосуточно. Молодой и крепкий организм довольно долго позволял мне издеваться над собой.

«Ведь не за этим я уезжал в Питер, — думал я. — А как же изменить мир? А как же сделать что-то значимое в своей жизни?»

Низкая самооценка, вызванная детскими травмами, не позволяет наслаждаться жизнью. Мне ведь никто не мешал уволиться, найти другую работу. Отыскать более осмысленное применение своим талантам. Но я считал, что нельзя уходить из компании, где к тебе хорошо относятся. «Это предательство. Не по-людски. Непорядочно так поступать» — эти и другие глупые мысли забивали мне голову, мешая принять верное решение.

Какой самый правильный выход для человека с искажённым чувством долга? Правильно! Залить это чувство алкоголем. Так я и ходил — «вечно молодой, вечно пьяный».

Муки совести заставили меня глубже вникнуть в акционерный конфликт в ИУСе. Я решил разобраться в мотивах сторон. Познакомился поближе с директором, который обманным маневром выкупил акции на себя. Он мне рассказал о себе, что родился и вырос в этом городе, всю сознательную жизнь работал в ИУСе. Когда пришли питерцы, сначала обрадовался, как и все на этом предприятии. Люди ждали перемен. Прежнее руководство долго занималось разграблением производства. Питерцы заметили молодого специалиста и назначили его, менеджера среднего звена, директором. Поначалу всё было здорово и интересно. Кипели идеи, маячили новые невиданные проекты развития, «кооперация», «инновации», best practices — масса новых завораживающих слов. Питерцы приезжали большими делегациями, рисовали перспективы, успокаивали рабочих, начали выплачивать заработную плату.

Постепенно, по мере закрепления питерской команды в оперативном управлении, ситуация стала меняться. Началось деление актива на «дочки», вывод туда техники и основных средств. О развитии и инновациях говорить перестали. Инвестиции прекратились, начался их жёсткий возврат. Директор сказал мне, что его демарш вызван исключительно заботой о коллективе, о будущем предприятия. Сказал, что хочет сохранить рабочие места.

От этой истории мне стало ещё тоскливей. Я предложил ему свою помощь, вспомнив старые навыки по возврату долгов. Взял у него список должников, в основном это были крупные предприятия региона, и начал их прорабатывать. «Невозвратные» долги, исчислявшиеся сотнями тысяч долларов, стали возвращать.

Также я периодически летал в Питер на сессии (учился полтора года в негосударственном вузе). Иногда меня вызывал генеральный директор на стратегические сессии.

В очередной приезд «обрадовали»: акционеры не смогли договориться из-за учения Хаббарда, которое генеральный директор всё более жёстко насаждал в компании. И на очередном собрании акционеров было решено бизнес разделить. Генеральный с частью команды вывел полагающиеся ему активы в свою компанию. Оба заместителя, родные братья, — в свою.

Некоторым сотрудникам предложили уволиться. Остальным посоветовали выбрать, с кем они остаются. Генеральный, Сергей Крижан, несколько раз со мной встречался, уговаривал идти к нему.

— Дима, ты же видишь — со мной развитие. У нас обучение, у них такого нет.

Я не смог сказать ему в глаза, что именно из-за сайентологии не собираюсь с ним оставаться.

— Сергей Иванович, спасибо за предложение, но я хочу продолжить работу в Казахстане. Уже приспособился, вижу, что пользу там приношу. Так что извините.

— Ну и зря, Дима! Ладно, если вдруг передумаешь, приходи, будем тебе рады.

Мы встали, пожали друг другу руки.

Тогда я не знал, что вижу этого замечательного человека в последний раз. Шёл 1998 год, через два года, в марте 2000-го, Сергея вместе с его семьёй расстреляют киллеры на железнодорожном переезде недалеко от дома. Он и его двадцатилетний сын Кирилл погибли на месте. Супруга Вера и младшая дочь Алиса получили ранения. Я, узнав о трагедии, ездил к Вере, мы почти сутки проговорили в огромном, пустом и холодном доме, где ещё совсем недавно кипела жизнь и члены дружной семьи строили большие планы. Вера была уверена, что причиной трагедии стало погружение Сергея в сайентологию. Деструктивная секта сильно повлияла на его мировоззрение. Из-за неё он потерял связь с реальностью, перестал чувствовать людей и риски.

Для меня остаётся загадкой, как взрослые, состоявшиеся люди могут принять вероучение человека, который прямым текстом называет психиатров источником всех бед и трагедий на земле?! Как можно поверить в этот бред? А выделение такой категории людей, как «подавляющая личность», в которую попадают, по сути, все, кто не в секте… Что это, если не фашизм?

Люди и организации, претендующие на исключительность своего знания, должны гореть в аду. Традиционные религии признают непостижимость Бога, говорят о том, что весь Божий замысел понять невозможно. А такие люди, как Рон Хаббард, точно знают, как устроен мир, и пытаются всех научить жить правильно.

