Глава 41. Если не знаешь, что делать, делай что-нибудь

В Усолье-Сибирское я попал, откликнувшись на вакансию через «Хедхантер».

В этот раз целенаправленно искал машиностроительное предприятие. Я понимал, что мой небогатый опыт, полученный на «Конорде», нерелевантен серьёзным задачам и масштабам, поэтому мне было всё равно, куда ехать, неважны размеры завода и его состояние. Опыт нищеты в лакокраске позволил мне чётко сформулировать нижнюю планку уровня заработной платы.

Имея понятные критерии поиска, за три месяца я нашёл единственное предприятие, эйчар которого вступил со мной в диалог. Пару раз вызывали в Москву на встречу с акционером. Потом обо мне забыли на месяц. Когда я сам напомнил, им уже не очень хотелось менять генерального. Я предложил взять меня коммерческим директором. Уговорил. Под меня создали должность, и я поехал в Восточную Сибирь.

По дороге из аэропорта Иркутска до Усолья я любовался природой: сосновая тайга, холмы, местами проглядывала Ангара. Рядом Байкал, на котором я давно мечтал побывать. Красота, аж защемило внутри. Я представлял, как мы с семьёй будем исследовать эти места.

В Усолье меня встретил генеральный директор — юркий коренастый мужичок с хитрым прищуром. Будем звать его Ю. Л. «Химстроймонтаж» — так называлось предприятие, которое находилось на территории первого и крупнейшего в Восточной Сибири предприятия хлорной химии — «Усольехимпрома». На одной площадке располагались «Усолье — сибирский силикон», «Усольехимпром» и «Химстроймонтаж» (ХСМ), все три компании принадлежали московской группе НИТОЛ. ХСМ — это бывший ремонтно-механический завод «Усольехимпрома», ставший одной из многих жертв аутсорсинга на территории бывшего СССР.

Что снаружи, что внутри завод производил жуткое впечатление. На крыше вовсю прорастала тайга. Раскрошившиеся кирпичные стены. Вся в окурках дорога до проходной, кучи мусора. Тёмные, грязные цеха. Местами земляные полы, а где покрытие есть — это коричневая плитка, такая же как в старых общественных туалетах. Грязные станки и такие же грязные рабочие. Тёмные коридоры, стены, выкрашенные не то голубой, не то зелёной краской до потолка.

Первое совещание у генерального директора ещё больше нагнало тоски. Меня коротко представили коллективу, и мы полчаса слушали, как генеральный с кем-то ругался по телефону. Затем полчаса он выяснял, привезли ли килограмм гвоздей в столярку. Узнал, что не привезли. Начал отчитывать одного из присутствующих: «Почему не привёз?» Стрелял безрезультатно в него этим вопросом минут пятнадцать. Сделав перекличку риторическим «Вопросы есть?», снова принялся названивать кому-то и снова что-то выяснять. В таком режиме совещание длилось около двух часов. Про план-график адаптации я спросить не решился.

Первые недели прошли словно во сне. Меня поселили в однокомнатной квартире с ламповым телевизором, где показывал один канал. С завода вечером я ехал на трамвае домой. Включал телик, где в это время шёл совершенно безумный отечественный сериал «Волчица», его просмотр довершал сюрреалистическую картину происходящего.

Каждый вечер я старался побыстрее уснуть, чтобы хоть ненадолго выйти из этого кошмара. Полнейшая бессмыслица. Начиная с совещаний, где мне временами хотелось то выпрыгнуть в окно, то заплакать от жалости к себе, заканчивая отсутствием планов, целей, идей у руководства.

Я хотел в Ростов. Мечтал вновь оказаться рядом с В. Н., был готов с утра до вечера терпеть его «взъёбки», работать в авральном режиме, лишь бы развидеть это всё. Люди приходили на работу отбыть день, посудачить о чём-то, выпить, устроить разборки друг с другом и между делом изготовить какую-нибудь запчасть.

Я думал, как и куда отсюда сбежать. Рылся на «Хедхантере», «Джоб.ру» и с каждым днём всё отчётливей понимал — бежать некуда. В Ростове семья нуждалась в деньгах. Такую зарплату, как здесь, с моим бэкграундом сейчас не найти.

Когда не знаешь, что делать, надо делать хоть что-нибудь.