Раздел бизнеса между акционерами ещё не завершился, как грянул кризис 1998 года. У нашей компании были все необходимые компоненты для краха: пассивы (кредиты и займы) в долларах, быстроликвидные активы (выручка, ценные бумаги) — в рублях. Рубль обесценился, выручки не хватало на обслуживание валютного долга. Нечем стало выплачивать проценты. И кредиторы потребовали свои деньги назад. В Казахстан полетели директивы — всё продавать! Скорее всего, я бы молча помог нашему казахстанскому офису выполнить это распоряжение руководства. Но произошло событие, которое заставило меня поступить иначе.

В Питере я жил один, снимал большую двухкомнатную квартиру на набережной недалеко от Володарского моста. И все одинокие девушки нашей компании знали, что я холост и что я выгодный жених. Самой настойчивой оказалась секретарь генерального директора. Милая, отзывчивая девушка всячески подавала мне сигналы симпатии, пока я, наконец, сам не обратил на неё внимание. В один из приездов меня позвал в ночной клуб мой казахстанский друг Берик по прозвищу Америка. Его друзья из Караганды создали в Питере промоушен, проводили титульные боксёрские бои в «Гигант-Холле». И собирались отпраздновать какое-то событие.

— Все будут с подругами, бери свою девчонку, приходи.

Я и позвал Таню. Хорошо посидели в тот вечер, познакомился с тренером по боксу Олегом Шалаевым, который пришёл вместе со своим перспективным подопечным Николаем Валуевым. Никогда не забуду, как смотрели посетители ресторана на Николая: «Человек-гора!» При этом скромный и молчаливый парень. После вечеринки Берик, указывая на Таню, спросил:

— Кореец, классная девчонка, что не женишься?

Я посмотрел на неё.

— И правда. Почему бы не жениться? Переезжай ко мне, Танюха, — с ходу предложил я. В этот же вечер Таня поселилась у меня.

Не знал я тогда, что за ней уже несколько лет безуспешно пытался ухаживать глава службы безопасности нашей конторы — бывший опер, который мне казался угрюмым и странным человеком. Когда третье утро подряд я увидел его проезжающим мимо моего подъезда, то понял: это не случайно.

— Он что, переехал в наш дом? — спросил я Татьяну. Та лишь многозначительно улыбнулась в ответ.

Я улетел в очередную двухнедельную командировку, перед возвращением позвонил Тане, попросил её дать задание водителям, чтобы проверили мою машину в офисном гараже.

Она радостная побежала выполнять просьбу. А ночью моя машина сгорела.

Пожарные быстро всё потушили, провели экспресс-расследование и установили причину пожара.

— Напиши заявление, — сказал мне инспектор. Вернёшь свои деньги, а мы свои заберём. Уже знаем, кто поджёг.

Я зашёл к новому директору, рассказал о ситуации и спросил, как быть.

— Дима, мы тебе всё вернём. Если ты хочешь конкретно с виновника получить, то я не советую.

— Хорошо. Когда?

— В течение месяца.

Я снова улетел в командировку. Прошёл месяц, деньги мне не возвращают. Я закончил очередной проект, по которому пришла большая сумма, позвонил в Питер и спросил, можно ли забрать за машину из этих денег. Мне не ответили, но вызвали в Питер.

В кабинете директора меня помимо хозяина кабинета ожидал тот самый глава службы безопасности. Начался разговор. Я ещё раз напомнил, что обещанный месяц прошёл, что хочу купить новый автомобиль, и спросил, почему не могу взять из того прихода. Безопасник не дал мне договорить.

— Слушай, ты! Ещё раз про деньги спросишь, твою башку завтра в Мойке найдут! — проорал он, приподнимаясь над столом и брызжа слюной.

Не вставая и глядя ему в глаза, я привёл встречные аргументы, которые не стану здесь цитировать.

— Парни, успокойтесь, давайте вести цивилизованный диалог, — вставил свою реплику улыбающийся директор. — Дима, с этого прихода нельзя будет деньги забрать. Я обещал? Я выплачу. Но позже. Договорились?

У меня всё кипело внутри. Многое хотелось сказать и сделать немедленно, прямо в этом кабинете. Но сдержался.

— Хорошо. Договорились.

— То-то же. И смотри без глупостей! — наставлял меня безопасник.

Я кивнул и вышел. Попрощался с Татьяной. К тому моменту мы оба уже поняли, что слишком разные, чтобы быть вместе. В этот же день я улетел в Алматы. На месте позвонил директору ИУСа, попросил его взять с собой печать и срочно прилететь ко мне. На его вопрос «Зачем?» сказал, что Питер хочет вернуть долги его компании. Следом позвонил Берику-Америке, попросил помочь людьми, чтобы восстановить справедливость.