Придя в себя, я пошёл разбираться, что же тут можно сотворить осмысленное. Начал присматриваться к специалистам, выявил много толковых ребят. Оборудование всё доисторическое. Но оказалось, что при должной смекалке и на нём можно делать конкурентоспособные штуки. Выяснил, что специалисты завода научились ремонтировать сложное технологическое оборудование: ректификационные колонны, кожухотрубчатые теплообменники, анодные днища, даже сварку взрывом освоили в кооперации с одним институтом.

Стал мониторить рынок, нашёл клиентов на анодные днища. Затем, узнав о потребности «Химпрома» в конусных печах, предложил коллегам взяться за их изготовление с нуля. У нас получилось. Потом по чертежам заказчика изготовили стокубовую ёмкость, небольшой теплообменник, и дело пошло. Мы становились заводом. Я начал заявляться на тендеры и конкурсы сторонних организаций. ТНК-BP, «Русал», «Саянскхимпласт», «Стройтрансгаз» — неполный список компаний, для которых мы теперь выполняли заказы.

Прошло полгода, у нас росли обороты. Я наладил кооперацию с «Уралхиммашем», и мы освоили мелкосерийное производство ёмкостного оборудования из нержавеющих сталей. Тем временем генеральный директор занимался своей любимой столяркой, решал какие-то вопросы с подрядчиками монтажных работ, которые мы выполняли по заказу материнской компании. И что-то там строил для своей семьи. Мы регулярно отгружали «лишние» материалы на эту стройку. И изготавливали в цеху металлоконструкции «по просьбе шефа». Я старался не обращать на это внимания, понимал: здесь так принято. Тащили все. Мелких воришек периодически ловили для порядка, в то время как исчезновение среди бела дня с территории завода огромной титановой ёмкости никого не удивило. Как не удивило и то, что её не нашли.

Моё терпение кончилось, когда пожаловался один из подрядчиков. Он рассказал историю своих отношений с Ю. Л. — о том, как они регулярно делили деньги по подрядам. Сначала отдавал по 10%, затем запросы Ю. Л. выросли до 30%. А по последнему проекту он хочет забрать 80% от суммы. Что за проект? «Мы на бумаге заменили 800 метров технологической трубы, на самом деле поменяли два небольших участка, взяв „новые“ трубы со склада металлолома», — поведал мне подрядчик. «Вот это креатив!» — подумал я. Ощущение было такое, словно в дерьме извалялся. Позвонил в Москву генеральному директору группы и попросил избавить меня от такого позора. Наутро прибыл десант из управляющей компании, всё проверили, подтвердилось, и гендира снесли. У «Химстроймонтажа» начинался новый этап.

В дальнейшей своей практике я не раз сталкивался со случаями воровства, откатов. От кражи пачки электродов до многомиллионных схем в одной из госмонополий. Много думал о природе этих явлений. Почему хорошие люди, заботливые отцы и любящие деды, как в случае с Ю. Л., выбирают такой способ заработка?

Я понял две вещи. Первое: когда в работе нет смысла, идеи — люди выбирают заботу о семье. Да, все случаи воровства и откатов, с которыми я сталкивался, это не что иное, как проявление заботы о своей семье. Когда в работе нет смысла и неизвестно, что будет завтра, единственным смыслом остаётся семья. И надо тащить в неё всё, что можно. Второе: высота нравственного барьера не зависит от украденной суммы. Нет разницы — сто рублей или сто миллионов. Здесь работают только крайние значения — либо нельзя/не принято выносить даже гвоздь, либо тащим всё, что под руку попадет. Золотой середины в этом деле нет.

Я их не осуждаю. У поколения сороковых — шестидесятых, чьи родители травмированы войной и сталинскими репрессиями, долгое время была одна установка: выжить и вырваться из нищеты. И эта формула выживания настолько укоренилась в подсознании многих из них, что, несмотря на появление достатка и даже богатства, они не могут остановиться и скорректировать свои ценности. Но ведь не ради денег люди пришли в этот мир. Думаю, что именно мы, рождённые в семидесятые годы, должны обеспечить плавную передачу власти от поколения клептоманов, к поколениям людей, которых заботят в первую очередь высшие ценности: справедливость, любовь к человеку, гармония с окружающей средой.

Любая организация это отражение воли, привычек, ценностей одного человека — её лидера. Люди невольно копируют поведение первого лица, перенимают его поведение, и он является нравственным ориентиром. Для меня быть лидером — значит нести ответственность за каждого сотрудника компании. Если в компании воруют, значит, я что-то делаю не так.