На следующий день небольшой делегацией я зашёл в офис, в котором питерские ставленники управляли казахстанскими фондами. Представил руководителю офиса директора ИУСа, настоял, чтобы тот переписал на него все имеющиеся активы, и дал 48 часов на сборы и вылет в Питер.

Потребовалось чуть больше двух суток на переоформление, так как возникли юридические сложности. Но сделка прошла честно. Всё, что имело хоть какую-то ценность, передали ИУСу в счёт погашения задолженности. Я с этой операции забрал ровно оговорённую ранее сумму за автомобиль. Так закончилась моя работа в «Орими-Строй».

После того как в алматинском офисе полностью сменилась власть и уехал последний «варяг», я решил отправиться в Усть-Каменогорск, который за три года стал для меня родным. Там нашлось чем заняться и жило много людей, рядом с которыми мне было хорошо. Директор ИУСа выделил мне автомобиль с водителем, номер люкс в корпоративной гостинице и бесплатное питание в корпоративном ресторане. Я продолжил помогать ему с возвратом долгов, он мне исправно выплачивал комиссионные.

Здесь я встретил свою судьбу.

В одну из ночей, после напряжённых переговоров с должниками, где мне угрожали посадкой и убийством, я долго не мог уснуть. Думы о бессмысленности существования вновь завладели мной: «Что за хрень? Чем я занимаюсь? Какой в этом смысл? Зачем я живу?»

Около двух часов ночи мне стало невыносимо плохо. Нарастало ощущение, что схожу с ума или умираю. Я выскочил в коридор гостиницы, побежал по коридору и постучал в случайную дверь. Открыла заспанная девушка.

— Пойдём ко мне в соседний номер. Побудь немного рядом и поговори со мной, пожалуйста, мне плохо.

— Странная просьба, — удивлённо ответила девушка. — Ну хорошо, подожди, сейчас оденусь.

Мы пошли ко мне. Стали говорить, и внутренняя тьма постепенно рассеялась. Беседовали всю ночь, и под утро стало совсем хорошо. Когда я обнял её, провожая, то понял: всё, я дома. Мы стали встречаться и через две недели поженились.

Люба забеременела в первый же месяц нашей совместной жизни. Я был счастлив. И внезапно, выезжая на очередную встречу по долговым вопросам, я остановился, мысленно оглянулся и ощутил страх от того, как живу. Чем я занимаюсь? Что ждёт меня в будущем? Зарабатываю какими-то полукриминальными делами, образования никакого нет, как и специальности. Но появилась супруга, и скоро второй ребёнок появится. Страх усилился. Что я буду делать, если прекращу заниматься этим? Как содержать семью? А если меня убьют, что с ними будет?

С такими мыслями я распрощался с ИУСом и переехал в Зыряновск. Там завершался очередной проект, который мы создавали вместе с Александром и который принёс мне хороший доход. Я купил большую квартиру в сталинском доме, принялся за ремонт, надеясь, что найду чем заняться в этом городе. Планировал ходить на работу или вести небольшой бизнес, растить детей и радоваться жизни.

Но судьба распорядилась иначе.

На шестом месяце беременности супруга почувствовала себя плохо. Я отвёз её в больницу, там диагностировали расхождение шва, который остался после первого кесарева сечения. Ситуация опасная. Местный врач был прямолинеен:

— Надо делать аборт. Зачем вам этот ребёнок нужен?

Как?! Как такое вообще может сказать врач?! Я был в ярости. Возненавидел местную медицину, этих врачей, эту страну, всё вместе. Сел на телефон, стал судорожно обзванивать всех, кого знал в Москве, в Питере, дозвонился до биологического отца жены в Находку, тот сказал, что у них есть суперсовременный роддом, где нам обязательно помогут. Времени в обрез. Я побежал по знакомым, предложил купить квартиру и только что приобретённую машину. Денег ни у кого не оказалось, и я продал всё оптом по цене билетов на самолёт от Новосибирска до Находки.

На следующий день мы были в Находке.

Утром отвёз Любу в роддом. Принимавший её врач сказал, чтобы я ехал домой, что они понаблюдают её пару недель, потом дадут прогноз, когда и кто у нас родится.

Только зашёл в квартиру, раздался телефонный звонок:

— Дмитрий Михайлович?

— Да.

— Ну что, папаша, поздравляем, у вас сын родился!

— Как сын? Дочь же должна быть? — почему-то опешил я.

Как потом рассказали врачи, отправив меня домой, Любу повели на УЗИ. Врач, который его делал, посмотрев, тут же скомандовал лечь на каталку и бегом отправил её в операционную. На УЗИ отчётливо было видно, что шов разошёлся критически.

Ещё чуть-чуть, и могло бы случиться непоправимое.

Вот так жизнь в очередной раз мне показала, что в критических ситуациях нужно отключать рационализм и действовать по велению сердца, или, как многие это называют, шестого чувства.

А родилась у меня всё-таки дочь. Звонившая медсестра просто перепутала.